•              Митрополит Кирилл Гундяев. Христианская культура и субкультура

•              Митрополит Антоний Блум. Сотворение человека

•              О. Виктор Веряскин. О духовном преображении личности христианина

•              Продолжение телебеседы прот.Иоанна Замараева о духовных судьбах человечества. Богословие блаженного Августина  

Как должен выглядеть христианин? Как одеваться? В православных храмах часто можно видеть женщин в платках, надвинутых на брови, в длинных темных юбках, чем-то напоминающих исламских шахидок. Священники иногда прической и длинными бородами напоминают еврейских раввинов. А женщин без платочков, в брюках, декольтированных блузках и т.д. во многие церкви даже не допускают. В нашем Сретенском соборе таких ограничений нет, но все-таки вопрос остается звучать: «Чем должен выделяться верующий человек среди прочих людей – юбкой, бородой, еще чем-то? И нужно ли ему вообще выделяться?»

На этот вопрос отвечает Владыка Кирилл Гундяев:

- Этот вопрос на первый взгляд будто бы совсем простой, имеющий отношение к быту, к одежде, а на самом деле за этим вопросом стоит, я думаю, очень большая и важная тема. Дело в том, что для многих людей быть православным обозначает принадлежать к определенной культуре, лучше сказать, к субкультуре. Внешнее будет выражаться для многих в определённом фасоне одежды, в определённой внешности, в частности, вы упоминаете бороду, кто-то может сказать о длине волос, ну и так далее, и так далее. На самом деле, христианская вера, в первую очередь, формирует не внешнюю культуру, не материальную культуру человека, а внутреннюю, духовную культуру личности. Конечно, внутренний мир человека проецируется вовне. И если этот человек творческий, то свой внутренний мир, сформированный христианством, он начинает выражать в своём творчестве. Вот в этом смысле мы и говорим, что христианство, в том числе и православная вера, сыграли решающую роль в формировании нашей национальной культуры, но не посредственно, а опосредованно. Церковь, вера влияют на внутренний духовный мир человека, а творчество выражает это внутреннее настроение. Замечательные храмы, иконопись, музыка и многое другое, что является очень важной частью нашей национальной культуры, сформировано внутренним духовным миром православного человека. И мы этим дорожим. Вот это свидетельствует о том, что национальная культура, сформировавшаяся под влиянием религиозного фактора, имея огромное значение для национального самосознания, для жизни людей, остаётся, тем не менее, явлением местным. А вот в универсальном, вселенском плане христианство было причиной, побудительным мотивом, а лучше сказать, вдохновением для создания огромного множества различных субкультур. Мы определяем значение того или иного культурного явления опять-таки по тому, насколько это явление оказывает влияние на духовную жизнь человека. Мы знаем, что внешняя культура, материальная культура, может быть носительницей высоких глубоких истин, а может быть средоточением страстей и безобразия. В таком случае мы культуру называем антикультурой, потому что культура является культурой только тогда, когда она направлена на культивирование, то есть возделывание человеческой личности и человеческих отношений. Вера, православная вера, формирует культуру, которая в свою очередь, становится инструментом возделывания человеческой личности. Вот если такой круговорот духовной силы и энергии происходит, если из церкви и из веры эти побудительные силы начинают влиять на человечество, на личность человеческую и формировать высокую культуру, то затем эта высокая культура влияет на человеческую личность, укрепляя, в том числе, и веру. Давайте вспомним о том, как сохранилась вера в нашем народе во времена гонений. Ведь церкви были закрыты, ходить в храмы было опасно, а ведь духовный и нравственный идеал православия сохранялся в нашем народе уже по одному тому, что стояли храмы, пусть и закрытые, обезображенные, израненные человеческим грехом, но стояли, как немые свидетели великой духовной культурной традиции народа. Вот почему последовательные гонители веры уничтожали и храмы, и иконы, и музыку запрещали, потому что знали – вернётся всё опять на круги своя,  культура повлияет на сознание людей и приведёт их к мыслям о величии христианской веры. А что касается вот этих субкультурных явлений, о которых вы говорите, ну, кому-то нравится носить бороду, кому-то юбку длинную, кому-то менее длинную, одним нравится ретро, другим – модерн. Человек имеет возможность и право выбирать то, что ему нравится. Но очень важно, чтобы внешние формы культуры не разрушали, а созидали внутренний мир человека.

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум:

- Связь между Богом и человеком не прерывается никогда. Грех, зло Бога не могут победить, хотя человеческий грех и зло внесли трагедию отпадения и отчуждения от Самого Бога. Но Бог нам всё даёт. Он всего Себя нам даёт. Мы можем Его принять и можем не принять. Священное Писание нам говорит о том, что Бог Своих даров никогда не отнимает. Вспомните рассказ о блудном сыне. Блудный сын отказался от отца, ушёл вдаль, прожил беспутную жизнь, и когда он дошёл до дна и увидел, что ничего у него нет, он вспомнил про отчий дом и решил вернуться. И по дороге он готовит исповедь: «Отче, я согрешил на небо и пред тобой, я недостоин называться сыном твоим. Прими меня как одного из твоих наёмников». Этот сын в лохмотьях своих идёт к отчему дому. А отец, вероятно, каждый день и не раз, выходил и стоял перед своим домом, глядя в даль в надежде, что он увидит возвращающегося своего сына. И вот вдруг впервые он его видит. И что нам говорит Евангелие? Он не ждёт, чтобы сын пришёл, преклонился перед ним, просил прощение, исповедовал свою греховность, он спешит к нему, обнимает его, держит в своих объятиях, и сын начинает свою исповедь, но тут его отец останавливает, потому что, да, этот сын согрешил, он отвернулся от неба и от отчей любви, он право не имеет называть себя сыном, он это право продал, но наёмником он быть не может. Он может быть недостойным сыном, падшим сыном, греховным сыном, но он не может быть достойным наёмником. И дальше отец обращается к слугам и говорит: «Принесите первую одежду». Постоянно даже отцы церкви толкуют это так: «Принесите самое прекрасное, что у нас есть в доме. Пусть он наденет самую прекрасную одежду, чтоб он вошёл в дом во славе». Я думаю, что это не так. Это моя догадка. Мне думается, что когда отец говорит «принесите первую одежду», он говорит о той одежде, которую сын сбросил с плеч презрительно, когда он уходил из отчего дома наряженный в город, и отец её подобрал. Это одежда сыновства его, и он, верно, и не раз держал её в своих объятиях, дышал ей, прижимал к сердцу своему. И когда сын вернулся, он его не нарядил в самое лучшее, что можно было найти в доме, он ему сказал: «Надень ту одежду, которую ты носил до падения своего. Надень эту одежду. Прошлого больше нет. Ты вернулся, начни с той же точки. Ты одет в сыновнюю одежду. И начинается новая жизнь, - отец всё ему даёт как сыну. И то же самое бывает с каждым грешником кающимся. Если грешник кается, то он возвращается к Отцу в отчий дом и облекается в первую одежду, в одежду сыновства. 

Очередную инсценированную логию Иисуса Христа в изложении евангелиста Иоанна давайте с Вами послушаем. 

Православный миссионер отец Виктор Веряскин рассуждает о духовном преображении личности христианина.

Виктор Веряскин:

- Ученики спросили Иисуса: «Почему учителя закона утверждают, что до прихода Мессии должен вернуться Илия?» - «Верно утверждают, - ответил Иисус, - Илия должен прийти и всё приготовить, но о чём, по-вашему, говорили пророки, когда предсказывали, что Мессия будет отвергнут людьми и обречён на страдание? Говорю вам, что Илия уже пришёл, и люди поступили с ним, как только хотели, и это было предсказано пророками». Ещё очень важный вопрос. Здесь Христос Сам преподаёт экзегетику и герменевтику - как истолковывать и понимать пророчества ветхозаветные, как они проецируются на Новый Завет, как они исполняются, и оказывается они исполняются не так буквально, как мы себе привыкли понимать. Те, кто буквально понимают, подходят ко мне и говорят: «Отец Виктор, а чего это Вы сказали, что Вы вот не очень-то верите в переселение душ?». Я говорю: «Ну, у меня есть для этого некоторые основания» - «А вот тут написано, что «пришёл Илия», значит, Илия где-то всё это время был?». Я говорю: «Я считаю, что Иоанн Креститель пришёл в духе Илии и выразил в себе дух служения пророческого Илии по его типу, образцу и так далее. Это не был Илия, это был Иоанн Креститель, служивший в духе Илии. И поэтому получается, что нельзя из этого выводить учение о переселении душ или его обоснование». Чувствуете, серьёзная тема? Потому что когда мы говорим: «А Христос говорил о втором Пришествии…» Говорил, но как это истолковать и как понять? «Христос говорил о конце света…» Говорил, но как это истолковать и понять - не буквально, а духовно? Иначе мы что получаем с вами? Пензенских троглодитов, которые, там, закапываются под землей в пещерах и ждут второго Пришествия - к маю. Май пришёл, Пришествия нету. Значит, возникает вопрос интересный: как правильно истолковывать? Христос Сам учил понимать не буквально, а духовно. И, оказывается, иногда Он, с нашей точки зрения, как бы вольно трактовал пророчество, и исполнялись они не совсем так, как мы бы себе представили. И поэтому, чтобы правильно понять и истолковать пророчество, нужно тоже Преображение ума.  

-----   

И последняя – богословская часть нашей телепрограммы.

Недавно мы приступили с Вами к истории западного богословия и начали говорить об особенностях учения блаженного Августина. Мы говорили о том, что наследие этого святого, которого можно назвать Отцом всего западного богословия, велико - и в качественном плане, и в количественном.

Августинизм дает на самом деле очень богатую пищу для размышления относительно, пожалуй, всех сторон взаимоотношений Бога и человека. Это и вопрос об откровении Бога человеку, о тайне обращения человека к Богу, о тайне сопричастности жизни человека и Бога после обращения человека, вопрос о Богопознании, о жизни Самого Бога… И, наконец, о начале и конце Священной истории, от сотворения мира и до конца времен - знаменитая доктрина «двух градов».

Августина также сильно волновал вопрос, о котором мы с Вами уже много говорили – о грехопадении человека и наследственности греха. В этом вопросе Августин полемизирует с одним из своих современников – Пелагием.

Ну, о Пелагии мы знаем довольно немного, о чем он, там, прямо говорил… Правда, сохранился один трактат, из которого не вполне ясно – действительно ли он говорил, что человек сам без Бога может справиться с последствиями грехопадения.  Но что он точно имел в виду, - это то, что последствия грехопадения (и в этом слабое место пелагианства!) не носят фатального характера. То есть при доброй на то воле человека, он без помощи Божией эти последствия может преодолеть. Поэтому ответственность за непреодоление этих последствий целиком и полностью лежит на человеке: ведь у него есть все возможности.

Правда, надо сказать, в рамках такой концепции довольно затруднительно отвести подобающее место тайне обращения человека к Богу. Ну, если бы все было так просто, если весь вопрос заключался бы только в личной ответственности, то все люди приблизительно одинаково ощущали бы и слышали Бога, и проблема была бы только в одном. Все слышат Бога и понимают его, но только одни ничего не хотят делать, а другие - с радостью, засучив рукава, прокладывают себе дорогу в Царствие Небесное. Вот Пелагий примерно так все и представляет. Он сетует на то, что слишком много людей, которые сидят, сложа руки, ведут себя пассивно.

Здесь в рассуждениях Пелагия есть момент, к которому стоило бы прислушаться. Это момент ответственности человека за свою судьбу. То есть нельзя сказать, что Пелагий говорил совсем уж во всем неправильные вещи.

Но с чем же никак не мог примириться Августин? Ну, во-первых, с идеей, что последствия грехопадения не столь фатальны. В частности, он по себе, на своем собственном опыте слишком хорошо знал, насколько они тяжелы, сколь труден путь человека к Богу, извилист… И самое главное, этот процесс обращения человека к Богу в значительной степени человеком не контролируется. В этом блаженный был прав, но, по всей видимости, впадал в крайность. Он считал, что образ Божий в человеке подвергся настолько тяжелому искажению, что сам человек ни на что хорошее не способен, что люди находятся в нравственном состоянии полной подавленности во всем, что касается их возможности обратиться к Богу, как-то вернуться в отчий дом.

Дальше у Августина появилось даже утверждение, что в Адаме не только все люди согрешили, но и все до единого, включая младенцев, наследуют вину за грех. Поэтому свободная воля падшего человека, согласно Августину, насквозь заражена грехом. То, что человек делает свободно, будучи необращенным еще к Богу, - это заведомый грех.

Такая вот трудная позиция Августина. Если у Пелагия все кажется слишком просто и схематично, то есть, грубо говоря, как у нас отцы-аскеты говорят: «упал, встал, отряхнулся, пошел дальше», - но такое рассуждение возможно для тех, кто внутри Христовой Церкви, в ком этот переворот уже совершился, кто вернулся, кто во Христе обрел дар усыновления Богу. И, конечно, здесь никто не отрицает того, что путь этого усыновления весьма тернист, и, следовательно, могут быть возможны всякие неприятности, о чем все мы хорошо знаем. Но здесь, если человек не отторгнут Божественной благодатью, то вот эта схема вполне работает: упал, поднялся, отряхнулся, пошел дальше.

Но мы-то с вами, когда говорим о вот этой доктрине Августина, - мы имеем дело с другой ситуацией, с другим положением. А именно с тем, что человек не просто не может подняться только за счет своих сил, но человек в состоянии покинутости, которая вызвана грехопадением, собственно, делает только то, что он хочет, а не то, что должен, а хочет он заведомо не того, что нужно. То есть Августин специально останавливается на той проблематичной для человека стороне дела, которая связана с тем, что человек теряет способность общаться с Богом, что он дезориентирован, что он блуждает во тьме, что у него нет никаких устойчивых правил жизни, ориентиров – кроме, может быть, каких-то банальных, которые, к слову говоря, вызываются, как мы с вами понимаем, не чем-нибудь, а желанием сохранить свою жизнь. Во всем, же что касается вещей смысловых, целевых, собственно духовных, - здесь человек, с точки зрения блаженного Августина, почти безнадежен.

Вот и получаются два полюса. Легко сказать, что истина лежит где-то посередине, и вопрос лишь, как эту середину сформулировать. Надо сказать, что в одном Пелагий и Августин могут считаться похожими друг на друга. А именно в том, что здесь есть какой-то доктринальный перегиб и у одного, и у другого. То есть желание покрыть это непростое состояние отпадшего человека единым учением, описать его без остатка. А это, пожалуй, невозможно.