·       О. Яков Кротов. Отличие Российского Православия от Русского

·        Митр. Антоний Блум. О приближении к Богу

·       О. Георгий Кочетков. Христианство и другие религии

·       О. Виктор Веряскин. О молитве

·       Продолжение телебеседы прот.Иоанна Замараева о духовных судьбах человечества. Богооткровение и Богопознание. Причины разделения единой Церкви 

Отпраздновали мы с Вами 1020-летие Крещение Руси, приветствовали Вселенского патриарха Константинопольского Варфоломея, на которого полагаем большие надежды. Именно Вселенский патриарх имеет такую возможность уврачевать раскол православия в Украине. В православном мире – это первое лицо по чести. Плюс – Константинопольский патриархат – это Церковь-мать Руси.

Какой механизм объединения возможен на сегодняшний момент? Очень простой, но требующий высокого морально-христианского сознания и совести иерархов Украинских Церквей.

На сегодняшний день в Украине 3 основных ветви православия. Все три – не каноничны. Украинская Православная Церковь Киевского патриархата, которую возглавляет наш патриарх Филарет – это наша национальная поместная Церковь, но самостоятельность и самодостаточность которой не признает мировое православие стараниями Москвы. Украинская Автокефальная церковь – это очень маленькая ветвь, охватывающая незначительную часть территории. Украинская Православная Церковь Московского патриархата – эту ветвь так же не признает Вселенское православие по той причине, что Украина является канонической территорией патриархата Константинопольского и присоединена к России с грубым нарушением церковных канонов.

Так вот, значит какой теоретически возможный выход из этой ситуации?

Руководителям всех трех ветвей умерить свои амбиции.

Патриарху Филарету отказаться от патриаршего престола и войти под омофор Вселенского Варфоломея. Мефодию, управляющему УАПЦ остаться управляющим просто епархией и так же войти в юрисдикцию Константинопольского патриархата. И патриарху Московскому уступить Украину Вселенскому православию во имя единства православия в нашей стране.

Теоретически все просто, но история бедна примерами, когда власть добровольно отдают другому, пусть даже из высших соображений.

И, тем не менее, наш патриарх Киевский и Всея Руси-Украины Филарет готов уступить свой патриарший престол на благо Церкви в Украине. Эта готовность на сегодняшний день уже выражена документально. Очередь за иерархами других Церквей. Дай Бог им мужества и памяти смертной.  

А продолжает нашу телепрограмму  отец Яков Кротов беседой «о Христе и христианстве».

Яков Кротов:

- Здравствуйте, я сейчас хочу попробовать ответить на вопрос: отличается ли российское православие от русского? Напоминаю, что в течение первых семи веков истории нашей страны, начиная с крещения Руси, эта страна называлась Русь, по имени одного из варяжских племён – руссы. Только с ХVII века из Греции (ну, тогда это была часть Турции) с греческого языка мы позаимствовали корень «рос». Потому что византийцы, которые всему любили проводить библейские параллели, прозвали, руссов россами.  В Библии говориться о народности рос, которая придёт с севера, мы для греков живём на севере, и это будет часть конца света. Вот так нас и воспринимали, так мы чуть Царьград не взяли, понятно, что мы для них были великой угрозой. Русское православие, православие Сергия Радонежского и православие сегодняшнее российское, различаются? Увы, да. Не надо идеализировать русское православие средневековое. Преподобный Сергий трижды уходил из монастыря, он ссорился с Дмитрием Донским, просто доходило до разрывов отношений, потому что тот уже старался подмять под себя церковь. Тем не менее, Русь до революции – это было одно, это была всё-таки Русь, и православие было русское, хотя православие тогда называлось греко-российское. Сегодня православие выскочило, извините, из коммунизма российского, как чёртик из коробочки. Вот красная коробочка - большевистская Россия с 1917 по 1991 годы. Открыли крышечку, и выскочило российское православие, я сам являюсь его частью. В этом смысле я занимаюсь самокритикой. В чём разница? До революции люди были блудливые, глумливые, склонные к воровству, не соблюдению слова и т.д. Тем не менее, страна, как любая страна в мире, держалась на каких-то базовых представлениях о нормах. И вот эти базовые представления после революции были уничтожены. Сама революция их не уничтожала, сама революция была попыткой восстановить нормы, восстановить справедливость, совершенно беззаконно попранную, речь шла о крепостном праве, отголоски которого дожили до 17-го года. Но этот бунт, как любой бунт, в результате обрушил те самые нормы, за которые он выступал. Средство победило цель. Средством оказалось насилие. В 1990 году, к счастью, всё это дело прекратилось, но для верующего человека произошла колоссальная трагедия, потому что средства перешли в руки церкви. И на сегодняшний день российское православие насильственное, любит использовать насилие и другим почти не пользуется. Это не беда российского православия, это беда современной России. Потому что православие в 90-е годы было брошено в коммунистический по психологии народ. Коммунистический - не в смысле католика Кампанелло, который был первый коммунист. Коммунисты не в смысле великого коммуниста Фурье или великого социалиста Сенсимоне, которые жертвовали и готовы были пожертвовать всем ради блага других. А коммунисты в самом грешном, зековском смысле слова: «Умри ты сегодня, зато я завтра выживу». И поэтому, к сожалению, сегодня церковь в России, в отличие даже от церкви на Украине, и от церкви православной Эстонии, глубоко отравлено трупным ядом коммунизма, коммунистических методов, коммунистическим пренебрежением к человеку, к ближнему. Парткомовская убеждённость, что я должен всеми руководить, это прокралась в церковь, это, действительно, трупный яд. Ну что, похоронить эту церковь? Нет. Надо этот трупный яд, я не скажу как Горький, выцеживать по капле, - его надо высасывать, его надо прижигать. И средство одно: коммунизм разрушил межчеловеческие связи, просто биологические связи какие-то, и выжечь коммунизм можно, не прижигая этих людей – нас - ещё больше, а сейчас пока вот этот алгоритм работает: выжгли, прижжем ещё, и только всё ухудшается. Выжечь коммунизм можно только, ну, скажем так, огнём любви, которая неопалимая купина. Т.е. для того, чтобы победить коммунизм, надо отказаться от самой идеи победы. Не надо никого побеждать, не надо никого спасать, надо просто быть христианином. В этом смысле в России быть христианином намного увлекательней, чем в любой цивилизованной стране, потому что здесь одновременно можно быть последователем Христа в традиционном смысле и участвовать в удивительном чудном исцелении людей бесноватых, агрессивных, хищных, хамских. И самому быть и средством исцеления, и субъектом исцеления. Просто, надо осознать болезнь, попросить Бога вылечить, и она вылечиться - это реально. 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум:

- Есть другие способы, через которые передаётся от одного человека другому опыт, который словом не передашь. Нам часто кажется, что безмолвие и неподвижность идут рука об руку, но не только. Иногда опыт встречи с Богом, опыт о Нём выражается движением. Я уже упоминал не раз о том, как святой Григорий Палама об ангелах говорит, что они - светы вторые, в том смысле, что они так открылись Богу, что весь свет, которым является Бог, льётся в них беспрепятственно. Как говорит святой Григорий, льётся в них, как хрусталь, пронизывает до глубины. Но так же, как драгоценный отточенный камень, этот свет ими передаётся другим. Исаак Сирин говорит: вечное состояние ангелов это танец. Это гармоническое движение, которое выражает собою поклонение перед Богом, красоту, к которой они приобщены. Выражает собой радость, трепет. И один из отцов церкви говорит о том, что жизнь Святой Троицы не является как бы окаменелым состоянием неподвижности, а является как бы непрестанным гармоническим движением, которое на греческом языке выражено словом «форесис». Движение, так же, как и слово, так же, как неподвижность, так же, как выражение лица. Так же состояние тела может собой нечто передать, и в разной мере. Я хочу вам дать пример, чтобы показать, что даже самое простое иногда может довести до сознания человека что-то величайшее. Много лет тому назад я разговаривал с греческим богословом, который был директором экуменического института в Босе. Он первый раз ездил в Россию, когда он вернулся, я его спросил: что же вы с собой привезли? И он ответил: я понял, что такое поклонение к Богу и молитва. Я его спросил: в которой из церквей вы это так пережили? И он на меня посмотрел глубоким серьёзным взглядом, и сказал: мне страшно вам это сказать, но я вам скажу правду, - я был на балете и видел, как танцевала Уланова, и её танец был молитвой. Она этого не знала, но движение и красота довели до его сознания движение и красоту, которые он раньше не переживал.  

Далее в нашей телепрограмме отец Георгий Кочетков рассуждает с оглашаемыми о христианстве и Церкви.

Георгий Кочетков:

- Действительно, можно веры сравнивать, притом, что каждая считает, что она самая истинная, конечно же, это именно так. Это нормально, иначе зачем же человеку быть приверженцем такой-то веры, такой-то религии или конфессии, если он не верит в истинность этой веры? Тогда надо уходить, нечего делать в этой конфессии или в этой религии. Что люди и делают. Когда-то было очень трудно, людей держала община, национальная традиция, культурная традиция, государство запрещало такого рода переходы. Ну, вот как сейчас, допустим, в мусульманских странах. Законом запрещено это, государственным законом, если вы ушли из ислама и приняли хотя бы христианство, никто не говорит о чем-нибудь предосудительном, то вы рискуете жизнью, вообще говоря. В христианских странах этого, конечно нет, но в мусульманских есть до сих пор, так было в истории - в истории было много чего у всех, но это есть до сих пор. Сейчас человек может искать истину и жить в соответствии с тем, что нашёл, поэтому имеет смысл позаботиться о качестве этих поисков, о духовном качестве. Я уже сегодня говорил о том, что абсолютно ложных вер не существует, в каждой что-то, какая-то крупица правды и истины есть. Обязательно, даже, ну в самых-самых таких откровенно непривлекательных верах, практиках, во многом, может быть, ошибочных идеологиях. И всё равно, если это не бред сумасшедшего, то можно найти что-то доброе и там. Но всё-таки гоняться за этими крупицами это одно, а обретать полноту истины это другое. Христианство ищет этой полноты, хотя бы приобщенности к ней. Да, мы не можем часто сказать, что мы её обрели, она уже неотъемлема от нас. Сказать так означало бы, что мы обрели Царство Небесное, мы уже в нём. Но вряд ли кто осмелиться, живя на земле, это утверждать, даже настоящие великие святые так никогда не говорили, так что надо искать этой полноты, этой возможности жить в полноте истины. Но возможности не просто потенциальной, а реальной. Поэтому мы выбираем ту или иную веру, ту или иную религию, ту или иную конфессию. Немножко объяснюсь по терминологии, принято конфессиями называть разные направления, разные церкви внутри христианства. Конфессия, как вы знаете, переводиться – исповедание, исповедание веры. Внутри христианства много разных исповеданий, много разных церквей. А когда мы говорим о других религиях вне христианства, то мы не говорим о них как о конфессиях, мы говорим о них как о других религиях, именно так. Религия это и есть образ благочестия человека, а те устойчивые формы, в которые вера выливается всегда внешне и внутренне, существуют вместе. Не было бы правильно стремиться к развоплощению веры. Наоборот, надо стремиться к воплощению веры, чтобы вера была плодотворной, что бы она не превращалась  в абстракцию, в абстрактный принцип, иначе мы придём к тому, к чему пришли многие советские люди, говоря, что вера у них в душе, конечно, есть. При этом никаким образом они не желали её воплощать, показывать. И когда надо было, пришлось показать, что там ничего нет. Так вообще сказано в Деяниях святых апостолов, есть такая книга в Новом Завете, где говориться, что Бог нелицеприятен, и всякий, поступающий по совести, по закону, значит, приятен Ему. И что люди могут быть разных культур, разных национальностей, самые разные. Если они не грешат, если они поступают по совести, то Бог их может оправдать. Другое дело, что где-то легче жить по совести, где-то - труднее. Везде есть трудности, в любом месте, в православии очень трудно, но тем не менее, я думаю, что при всех этих трудностях, то, что скрыто в недрах православия, конечно, может решить эту проблему, может привести человека к Богу самым прямым путём. Другое дело, что если человек идёт другим путём, он будет ценить, не только любить всех, но и ценить всё истинное, что есть у других, даже у язычников, не только у людей, скажем, тоже христиан, но других конфессий, но даже у язычников.  

Давайте также послушаем нашего православного миссионера отца Виктора Веряскина, отвечающего на вопросы слушателей, в частности, почему Иисус, провозглашая молитву «Отче наш», ничего не сказал о других формах молитвословий.

Виктор Веряскин: 

 -Я так думаю, что Он дал образец, у Него не было цели надиктовать целый молитвослов или дать образцы на все случаи жизни. Иисус Христос молился Cам разнообразно, и когда Он молился в Гефсиманском саду, то Его слова были свободные и конкретные, выражающие эту Его нужду в этой ситуации. В других ситуациях, когда нужно было исцелять людей, Он молился другими словами и вкладывал другое содержание, поэтому православные подвижники пишут, например, Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник, что молитва по молитвослову, по готовым образцам, это даже и не молитва, это школа молитвы, это упражнение в молитве, это обучение молитве. И поэтому, когда будешь молиться по молитвослову и в процессе этой молитвы поймаешь себя на том, что тебе хочется оставить молитвослов, и сказать что-то своими словами, оставляй, потому что молитва своими словами, свободная молитва, выше молитвы, чем молитва по чужим словам, даже высоких образцов. А ещё более высокая молитва - вообще без слов. Но есть уровни, есть продвижения в школе молитвы. Но поскольку мы с вами плохо умеем молиться, нам полезно поучиться на лучших образцах молитв других. Начиная с молитвы Самого Господа - «Отче наш» - она так и называется Господня молитва, и заканчивая образцами лучших подвижников.  

И последняя - богословская часть нашей телепрограммы.

Восток и Запад – совершенно разные судьбы народов населявших некогда единую Римскую империю. Сложный исторический путь единой Церкви 1-го тысячелетия, который медленно, но верно подводил христиан к великому расколу 1054 года.

Как мы отмечали с Вами, Запад в 4-м – 5-м веках в целом представлял собою в культурном плане крайнюю скудость. Грамотных людей на Западе из-за накатывавшихся на Рим волн варварских нашествий становилось все меньше, - узкий круг римских интеллектуалов, которые еще поддерживали античную культуру, их были единицы.

И книжность латинского христианства была крайне мизерной.

В то время как на Востоке четвертый век – это расцвет, вершина, это каппадокийцы - Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский… Пятый век – это еще какая-никакая богословская мысль, правда, уже тяжеловесная и существующая в форме, нередко, мордобоя – по принципу: кто сильнее, кто влиятельнее, тот и победил. Но, тем не менее, там есть еще боковые ветви – северо-антиохийские - так называемые умеренные монофизиты - Леонтий Византийский, Леонтий Иерусалимский, т.е., еще какая-то живая богословская мысль есть. А заканчивается это все приблизительно на совершенном уже одиночке Максиме Исповеднике, который живет в 7 веке, у которого нет ни кружка, ни друзей, ни корреспондентов, которые состояли бы с ним в переписке – кроме папы Римского Мартина. Вот и все.

Правда у нас еще есть аскетическая традиция, которая, разумеется, продолжается, но, к слову говоря, тоже угасает потихоньку в связи с завоеваниями персов, а потом арабов. Египет, Фиваиды - эти основные очаги отшельничества угасают, и это, безусловно, сказывается на объемах аскетического наследия. Что касается собственно богословской мысли, то там уже значительных имен совершенно не появляется. И уже потом обнаруживается Иоанн Дамаскин. Если мы вдумаемся в это прозвище – Дамаскин, то есть «выходец из Дамаска», а это уже 8-й век, соответственно, он живет под арабами. И он только систематизирует, как может, наследие восточных отцов Церкви, сам уже не будучи сколько-нибудь самостоятельным богословом.

И последний всплеск богословия на Востоке – это такой вот ренессанс в очень узком кругу византийских интеллектуалов, связан с исихастской традицией, лидером которой, как мы с вами знаем, числится святитель Григорий Палама. Но этот круг интеллектуалов крайне узок, и они были страшно далеки от народа. У каппадокийцев 4-го века – Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского была масса образованных последователей, людей, которые с ними общались. Ну, масса – это слишком. Имеется в виду - люди образованные. Простонародная масса тоже мало что понимала из слов того же Иоанна Златоуста. Простолюдины, между прочим, жаловались, что Иоанн Златоуст говорит долго и непонятно, а одна прихожанка в сердцах возмущалась, что она, будучи коренной гречанкой, не поняла в проповеди ни одного слова и поэтому не хочет вообще терпеть такого епископа… Это, кстати, тоже некоторый штрих к портрету той эпохи. Но все-таки, при каппадокийцах 4-го – 5-го веков такого явления, как полное одиночество Максима Исповедника в 7 веке, мы еще не находим. Таким образом, все довольно быстро меняется.