Здравствуйте, дорогие телезрители!

Наша телепрограмма, названная «Страницами Главной Книги», регулярно выходит с 1997-го года, и давно уже приобрела журнальный формат, то есть, принимает участие в ней несколько человек, вещающих на разные темы. Например, с отцом Яковом Кротовым мы иногда горячо спорили. Кстати, несмотря на то, что он москвич, естественно, с русским паспортом, с недавного времени он вошел в юрисдикцию нашей Православной Церкви Украины, с чем мы его и поздравляем. Больше 10-ти лет он вел рубрику в нашей телепрограмме, причем, как правило, первым номером. Ну, а в дальнейшем, скорее всего, он сойдет с беговой дорожки: таковы обстоятельства, как говорится, се ля ви. Посему сразу же включаем выступление из нашего храма православного миссионера отца Виктора Веряскина, рассуждающего на тему: Христианская и национальная идея.

 Виктор Веряскин:

Украинская идея – есть ли она, и как соотносится с общехристианской идеей. Почему это необходимо? Мы многократно с вами вспоминали в наших беседах знаменитого философа Владимира Соловьева, который родственник Григория Сковороды по материнской линии, и ученик киевского профессора Памфила Юркевича. Вот он еще в 19-м веке написал работу «Русская идея». Сегодня русская идея доросла до русского мира, и его опасности, в том числе, для многих окружающих, верующих и неверующих. И вот возникает вопрос: а украинская идея вообще есть? А как она выглядит, а чем она характеризуется? А как соседствовать и сосуществовать могут, например, две идеи, не совпадающие друг с другом, русская и украинская идеи? Это мы издалека так начинаем.

Вообще-то хочется и должно начать хотя бы с небольшого текста из Священных Писаний. В Евангелии Христовом, в передаче апостола-евангелиста Луки, в 20-й главе, с 9-го стиха, рассказывается притча о винограднике, что хозяин, или господин, устроил его, оставил на какое-то время, уехал, обещал вернуться, и поручил этот виноградник окормлять и плоды в нем ожидать. Через некоторое время послал посланника своего, проверить, как идут дела, но оказалось, что работники в винограднике через некоторое время как-то вот так почувствовали, что, может быть, это уже и наш виноградник, и присвоили его себе, и плоды его стали к себе прибирать. И поэтому, когда посланник спросил отчета о ходе дел, они его проигнорировали, и даже прогнали. Второй посланник приходил. А потом хозяин, как написано, послал даже сына своего, но уже настолько работники виноградника забыли и освоились, и себе все присвоили, что отважились даже убить сына его. И в итоге Христос спрашивает: «Что же сделает владелец и хозяин этого виноградника с такими нерадивыми работниками, когда придет?»

И эта притча является образом и символом всей истории, и всей нашей жизни. Земля, и человечество, и цивилизация на ней, в том числе и наша страна, выглядят где-то, как виноградник, оставленный хозяином, на время работникам. И мы ощущаем в истории, и может быть, в жизни, некоторую богооставленность. Бог как бы не вмешивается в историю до поры до времени. И кстати, написано в этой притче, что надолго замедлил с приходом своим хозяин. И нам тоже кажется, и у апостола там в послании говорится, что с того времени, когда устроил Бог это все, уже сколько протекло и поколений, и событий – где же обетование возвращения Его, почему Он не возвращается? И апостолы успокаивали людей, и говорили, что на самом деле это милость, этим не раздражаться надо, а радоваться, потому что Он оставляет время для покаяния и дает нам возможность этим. Поэтому мудро относитесь к этому.

Ну, на самом деле, это относится к нам: в том числе, и мы – работники на этой земле, радивые или нерадивые – это уже другой вопрос. Но роскошь быть неверующим может себе позволить человек только, наверное, до физической смерти, до того, как он станет усопшим. А вот как и где он проснется, и будет ли у него возможность там свободно определяться, мы, по свидетельству Откровения и по учению Писания, думаем, что там уже свободы не будет, а будет, как написано, уже некоторое, может быть, ожидание справедливого суда. И вот когда мы обо всем этом мыслим (мы так издалека начали), в общем и целостно, и переходим к нашей жизни, и жизни нашей страны, некоторые последние события заставляют нас от этих вопросов, в которых Писанием нам дает предостережение, перейти к живой жизни, которая сегодня у нас происходит.

В прошлом месяце, если заметили, кто внимательно смотрит, был интересный конкурс – конкурс на создание эскиза Великого герба Украины. Где-то там 115 художников подавали свои эскизы, работала комиссия, и в итоге 2 – 3 варианта из 115-ти были признаны наиболее подходящими, и, в общем-то, и премия выплачена художникам. Таким интересным и странным образом премию получил художник-карикатурист, который работал раньше в сатирическом журнале «Перец». Оказывается, художник-карикатурист может иногда суть какую-то увидеть, в какой-то ситуации или событии, и схватить даже таким карандашом, наброском или эскизом. Может быть, поэтому он кое-что и схватил. Но возникает вопрос, вот даже газеты так интересно откликаются и говорят: «От поданных на конкурс работ наворачивались слезы». И вот не знаешь, отчего: то ли слезы радости, от того, что наконец-то будет Большой герб Украины, или слезы от того, как долго и как нудно, потому что это уже третий конкурс, и как, может быть, не совсем удачно получается нахождение этого варианта герба.

Я думаю, что мы с вами посмотрим на эти два варианта немножечко. Я почему для сравнения взял именно два? Один в 40-м году украинский художник изобразил, а другой вот буквально месяц назад победил на конкурсе. И этот победивший на конкурсе выглядит вот так, если вам видно. Кто-то, может быть, видел, его демонстрировали, публиковали. Дело в том, что особо выдумывать иногда, как иконописцу, не приходится. Потому что есть как бы иконописный подлинник, и там даются указания, как расположить композиционно, и даже иногда как раскрасить, и немножко свободы остается художнику или иконописцу.

Так же в Конституции написано, что у нас, кроме Малого герба, тризуба, в Украине должен быть Большой, Великий герб. Так было написано в Конституции еще в 90-е годы. Но, поскольку тогда коммунисты и националисты не могли найти сбалансированного решения, в правильной пропорции, то радовались, что бывшие коммунисты согласились на тризуб, и Кравчук, и все прочие. Думают: «Ну, слава Богу, хоть этого мы добились, потом будет время – нарисуем, согласуем, какой Большой герб». Там написано, что в тот Большой герб, в Конституции сформулировано, должны обязательно входить тризуб князя Владимира, как символ княжеской Руси, державы и государственности, потом, значит, обязательно должен входить символ Запорожской республики, Запорожской Сечи, казак с мушкетом, наверное, лев Данилы Галицкого, Галицко-Волынского княжества.

И вот такие направления были указаны. И вот наконец-то художник расположил приблизительно вот так: с левой стороны архангел Михаил, как герб Киева, столицы, с правой стороны галицкий лев, сверху почему-то казак с мушкетом, и обрамление, так сказать, неким орнаментом. Я хочу обратить наше внимание, что комиссия написала, что с условием усовершенствовать кое-что, они утверждают этот герб.

 Иоанн Замараев:

Отец Андрей Кураев, как обычно, делится своими размышлениями о внешних различиях и внутреннем содержании различных религий.

 Андрей Кураев

Отношение, скажем, к боевым восточным искусствам. Христианское отношение вот такое: пока это физкультура – нормально. Нет греха в том, чтобы ударить ближнего правой пяткой по левому уху, с его согласия, конечно. Понятно, что если вы выходите на арену, на татами, и так далее, то предполагается, что здесь возможно все. Как говорят футболисты, мяч круглый. Однако же, если перед началом тренировки уважаемый сэнсэй говорит: «А теперь помолимся духу основателя нашей школы», при этом имеется в виду не первый директор Краснопролетарской гимназии № 5, а основатель школы именно этих единоборств, какой-нибудь тайный схимник монастыря Шаолинь, который скончался лет 100 назад, а вот ему надо каким-то образом помолиться сейчас… Или чтобы дух, опять же, покровитель этой школы, или еще что-то – чтобы он вмешался и помог нам… Значит, это религиозный обряд, и для христианина это уже некий харам, скажем по-мусульмански. Это уже нечто, для нас неприемлемое, невозможное. То есть, граница между физикой и метафизикой будет проходить именно здесь.

Дальше. Цель этого религиозного обряда. С одной стороны, я уже сказал, цель в том, чтобы законнектить разные миры, как это… «Звездные врата», да? Вот в каком-то смысле любой обряд – это «звездные врата». Или в «Гарри Поттере» - как это называется?.. Портал там это называется. Вот любой обряд – это портал, который переносит или нас в мир предков, в мир духов, в мир богов, или их к нам. При этом, надо сказать, религия как таковая – это машина по борьбе со временем, именно так. Машина по борьбе со временем. Религия – это проект, отменяющий историю, по сути своей. История – это как песок в колесе, или в цепи – вот то, что изнашивает изначально идеально сделанную и отработанную деталь, и вот надо найти способ от этого песка избавиться. Об этом очень много интереснейших текстов у замечательного румынского религиоведа Мирчи Элиаде, - если для кого-то это имя еще незнакомо, то я очень советую его книжку «Космос и история» почитать.

Человек традиционного религиозного мышления желает избавиться от своей уникальности. То есть, моя собственная уникальность и неповторимость – это некая большая проблема, это некая непредсказуемость. Непредсказуемость страшит человека традиционного склада ума. И поэтому мне важно найти какую-то такую мистическую и психологическую защищенность. Как? – Через отрицание меня сегодняшнего. Вот, например, на одном из островов Океании есть такой замечательный ритуал. Когда местный рыбак отправляется в плавание, он произносит заклинание, смысл которого звучит так: что «Боги, смотрите, я – это не я, а я…» - и дальше он называет некое имя, я его не помню, скажем, по-русски: «Я Колумб». Есть память о том, что они приплыли на этот свой остров когда-то в древности. И какой-то их первый Адам, или первый Колумб, праотец, который впервые осуществил это трансокеанское плавание, - он же его совершил, мы же здесь, на этом острове живем, родились, значит, то плавание было успешным, значит, боги его благословили. «Поэтому, боги, имейте в виду: я – это он, и поэтому мое плавание тоже должно быть таким же успешным».

И здесь не надо смеяться. Если вы вслушаетесь в молитву, которую читает православный священник, там то же самое. Молитва на венчание. «Даруй им плодородие, яко же…» - и дальше перечень священных пар из Ветхого завета. Точно так же, когда освящается любой современный предмет, машина, например, «Порше» вам освящают, а батюшка при этом вспоминает какую-то колесницу, или еще что-нибудь такое. То есть, всегда отыщутся некие священные прецеденты: вот тогда это замыкание, этот коннект произошел, пусть этот портал сработает и сейчас. Вот в этом смысле религиозный обряд – это отрицание истории, протест против нее.

Обратите внимание: когда совершаются предпасхальные богослужения в Православной Церкви, то все время главное слово – «днесь», «сейчас». «Днесь Христос шествует во Иерусалим», «днесь Иуда предает Его лобзанием», «днесь синедрион совещается», и так далее. То есть, все происходит сейчас. Вот нет этих двух тысяч лет, и вот в этом смысле, может быть, вершина всего этого – это богословский уже спор, где-то 12-го века, кстати, спор по инициативе русского митрополита. 12-й век, Русь уже крещена, в Киеве… Но это грек, который был сослан служить в Киев, – Киев для Византии, как вы понимаете, это тогда Магадан такой. Вот его туда за что-то сослали, в Киев, а он такой, понимаете… все равно живет тамошними интересами, а тут и поговорить-то, понимаете, в этом Киеве, о богословии, об Аристотеле, о Платоне – не с кем. И вот он пишет туда письмо, в Константинополь: «Слушайте, у меня вопрос, давайте обсудим: а что происходит в Литургии? Вот есть Тайная вечеря, текст, всем знакомый и понятный. А вот сейчас я иду служить Литургию, я произнесу слова, слова Христа: «Вкусите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов…» Вот что происходит? На Литургии священник воспроизводит жертву Христа? То есть, жертва Христа снова приносится? Ведь мы же верим, что это – истинные Тело и Кровь Христа. Если это так, то что же это? Или это воспоминание о том, что было когда-то?»

И вот собирается целый собор в Константинополе, и обсуждают этот сюжет. И решение страшно интересное, не только для богослова, но и для религиоведа. Дело в том, что три возможных варианта было. Первый вариант – тот вариант, который стал официальным в католическом богословии. А именно: на каждом месте каждой Литургии повторяется жертвоприношение Христа. Но такой ответ аннулирует уникальность, единственность голгофской Жертвы. Все-таки очень важно, в послании апостола Павла к евреям, там постоянно слово «однажды», «единожды» Христос это совершил, это нечто уникальное, повторить это невозможно. И не нужно, потому что, если надо повторять, значит, того было недостаточно. Если нужно постоянное его исполнение, компенсация нужна, рекомпенсация, значит, чего-то самого главного недостало.

Протестанты это прекрасно понимают, поэтому говорят: «Нет, современное хлебопреломление – это не более чем воспоминание того, что было на Тайной вечере, в Сионской горнице, 2000 лет тому назад». Этот вариант очень рациональный, понятный: кто мы такие, чтобы повторять жертву Христа? Это невозможно! Мы просто о ней благодарно вспоминаем. Но тут возникает другой вопрос. Воспоминание – это прекрасно, но в воспоминаниях я остаюсь равен себе самому. В этих именно воспоминаниях не происходит вот этого трансензуса, не происходит моего расставания со мной и входа в чаемую, желаемую, другую реальность, высшую реальность. Да, в конце концов, слушайте: кто из вас может быть сыт воспоминаниями о вчерашнем ужине? Это, конечно, приятно бывает вспомнить: «ой, где был я вчера, не найду днем с огнем, только помню, что стены с обоями». Но этого недостаточно, это то, что сегодня не насытит тебя.

И вот, соответственно, уже 500 лет католики с протестантами бодаются по этому поводу: это воспроизводимая реальность, творимая нами вновь и вновь, или же это нерукотворное, но не реальность, а воспоминание? А, оказывается, Византийский православный собор еще в 12-м веке предложил третью альтернативу: это не то и ни другое, это то самое.

Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Продолжим о церковно-политической реформе папы Григория 7-го, правившего Римской кафедрой с 1073-го года. Как мы уже упоминали с вами, его программа в какой-то степени была продолжением воплощения в жизнь стремлений других пап. Но Григорий 7-й систематически обобщил все предыдущие требования, то есть, в его трудах, в его жизни папство, его папская программа, стала самой последовательной, и даже частично осуществленной. Во-первых, независимость Церкви от государства, к которой он стремился. Цель вполне оправдана, и даже некоторые перегибы, некоторая гиперболизация, обострение процессов, неизбежны, для того, чтобы достичь устойчивого результата. Например, если вы погнутую стальную проволоку пытаетесь выпрямить, вам придется гнуть ее в противоположную сторону. Но феномен человека, да и общества, очень непростой. Любое одобрение вызывает противодействие. В подобных ситуациях в разные исторические периоды мы не можем не увидеть и мести общества, и мести государства за вот такую попытку. Бывало всякое. Все вы наверняка слышали об авиньонском пленении пап, когда папы будут находиться практически под домашним арестом у французских королей.

Теперь буквально два слова о значении термина «инвеститура». Значит, пап или епископов должен был избирать церковный народ, но знаки власти, в частности, жезл, избранник получал от главы власти государственной: епископ – от своего князя, папа – от императора. Так оно и сейчас. Когда избирают, например, архиепископа Парижского: его назначает папа, но знаки своей власти он получает от президента Французской Республики, даже если тот не католик. Такая вот передача знаков власти – это некое символическое действие, означающее связь Церкви и государства. Что до Византии, если патриарх стоит выше, чем император, в практической жизни, тогда символика передачи власти связана с принижением императора. Например, в Московском царстве случалось, когда царь вел под уздцы осла или белую лошадь патриарха, как простой конюший. Бывало и наоборот.

И вот папа Григорий 7-й захотел разрушить эту связь в принципе – чтобы было одно царство Христа, один наместник, а все остальные в подчинении у папы. Однако сама идея Григория 7-го, его энергичные действия, не учитывали исторической обстановки. В таком целостном обществе, как западное средневековое общество, участие императора в исторических процессах было неизбежно. А Григорий начал рвать связи с государством, в попытках выстроить новую вертикаль. Эту идею он абсолютизировал и осуществлял с такой настойчивостью и властностью, словно сам был настоящим императором. И понятно, реакция не могла не быть воспоследованной. Такая вот папская теократия готовила сама же себе ответный удар в будущем, в виде секуляризации, потом Реформации, и так далее. Частично это случится уже в Авиньоне, когда будет пленение пап, а затем и радикальнее: во время Возрождения, и потом Реформации.

Итак, начинает Григорий свое служение с борьбы с коррупцией, именующейся в Церкви симонией (имеется в виду продажа за деньги церковного сана), и с распущенностью духовенства. То есть, он создает внутренний идеал. В 1075-м году он отменяет светскую инвеституру – заявляет, что таковая инвеститура также форма симонии. Здесь он прав: симония была одной из главных язв церковной жизни, и в раннем Средневековье, и в более позднем Средневековье, и на Востоке, и на Западе. Ну, к примеру, некто захотел быть епископом, есть деньги – просто взял и купил себе этот сан. Понятно, не все были этим довольны.

А в это время в Германии правил Генрих 4-й, даровитый король, живший с 1050-го по 1106-й годы. И вот в 1075-м году Генрих 4-й, которому тогда было всего 25 лет, назначил миланским архиепископом человека, который был ему выгоден, то есть, реализовал свою светскую инвеституру. Григорий отреагировал крайне резким предупреждением королю. Он послал самодержцу гневное письмо, в котором в резких выражениях потребовал от императора послушания папскому престолу. В ответ на этот почти ультиматум, король собрал собор епископов в 1076-м году, на котором попытался низложить папу. Решение собора под давлением короля, естественно, было принято, но на тот момент это нельзя было осуществить практически. Дело в том, что даже немецкая Церковь тогда не была единодушна с королем. Потом, у папы в Италии было несколько очень сильных союзников, например, государство норманнов на территории Южной Италии, потом, на севере Италии было религиозное движение бедняков, так называемая патария. Матильда, герцогиня Тосканы, тоже была за папу.

И вот произошло неслыханное событие. На соборе 1076-го года, теперь уже папском соборе, Григорий 7-й отлучил короля Генриха от Церкви. Причем это было сделано принципиально ново, раньше такого не бывало. Отлучение короля сопровождалось освобождением всех его подданных от присяги, от верности ему. То есть, все герцоги, графы, бароны, рыцари и простой народ освобождались от обязанности быть верными королю. Более того, прозвучал запрет оказывать повиновение этому правителю! Причем, эта папская булла была выдержана в форме прямого обращения папы к апостолу Петру: «Во имя Всемогущего Бога, и в силу твоего, Петр, всевластия и авторитета, который дарован тебе от Господа…»

Впервые папа говорил с такой мощью и с такой религиозной духовной силой, с сознанием своей власти, подчеркивая, что он – наместник Петра, что он – папа, и повелевает целым миром. И мир, конечно, в полной мере осознал величие этого небывалого события. Доселе немецкий король был покровителем Церкви, и вот он отлучен от Тела Христова. Притязание папы на единовластное правление теперь не только прозвучало так, что его нельзя было не услышать, но и было, по сути, ультиматумом. Вместо соправления, вместо симфонии мы тут видим требование повиновения папской власти.