Здравствуйте, дорогие телезрители!

Давайте и на сей раз начнем нашу христианско-просветительскую телепрограмму небольшим фрагментом выступления знаменитого православного миссионера о. Георгия Кочеткова на так называемой открытой встрече.

 Георгий Кочетков:

Человек часто раб у себя самого, даже не у общества, не у Бога, не у нации своей, не у семьи своей, не у профессии своей, а он часто раб у самого себя. Он действительно зациклен на себе, на своем самолюбии. Свобода от рабства у самого себя – вот это, конечно, является, может быть, самым большим препятствием на сегодняшний день, как мне представляется, на пути людей к настоящему христианству, к подлинному христианству. Не просто так, чтобы пришел в храм, поставил свечечку, о чем-то, опять же, своем, помолился и ушел, ни за кого и ни за что не отвечая.

Как быть в Церкви сейчас, когда за тот голос Церкви, который чаще всего слышно, как вы говорите, бывает стыдно? Ну, а как в таких случаях мы поступаем, скажем, со своими родными и близкими? Бывает так, что наши дети или наши другие какие-то близкие люди, или друзья, иногда что-то делают или говорят то, за что нам бывает стыдно. Что мы делаем? Мы что, говорим: «Вы нам больше не дети, вы нам больше не друзья»? Мы этого не говорим. Мы ищем другие выходы из положения. Вот мы с вами тоже ищем другие выходы из этого положения. Не в нашей власти, так сказать, корректировать те голоса, которые слышны в таком качестве. Но мы можем постараться говорить таким голосом, за который было бы не стыдно ни нам самим, ни тем, кто нас слушает.

Вопрос:В православных храмах, как правило, нет места для сидения, в отличие от католических.

Да, неудобств много, пережитков много, да, мы всегда сталкиваемся с теми или иными недостатками в каждом человеке, начиная с самих себя. Практически во всех православных храмах во всем мире, кроме России, везде стоят лавки. Даже вот мы были на Афоне, и то там во время богослужений все сидят. Но вот почему-то в России так сложилось, что надо выстаивать службу. Вспомните «Слово о полку Игореве» - «отстоял обедню». Не помолился, а отстоял. Так что это древняя история, судя по всему. Может быть, потому, что люди не очень понимали богослужение, может быть, потому, что они не очень в нем участвовали, они были немножко зрителями всегда. Мы приняли все-таки позднюю форму христианства. Если вспомнить историю, не все так было просто. И поэтому люди считали это добродетелью: вот выстоять, вот такую стойкость в себе вырабатывали. Но, к сожалению, не всегда это было в пользу ума человека. Многие явно развивались, но вот, что делать… Во всяком случае, в наше время нам никто не мешает исправлять это положение. Сейчас нет ни одного принципиального какого-то положения церковного, которое запрещало бы поставить лавки или стулья в храме.

-----

Отец Виктор Веряскин со своими размышлениями о взаимосвязи христианства с национальной идеей.

 Виктор Веряскин:

Вы знаете, что еще интересно? Владимир Соловьев тогда, во второй половине 19-го века, стесняясь сам прямо сказать… Его же уволили из Московского университета, когда он царю высказал. Он говорит: «Ты собираешься казнить этих народовольцев? Ты же христианский царь, ты же сказал, что у нас христианская империя. Простить выше, чем наказать. Прости их». Император российский был не готов, а был готов уволить Владимира Соловьева из Московского университета. И поэтому я хочу сказать, что он постеснялся, Владимир Соловьев, сам сказать, но словами славянофилов, Аксакова он цитирует, и говорит: «Я вам больше скажу. Мы не только не христианская империя, Российская, у нас Церковь не истинная, у нас Церковь без Святого Духа». Как, в конце 19-го века Российская имперская Церковь?.. А он говорит: «Истинная Церковь руководится Божественным откровением, которое провозглашает пророк, а у нас Церковь управляется администрацией чиновнической. Это не истинная Церковь. Она оставлена присутствием Духа Святого и его даров».

Так вот, я хочу, чтобы мы сегодня тоже поняли, почему возникает попытка освежения, обновления Церкви, ее переформатирования на новом этапе, почему начинается этап даже переназвать Церковь. И мы тоже не были готовы, и до сих пор до конца не готовы. Нам Константинополь говорит: «Ну, у вас неправильно буквы расставлены. Вы величаетесь – «мы УПЦ КП, а мы УПЦ МП», а на самом деле, должно быть правильно не УПЦ, а ПЦУ». А мы привыкли, нам нравится, а украинство на первом месте, у нас украинская должна быть Церковь… Даже в Российской империи, когда император приказывал: «А ну-ка краткую формулировку придумайте», граф Уваров говорит: «Самодержавие, народность, православие, вот три слова достаточно, это лозунг, это герб, это символ». И тут нам говорят: «Вам не хватит трех букв, трех слов. Если вы православный вариант христианства считаете истинным воплощением, так поставьте его на первое место. Православная – первое, церковная – второе, украинская – третье». – «Как украинская – третья? Украинская должна первая стоять!».

И мы сегодня с вами кружимся вокруг этих вопросов: иерархия ценностей, расстановка приоритетов. Если мы всерьез считаем, что православие – это адекватное выражение, понимание и реализация христианства, так поставьте его на первое место и не смешивайте с язычеством. Послание апостола Иакова, 3:16: «Мудрость (София), которая сходит свыше, имеет семь качеств. Первое качество: во-первых, она чиста. (По-гречески там написано – «агнес»). Чистая, ни с чем другим не смешанная. У нас историческое православное христианство в Украине смешано с язычеством. Мы на Андрея, 13-го декабря, гадаем на суженых. Можно много примеров приводить. У нас чистота идеи православия смешана с языческими идеями, привычками и традициями. А истина, сходящая свыше, она чиста. От чего? От смешения с другими разнородными элементами. Поэтому, когда мы с вами размышляем о том, а какая чистая идея христианства, и когда мы саму идею христианства вычистим, тогда мы и идею украинства тоже вычистим, и более адекватно и правильно поймем.

Владимир Соловьев, вспоминаемый нами, и уже вспоминавшийся раньше, сказал: «Я думаю о национальной идее, об идее нации. Идея нации – это не то, что люди о себе во времени придумали и сформулировали. Идея нации – это то, что Бог о ней задумал в вечности». Надо познать волю Божию о судьбе народа, и привести в соответствие с волей Божьей. Тогда идея нации будет понята адекватно, и более адекватно реализована.

Я хочу сказать, что иногда нас жизнь, государство и общество призывает… Вот меня на полгода до призыва в армию призвали в ДОСААФ и заставили ходить полгода в школу подготовки механиков-водителей танков. А выбора почти не было. И я хожу себе полгода, из меня готовят механика-водителя танка. Я этого танка не видел потом за всю службу в армии ни разу. Потому что, когда нас привезли на распределительный пункт, и среди леса там палатки, много людей, и один день, второй, третий… И вдруг офицер из военкомата говорит: «У кого почерк чистый, понятный и красивый, садитесь заполнять аттестаты. Кто устал, кому нечего делать, у кого почерк соответствующий?». Ну, я и сел заполнять аттестаты, и так и не встал из-за этого стола, потому что меня забрали: «Все, ты нам нужен, такой человек, который пишет аккуратно, чисто, красиво».

Так я к чему хочу сказать. Что иногда мы сами готовимся, или нас готовят к чему-то, и вроде нас к чему-то жизнь призывает, а потом Господь так поворачивает, что оно, оказывается, и не надо было, а ты хлопотал об этом. Вспомните себя. На кого-то учились, а работаем и живем совершенно не тем, на кого учились, бывает. И вот тут, оказывается, в истории, и в государстве, и в жизни каждого отдельного человека столько всего…

 -----

Отец Андрей Кураев продолжит делиться своими размышлениями о сходствах и различиях религиозных миросозерцаний.

 Андрей Кураев:

И так вот происходит во всех человеческих науках. Да, мы знаем, что ошибаемся, можем ошибиться, но именно поэтому мы начинаем действовать осторожно, мы проверяем каждый свой шаг, аргументируем, выслушиваем контраргументы (контраргументы со стороны природы или со стороны коллег, другой научной школы, или философской, и т.д). И затем остаемся на наших позициях, или делаем два шага назад, или, напротив, прорываемся вперед. И вот так потихоньку в веках копится все-таки нечто более-менее достоверное. Эта граница, конечно, тоже бывает зыбкой, бывают большие отступления назад, потом заново приходится иными путями карабкаться на уже якобы вроде бы покоренную вершину. Понятно, что история науки и история философии тоже довольно трагична. Но тем не менее, это путь. Мы не остаемся на уровне досократиков, и поэтому не просто парализованы словами «ах, все относительно, ах, всего познать нельзя, ничего не доказуемо». Это только в чертогах Снежной королевы Кай размышляет на эту тему, и поэтому там сидит и ничего не делает. Мы все-таки немножко расколдованы уже, и поэтому что-то можем делать. Это касается и мира религиозного познания, и мира богословия.

Мир религиозных людей – это необязательно мир запуганных людей, запуганных пониманием безбрежности океана, с которым они столкнулись, который дерзают изучить и т.д. Здесь есть спасательные круги. Есть возможность и есть, что называется, благословение на работу нашей головы, работу нашего языка. Надо просто освоить правила пользования религиозным языком, языком религиозной философии, знать, что здесь возможны ошибки, но тем более есть и правила до некоторой степени контролирования этих ошибок и их избегания.

Понимаете, есть такая культурная новинка наших дней. Это фильм под названием «Ученик». Фильм, снятый по пьесе немецкого драматурга Майенбурга, фильм, адаптированный к нашим школьным реалиям. Сюжет, казалось бы, очень простой. Мальчик-старшеклассник (где-то 11-й класс) находит Библию – вот и весь сюжет. А вот дальше с помощью этой Библии он ломает жизнь всем. И своей матери, и себе самому, и своим одноклассникам, учителям. Понимаете, фильмов сложных, обличающих, что называется, наши социальные язвы, таких фильмов много, и в русской классике, и в серьезном западном кино, и в российском. Но когда я смотрю фильм «Левиафан», например, то мне легко встать в позу «А я в домике», потому что это они, это там, во власти, там все сволочи, что губернатор, что мэр, что митрополит, они все придурки и сволочи, но я-то белый и пушистый, я и мои друзья. А вот фильм «Ученик» для христианина (я не говорю – для атеиста, а для атеиста этот фильм тоже будет так легко прочитан: «А, эти религиозные фанатики такие сволочи, я всегда говорил), а я как христианин на этот фильм смотрю. И для меня этот фильм ставит очень серьезные вопросы. Потому что этот мальчик компетентно читает Библию, он ее цитирует целыми кусками, цитирует достоверно, но в его руках библейский текст превращается в боевой топор, который громит все и вся, судьбы и буквально черепа людей.

И поэтому вопрос очень серьезный: вопрос об очень непростой истории интерпретации текста. То есть, хорошо, мы с вами говорили о том, что есть возможность предположить, что есть откровение Бога к людям. Хорошо, так. Предположим, что это откровение зафиксировано, услышано людьми, предположим, что оно зафиксировано более-менее достоверно. Там дальше можно часами гадать, в тексте ли Корана, или в тексте Торы, или в тексте в целом в Библии, это разные варианты – кто как верит, кто как принимает.

Но вот дальше возникает вопрос. Какой бы из этих вариантов мы ни избрали, все равно это не означает, что вам гарантирована религиозная безопасность. Потому что все равно каждый из нас является соавтором читаемого текста. У каждого текста есть соавтор – это я, я соавтор любого текста, который я читаю: что я туда вчитываю, в этот текст, что оттуда выношу. Есть понятный и красивый ответ: а давайте читать так, как принято, то есть принято в традиции. То есть я вот многие годы говорил: давайте читать сложный текст Библии через очки святых отцов, через их очки – их толкования. Но в этом фильме есть человек, который именно так и делает, там есть батюшка, который преподает в этой школе, и не очень удачно все это у него все равно получается.

Да, это правда: есть традиция прочтения Библии, святоотеческая традиция и т.д. Она в чем-то гораздо безопаснее, она обезопашивает нас от экстремизма, это правда. Но всегда возникает вопрос. Дело в том, что при этом в самой традиции не проговаривается внятно, честно и доказательно одна вещь. А почему мы читаем этоименно так? Почему мы читаем Библию по принципу «здесь читаем, здесь не читаем, здесь рыбу заворачиваем»? Почему какие-то библейские цитаты и призывы мы пропускаем, говорим: «Это не для нас»? Моя мечта – увидеть издание Библии, набранное двумя цветами, лучше не шрифтами, а цветами, скажем, красным и черным. Красным цветом набраны те места Ветхого завета, которые Церковь считает значимыми и обязательными для христиан, а черным или синим напечатано то, о чем мы считаем: «Оставим это евреям, это не для нас». Но нет такого издания.

Поэтому каждый для себя решает. Понимаете, любая наша бабушка-прихожанка знает, какой библейской цитатой встретить девушку, зашедшую в храм в джинсах. Любая бабушка знает, что процитировать: книгу Левит: «Проклята жена, которая носит мужскую одежду». Аминь! С Библией нельзя спорить, не надо. Но, во-первых, у этой фразы есть продолжение: «Проклят муж, который носит женскую одежду». И тут я уже боюсь посмотреть на себя в зеркало. Знаете, я недавно сделал потрясающее открытие. Старея, я превращаюсь в нормального бюргера из религиозного экстремиста. И вот я как-то обзавелся домашним халатом и просто обалдел. То есть, понимаете, дело в том, что вроде бы одна и та же одежда, вот подрясник мой и домашний халат, одно и то же. Нет. Дело в том, что, когда я надеваю подрясник, я запахиваю его правую полу налево, пуговицы вот здесь. И так я делаю много-много лет. Но вот у меня дома появился банный мужской халат. Я его одеваю и сам балдею от того, что моя рука запахивает его слева направо. Все-таки гендерную идентичность не пропьешь. Запа́х справа налево – это женский запа́х. А в эту сторону – это мужской. Вот где-то, на каком-то генном уровне я застегнул частную домашнюю одежду по-мужски. И тут меня ошарашило: оказывается, я всю жизнь подрясник-то ношу по-женски. И это не только я, это все так носят. И тогда тем более возникает вопрос. Почему же нам это можно, а студенткам нельзя? То есть странное прочтение Библии.

Дальше, следующий стих из той же главы той же книги Левит говорит: «Проклят муж, у которого по концам покрывала нет четырех кисточек». Вы даже не спрашивайте меня, что это значит: сам не знаю. Это надо гебраистов спрашивать, что за покрывало. Возможно, талес, которым покрывают голову молящиеся иудеи и т.д., там должны быть какие-то кисточки, и почему они… Не знаю. Но ясно, что христиане это не соблюдают, это точно.

То есть вопрос-то на самом деле очень непростой. Почему, кто, когда, как решает, что вот это мы принимаем буквально, это понимаем очень аллегорически, это просто пропускаем мимо ушей, и при этом утверждаем, что вся Библия боговдохновенна, все мы ее исполняем и т.д.? И это касается ведь не только православных, это касается всех. Это касается и протестантов, и католиков, и т.д. Вообще-то тут очень сложные вопросы: что мы делаем с Библией, или она с нами. Вот этот вопрос фильма «Ученик». И я бы не советовал, особенно православным людям, отгораживаться от него такой привычной рефлексией: «Это все чернуха, клевета, дескать, там нет позитива, это все придумали». Вопросы очень серьезные. Потому что для меня это действительно одна из главных тем – как расслышать голос Церкви, как Церковь излагает свое учение, о чем, чьими устами, чьей головой, по каким основаниям. Мне представляется, это серьезная тема для разговора и размышлений.

 -----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Вкратце мы уже упоминали об обстоятельствах и последствиях так называемых крестовых походов, окончательно рассоривших христиан Востока и Запада, в результате чего оказалось психологически невозможным дальнейшее общение латинского и греческого христианских народов. Хотя попытки свидетельства единства веры были вплоть до 15-го века, до падения Константинополя уже от турок. Но случилось то, что барьер стал вряд ли преодолим, несмотря на колоссальные усилия, этому противоположные. Сие понятно. Горы трупов, реки крови в результате Четвертого крестового похода. Представляете, около 50% всех христианских святынь, находящихся в Западной Европе 20-го века, это то, что было награблено в Константинополе в 13-м. Ведь восточные императоры на протяжении многих веков по крупицам собирали святыни, накапливали богатство. И вот все это было в одночасье разграблено. Греческие хронисты плачут и не могут утешиться, потому что прежде всего погибла императорская библиотека. До крестоносцев можно было приобрести за минимальную цену собрание Аристотеля или Платона. Но латиняне, поелику не особо читали книги, многие бесценные труды просто сжигали. После такого удара Константинополь уже никогда не оправился.

Конечно, нельзя ударяться в крайности. Не было такого, что одна стороны – агнцы, а другая – козлища. Зло порождает зло, и грех порождает грех.

Итак, Византия пала. Константинополь в 1204-м взят крестоносцами. И на ее месте основана так называемая Латинская империя. Феномен достаточно искусственный. Ей так и не суждено было развиться во что-то серьезное. Социальная, экономическая, культурная и отчасти военная немощь империи ромеев проявилась в том, что… Ну вот представьте себе. Огромная крепость с большущим гарнизоном – и гораздо меньшее войско берет эту крепость. То есть это значит, что у защитников крепости нет никакой внутренней силы к сопротивлению. Однако одно дело отнять, а другое управлять, по-хозяйски мудро руководить. Константинополь в руках латинян оказался почти неуправляемым, а правители столицы не нашли ничего остроумнее, чем провозгласить культ Божией Матери как единственной защитницы города.

Значит, начало существования Латинской империи в Константинополе – 1204-й год, а вот конец, 1261-й, тоже странный. Потому что войска императора Михаила Палеолога вошли в город, что называется, без единого выстрела, и столица как бы упала сама собой. Но давайте вернемся к событиям, происходившим в Константинополе перед его осадой крестоносцами в 1204-м.

Конечно, крестоносцы – «редиски». Однако Константинополь пал их жертвой в значительной мере из-за интриг внутри самого города. Это чем-то напоминает украинскую историю. Была борьба за власть, и можно сказать, крепость пала не столь от внешнего нападения, сколько от внутреннего разделения. Ведь и Христос говорил: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит». Это действительно так. Главным фактором, открывшим возможность участникам Четвертого крестового похода захватить Константинополь, была борьба за власть внутри самого византийского высшего общества.

Что же до самих участников крестового похода, их борьба за земли и за деньги была более мотивированная, чем желание освобождать Иерусалим. Отдельным пунктом можно говорить и о позиции Римского папы Иннокентия 3-го. Да, он не хотел взятия Константинополя, и отчасти был удивлен тем обстоятельством, что это было сделано без его воли. Но после случившегося он согласился церковные проблемы взаимоотношений латинской и греческой Церквей решать методами силовыми. В частности, после бегства патриарха из Константинополя был поставлен на его место венецианец Фома Морозини. Это, кстати, послужило примирению. До этого у Венеции были достаточно сложные отношения с папским престолом. Но вот латинский патриарх в Константинополе всячески высказывал свое уважение по отношению к папе Иннокентию (еще бы!..).