Здравствуйте, дорогие телезрители!

В эти дни Великого поста мы решили с вами оставить на время наши беседы по церковной истории, и немного поговорить о великопостных традициях.

В прошлый раз мы остановились на том, что за пять недель до начала Великого поста начинается так называемый подготовительный период, и каждое воскресенье за богослужениями в храмах предлагается особая евангельская тема для размышления. Первая тема – это евангельский Закхей, грешник, который так захотел увидеть Иисуса, идущего в толпе народа, что не постеснялся залезть на дерево. Этим примером Церковь учит нас тому, что начинается наше обращение, начинается наше поступательное движение в духовной жизни желанием стать выше своего роста, стремление стать лучшими, большими, чем мы есть в данный момент.

Следующая неделя именуется неделей мытаря и фарисея. В этой евангельской притче рассказывается о двух людях. Христос говорит: «Два человека вошли в храм помолиться, один – фарисей, а другой – мытарь. Фарисей стал молиться так: «Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди – грабители, обидчики, прелюбодеи, или этот мытарь. Пощусь два раза в неделю, даю на храм десятую часть всего, что приобретаю». А мытарь, стоя в дверях, не смел даже поднять глаз на небо, но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешному!» И заканчивает Господь эту притчу: «Говорю вам, что мытарь этот пошел в дом свой, будучи оправданным более, нежели фарисей. Ибо всякий, сам себя возвышающий, будет унижен, а унижающий себя возвысится».

Как видите, все просто и понятно. Вечная истина. Но давайте попробуем более глубоко проникнуть в суть этой притчи. Да, Господь поставил молитву мытаря выше, чем самодовольную молитву фарисея, и, в общем, наши чувства привычно к этому присоединяются. Но чтобы это согласие нашего сердца, согласие с приговором Господа, не было слишком привычным и слишком легким, нам будет нелишне подумать обо всем, что мог бы сказать фарисей в свою пользу. Да, мы привыкли употреблять самое слово «фарисей» как синоним слова «лицемер». Действительно, Иисус называл фарисеев лицемерами, или лицедеями, по значению греческого слова, употребленного в Евангелиях. Но Христос имел такое право и власть – называть так фарисеев…

Ну, а мы должны задуматься: в каком смысле фарисей был лицемером? Вообще, в жизни мы можем назвать лицемером человека, который попросту притворяется перед людьми: на глазах людей принимает видимость добродетельного и порядочного человека, а едва люди отвернуться, такой человек ведет себя уже совершенно противоположным образом. Но этого из притчи о мытаре и фарисее мы не видим. Фарисей ведь перед Богом и перед самим собой говорит, он говорит не перед людьми. И у нас нет оснований полагать, что фарисей не исполнял в жизни, в повседневной реальности, того, о чем он говорит. Нет, фарисей действительно постился дважды в неделю, он действительно, надо полагать, не позволял себе ни малейшего упущения, он отсчитывал десятую долю от каждого своего дохода, десятую часть от своих приобретений в жертву храму, и это не так мало. И такие люди, по-человечески говоря, - это порядочные люди. Это люди, которым не нужно было чужого, которые не воровали, не лгали, и такие люди немало терпели в повседневной жизни от людей, подобных мытарю. Мытарь же, как мы уже говорили с вами – это сборщик налогов, который часто позволял себе беззаконие и брал много сверх того, что ему полагалось. Собственно, на этом и держалось налоговое дело в те времена. Да еще он находился на службе у оккупационных властей, язычников, иноземцев, и земная власть, власть римского наместника, дает преимущества мытарю. И надо полагать, что в повседневной жизни фарисей и его друзья, такие же люди, как он, много терпели от людей, подобных мытарю.

И вот для фарисея приходит час реванша. Он - в храме, и он видит у входа смущенного и раздавленного сознанием своей вины сознания своей вины мытаря, видит того, от которого он терпит обиды в повседневной жизни. Ну, теперь, в Божьем храме, Закон Божий и Божье благоволение – это-то принадлежит фарисею, теперь-то это его карта, козырная карта, которую он может выложить в игре против мытаря! Там, на улице, мытарь имеет над ним власть, но здесь, в храме, все принадлежит ему, фарисею! Ему принадлежит самый Закон, он с Законом как бы одно!.. Фарисеи – это были серьезные люди. В том-то и ужас проблемы фарисеев – они не были вульгарными лицемерами, обманщиками, они не были людьми, ведущими себя противно своим словам. Нет, это были серьезные люди. И как будто бы можно было только позавидовать такому обществу, уважавшему не богатство, не земную власть, не роскошь, не любострастие и моду, но уважавшему ученость и благочестие, стремление в точности осознать Закон и в точности его исполнить. Конечно, мы можем сказать, и это будет правдой, что отношение фарисея к исполнению Закона было непомерно мелочно. Но так ли уж легко провести границу между необходимой точностью в исполнении Божьего Закона и недолжной мелочностью? В конце концов, по отношению к величию Бога, все, что можем сделать мы, это будет незначительным. Но разве мы не призваны исполнить над долг в малом?..

Так в чем же вина фарисея? А вина фарисея заключается прежде всего в том, что он судит. Он судит самого себя и судит мытаря. И судит вместо Бога. Он как будто посягает на престол, уготованного для Страшного Суда Божьего. Фарисей как бы уже предвосхищает этот суд. Во-вторых, фарисей заявляет о довольстве собой. Остается, как ему кажется, только возблагодарить Бога за то, что Всевышний сделал его праведным исполнителем Закона, а не грешником. Но сущность дела опять-таки не в том, что фарисей дерзает так о себе говорить. Потому что – ну хорошо, мы, наученные этой евангельской притчей, не будем так говорить. Мы будем хитрее фарисея, мы будем скрывать свои чувства… И чем же мы тогда будем лучше фарисея? Духовные учители вот такое наше смирение на словах, которому не научился фарисей, воздержание от слов – только от слов, а не от чувствований, - называли смиренноглаголанием. И противопоставляли это смиренноглаголание истинному смирению. И вот если мы научимся из этой притчи всего-то навсего воздержанию от каких-то слов, то фарисей, пожалуй, будет отличаться от нас всего лишь тем, что он, в отличие от нас, прямодушнее, наивнее, откровеннее и даже искреннее, если хотите – он ведь правду говорит! Он говорит то, что думает и чувствует. А чувства его устремлены к Закону, он почитает Закон. Но проблема заключается в том, что сам по себе Закон – это не живая форма. Почему? Потому что ему представляется, будто он до этой законной нормы вырос, что он соответствует этому Закону, и что он этот Закон исполнил. Но почему этот Закон неживой? Да потому, что если бы этот Закон был живым, если бы норма, в соответствии с которой живет фарисей, была бы живая, то эта форма росла бы вместе с ним, так, как это показано в Нагорной проповеди. Сказано: «Не прелюбодействуй» - и фарисей, очевидно, исполнил это. Он не совершает физического блуда, коль скоро он дерзает благодарить Бога за то, что он не таков, как блудники. Но Бог требует полной чистоты сердца, чистоты всех глубин сердца, тех глубин, которые человеческий глаз не всегда видит. А есть в нашем сердце и такие глубины – об этом говорит блаж. Августин задолго до психологии и психоанализа нашего столетия.

Далее. Фарисей не довольствуется тем, что благодарит Бога за свою верность Закону, но желает видеть грешников как фон, оттеняющий его, фарисея, праведность. Надо сказать, что само слово «фарисей» происходит от древнееврейского глагола, означающего «отделять». Фарисей – это тот, кто отделил себя, по своему собственному сознанию, от всякой нечистоты. Но также он отделил от себя от всех прочих людей, которые нечисты, которые не таковы, как он. И постольку, поскольку он, если он исполнитель Закона, почитаемый и признаваемый в качестве такового обществом, то его обязанность свидетельствовать об этом Законе и учить этому Закону грешников. И вот он, фарисей, этим своим желанием отделить себя не только от греха, но и от грешников, кладет сам перед собой непреодолимое препятствие к исполнению этого своего долга – долга учить Закону других, преподавать другим то благо, которое, как он убежден, дано ему было самому. Ибо грешный человек – а мы все люди грешные – в силу нашей греховности мы привыкли очень живо чувствовать чужое самоутверждение. И когда нам говорят правду, но говорят таким образом, что эта правда должна быть ударом, нам сражающим и обеспечивающим нам поражение в некоей игре, в некоем состязании с тем, кто с нами разговаривает и нас поучает, - мы не принимаем это поучение.

Так же и фарисей. Проводя черту разделения уже не между собой и грехом, но между собой и грешниками, он отделяет себя от грешников, и этим самым он делает все возможное, чтобы не явиться учителем и никого ничему хорошему не научить. Мы с вами знаем, что безбожие многих десятилетий прошлого века составило много укоризны типу благочестивого, религиозного человека, исполнителя религиозного закона. И эти обвинения, когда они исходили от безбожников, имели в себе, конечно, много клеветнического и несправедливого. Но постольку, поскольку верно слово Псалма, слово пророка Давида, что «всякий человек есть ложь», постольку, поскольку все мы, христиане, на самом деле недостойные свидетели истин нашей веры в этом мире, - то в обвинении, во множестве, так сказать, прокурорских речей безбожников против благочестивцев есть некая доля истины. И христианство, Христово учение, евангельское учение - это единственное религиозное учение благочестия, которое способно увидеть, и принять, и поставить нам в назидание в этой притче ту долю истины, которая придает какую-то силу немощной этой хуле нечестия против благочестия. Только одно христианство, только одно Христово учение способно дать нам научиться даже из того, как нас, людей, исполняющих пост, приходящих в воскресный день в храм – как нас может увидеть, скажем, мытарь.

Когда великие святые, великие подвижники укоряли себя, называли себя великим грешниками – это не было смиренноглаголанием. Они говорили так не потому, что у христиан принято называть себя великими грешниками, но потому, что они в своем живом сердце, в своей живой совести, возраставшей вместе с ростом их подвигов, действительно видели себя великими грешниками. Потому что перед ними была не мертвая мерка, до которой можно дорасти, но перед ними была Божья бездна, Божье небо над головой. И они, живые, в это небо росли, и небо всегда оставалось бесконечно высоко над их головами. Поэтому приверженцы других религий могут все исполнить и сказать: «Ну вот, мы все исполнили». Мы, конечно, не должны смеяться над приверженцами этих религий. Все исполнить в любой религии очень трудно, это дело серьезное. Но христианин никогда, не на секунду не может почувствовать, что: «Вот, я все исполнил». Потому что его мера – мера живая, и эта мера – Сам наш Господь.

Вот вкратце основные мысли этой притчи, одной из евангельских притч, которые предлагаются нашему вниманию для приготовления к Великому посту. Ну, пожалуй, на сегодня достаточно. Я прощаюсь с вами до следующей субботы, успешного всем вам поста!