Здравствуйте, дорогие телезрители!

Более двух тысяч лет назад в Вифлееме Иудейском родился Младенец Иисус. Величайшее событие! И что в этом естественно, а что чудесно? Что привычно – и что невероятно? Отец Яков Кротов – несколько слов по данной теме.

Яков Кротов:

О вере в Бога и о вере в евангельские тексты о Боге, и вообще в тексты о Боге. Рождество. Рождество – чудный праздник, если не быть верующим. Если Рождество – это просто миф и сказка про оленей и Санту, вообще нет проблем. А если ты верующий человек, историк, более того, источниковед, критически мыслящий, и вот у тебя рассказ евангелиста Луки о Рождестве, – и что с этим делать? Это достоверно или нет? Поверьте, я вижу в рассказах евангелистов намного более невероятных штук, чем рядовой читатель, даже глубоко атеист, чем какой-нибудь Емельян Ярославский, потому что я знаю, где искать. У них был вздор, а не атеизм.

И тут такая вот штука со словом «вера». Вера в Бога – одно. Вера Богу – совсем другое. Вер много. Вы понимаете, когда наш предок дал своему другу кремневый скребок, он верил, что тот вернет: он обещал. А если другой сломал кремневый скребок? Теперь надо верить не только в то, что вернет, а в то, что разыщет подходящий кремневый нуклеус, изготовит новый скребок и вернет. Объем того, во что веровать, резко увеличился. Кремневые нуклеусы на дороге не валяются, да и дорог тогда не было. Дорогая была штука, и кстати, очень острая. Я археолог, я видел эти кремневые скребки – Золинген отдыхает, на самом деле, они делали трепанацию черепа кремневыми орудиями.

Возвращаемся к вере. Так вот, рассказ евангелиста Луки. Особенно, конечно, непорочное зачатие. Как это может быть, это никогда не зафиксировано?.. Да, не зафиксировано. Но вы понимаете, трудно верить в большие события. Трудно верить в Вифлеемскую звезду. Это астрономия. Но легко поверить, что был какой-то метеор, какое-то сочетание звезд, и какие-то мудрецы, астрологи, из этого сделали какие-то выводы. Это легко объяснить: преувеличение, гипербола. Ну, подарили золото – ну, наверное, подарили золотую сережку, знаем мы этих астрологов, какие у них ресурсы.

А вот с непорочным-то зачатием как? Вы знаете, даже легче поверить в хождение по воде, чем в непорочное зачатие. Потому что – ну, по воде, если очень-очень-очень быстро, или если очень-очень-очень мелко, – ну мало ли что, ну вдруг, ну бегают же всякие там комары. А непорочное зачатие… Да, это чудо. Оно обязательно? Для евангелиста Марка оно было необязательно. Оно было? Я поставлю вопрос чуть иначе: оно будет? Вот мы ждем Рождества. Чего я жду, когда жду Рождества? Почему я перечитываю рассказы о Рождестве? Потому что это рассказ о том, что главные чудеса совершаются не на макроуровне, а на микроуровне. Переход через пролив, через топь, через Сиваш – это маленькое чудо. Чем больше чудо, тем оно возможнее. Потому что такие вещи, как творение мира из ничего, кажутся невероятными – а это было. Было!..

Так вот, а творение человека из ничего – возможно? Да! Чудо Рождества не в том, что не было сперматозоида, а в том, что появляется Бог в человеке. Мы знаем, кто такой Бог? В лучшем случае, мы с Ним встретились. Но Кто Он? Мы знаем, что Он не может быть человеком – это единственное, что мы твердо знаем. Это знание далось с большим трудом, Бог нас этому учил. И вдруг оказывается, что все-таки может! И это о чем? Может, безо всяких посредников, без Иосифа, и так далее, просто стать человеком и довериться другому человеку – Марии. И это о том… Я могу стать порядочным человеком, я могу стать ответственным человеком, я не хочу, но могу? – Могу. Да. Я могу стать любящим человеком? А вообще человеком я могу стать? Или я думаю, что я уже человек? Если я думаю, что я уже человек, то я обезьяна. Только человек ищет себя днем с огнем – с огнем Иерусалимским.

Так вот, готовясь к Рождеству, я готовлюсь к чуду творения меня из ничего. Я как таковой могу появиться безо всяких обстоятельств, которые по психологии, по физиологии, по физике должны этому способствовать. Я должен вытекать из среды? – Нет, говорит евангелист Лука. Если Бог стал человеком – а это невероятно – то уж ты-то, наверное, сможешь, если вместе с Богом. Куда иголочка, туда и ниточка. Значит, необязательно стечение обстоятельств. Может быть, просто Бог, прокалывающий жизнь. Вот об этом евангельский рассказ о Рождестве. Вот за этот прокол мы цепляемся и идем за Ним.

 Иоанн Замараев:

Отец Андрей Кураев, как обычно, делится своими размышлениями о внешних различиях и внутреннем содержании различных религий.

Андрей Кураев:

Я предлагаю работать с таким определением. Религия – это человеческая деятельность, исходящая из представления о существовании надчеловеческого духовного мира, и направленная на установление контакта с ним.

Чего нет в этом определении? Здесь нет слова «вера». Это очень важно, потому что только в нашем европейском пространстве религия и вера считаются синонимами. Это не так. Скажем, в книгах Танаха, в книгах Ветхого завета, слово «вера» впервые встречается только в седьмой по счету книге Библии, то есть, в книге Судей. В Торе, в Пятикнижии Моисеевом, слово «вера» вообще ни разу не употребляется. Шаман не скажет: «я верю», он скажет: «я знаю». Так же скажет, конечно, буддист, большое количество йогов, практикующих магов-мистиков. В буддизме, да, употребляется иногда слово «вера», но все-таки они с иным словом, в иной модальности осознают свои собственные убеждения и религиозные действия. Мусульманин скорее предпочтет слово «верность» («муслим» - это «верный», «послушный»). И вот только, пожалуй, христиане как-то изначально… То есть, не изначально, нет. Даже для меня это интересный вопрос, когда же со словом «вера» стали отождествлять свои убеждения христиане. Потому что, скажем, в византийские времена, скорее, «эфсебиа», «благочестие», - вот это вот слово считалось синонимом православия. Когда же вот именно «вера»?.. Это интересный вопрос.

Но сегодня это уже почти факт. Поэтому я и стараюсь избегать слова «вера» в своем определении религии. Потому что любое научное определение должно быть не слишком широким и не слишком узким. И если мы говорим о вере, как базисном признаке религиозности, то мы получаем, с одной стороны, слишком широкое определение. Потому что тогда феномены светской веры, скажем, когда «я верю в победу «Зенита», а вы верите, что стадион будет построен?» - видите, да, и такого рода вещи начинают включаться в мир религии. То есть, это слишком широко все-таки для нашей темы. А с другой стороны, какие-то объекты, которые несомненно относятся к нашему изучению, шаманизм или буддизм, гностицизм, в конце концов, - он отсюда уйдет. Значит, поэтому обойдемся без слова «вера».

Второе. Обойдемся без слова «Бог». Потому что существует феномен нетеистических религий. Ну, во-первых, политеистические религии, а не монотеизм. Во-вторых, нетеистические религии, и вообще мир магии как таковой, мир магических «технологий». Вот поэтому я предпочитаю говорить так: религия - это деятельность человека, исходящая из убеждения в существовании надчеловеческого духовного мира. Никакой конкретизации. Это важно. Соответственно, вера в зеленых человечков или в летающие тарелки – это тоже форма религии, и Юнг еще в конце 40-х годов 20-го века говорил, что именно эта вера станет главным мифом 20-го века. Вера в какую-нибудь Шамбалу, вера в сверхчеловеческие способности, в третий глаз тибетцев, и так далее – это вот тоже некая вера в существование надчеловеческого духовного мира, и это тоже поэтому религия.

Но, однако же, этого определения пока недостаточно. Потому что предположение о существовании какого-то иного, надчеловеческого духовного мира, сверхчеловеческого духовного мира, сама по себе может не быть религией. Это может быть философская конструкция, это может быть художественная гипотеза, вот просто писатель-фантаст, и для его мысли, для его сюжета это важно. А вот религия появляется там, где появляется деятельность, направленная на установление контакта с этим миром. Вот, собственно, мы и об этом в прошлый раз говорили. Любой обряд, неважно, совершаемый руками, - это манипуляции со священными предметами типа кадила, или же это сокровенная молитва исихаста, в сердце творимая, - но любой обряд своей целью имеет именно это. Цель этого обряда – некое трансцендирование, трансензус, выход за пределы обыденного горизонта нашего бытия, из мира коррумпированного, тленного, умирающего, с тем, чтобы энергии более высокого уровня бытия вошли в этот мой мир и как-то на него повлияли. Вот в этом смысле нет различия между камланием шамана и Литургией Иоанна Златоуста. И там, и там интенция одна и та же – осуществить контакт между разными уровнями бытия.

Так вот, там, где такая интенция есть, это уже именно религиозная деятельность. И вновь говорю: это может быть какой-нибудь кружок, который называет себя кружком самосовершенствования. Но если тебе учитель говорит: «А сейчас мы сосредоточимся, откроем наши чакры, и космическая прана польется через эти чакры, очищая нашу карму» - это уже не рассказ о философии индуизма, а это уже призыв непосредственно к религиозной практике.

 Иоанн Замараев:

Отец Димитрий Вайсбурд, клирик нашего Сретенского собора, продолжит свой разговор о вере и Церкви.

Димитрий Вайсбурд:

Давайте сегодня попробуем поговорить о смерти. Чаще всего о смерти люди начинают задумываться, когда их к этому вынуждает жареный петух, то есть, когда нечто такое уже случилось, как минимум, с кем-то из близких. В это время начинать думать о смерти поздно. Думать о ней нужно, пока человек еще жив, пока в его жизни еще что-то можно изменить. Но почему-то люди об этом думать боятся, как будто это что-то страшное и кошмарное. В результате человек сталкивается со смертью, будучи к этому совершенно неподготовленным. И приводит это, к сожалению, часто к потере веры. Ну, по прямой аналогии с проблемой зла, о которой мы говорили несколько встреч назад: «Как же Бог мог допустить вот такое?!»

По всей видимости, это говорит о том, что мы чаще всего относимся к Богу и воспринимаем Его, как какого-то доброго волшебника, который вот взмахивает волшебной палочкой – и исполняются любые желания. И думаем, что раз он такой добрый, то почему бы Ему не исполнить наши желания?

Но, дорогие мои, христианство – это вообще не о том, как уговорить или упросить Бога исполнять наши желания. Это о том, как нам исполнить Его желания. Но это не потому, что мы – рабы Божьи, и должны, и обязаны просто исполнять Его прихоти, а потому, что мы верим, что то, что Господь задумал и приготовил для каждого из нас, это гораздо лучше для нас же, чем все наши желания, чего мы хотим для себя сами, включая самые смелые мечты.

Как же со всем этим соотносится смерть? Да очень просто. Ведь любая материальная вещь имеет свой конец, свой срок службы. Даже такую простую вещь, как кувалда или лом, нельзя эксплуатировать бесконечно, она рано или поздно придет в негодность. Срок службы можно как-то продлить, если с вещью аккуратно обращаться, но это все равно не будет бесконечным. Все это в полной мере относится и к нашему телу. Тело наше абсолютно материально, и рано или поздно приходит в негодность. Но человек состоит не только из тела: кроме материального тела, у него есть душа, которая нематериальна абсолютно, и все это к ней не относится. Поэтому, когда человек умирает, душа остается. Поэтому мы и верим в воскресение, что Господь может дать человеку новое тело.

И это не фантазии. Мы имеем об этом свидетельство в Евангелии, и таких свидетельств несколько: что Воскресшего Христа многие люди, которые Его знали и совсем недавно видели, в первый момент встречи не узнавали. А потом, вступив с Ним в какое-то личное общение, узнавали, и потом были абсолютно уверены, что это именно Он. Почему? Мне кажется, очевидно, что встречают обычно по одежке, то есть по внешнему виду. По всей видимости, внешний вид Христа изменился. Ему было дано какое-то новое тело, которое было не очень похоже на прежнее. Но, вступив в личное общение с Самим Христом, с Его душой, в конце концов, люди уже не сомневались, что это именно Он.

Так и мы. Мы не ждем, что Господь обратит биологические процессы вспять, а мы ждем, что после нашей смерти, которая рано или поздно наступит у каждого, после некоего периода ожидания, нам будет дана другая жизнь, которую в Церкви называют жизнь вечная. А то, где, или точнее, как, потому что это не место, а скорее, обстоятельства, то, как она проходит, называют Царством Небесным. И все мы ждем этого Царства Небесного. И разумеется, не с ужасом, а с надеждой. Потому что верим в то, что это все гораздо лучше, чем то, что мы имеем здесь и сейчас.

 Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

 Виктор Веряскин:

Неудивительно, что тогда перекинулось восстание Северина Наливайко в 1595-м году, с белорусских земель на территорию Украины. Потому что было сходство, проблемы были одинаковые, язык был одинаковый, понимали друг друга и поддержали друг друга тогда. Хотя очевидно, что Москва, благодаря своим последовательным стараниям, все равно добилась бы для себя отдельного патриархата – и она потом добилась. Однако, если бы тогда уже существовала бы отдельная Поместная Церковь на Киево-Русских землях, в границах Речи Посполитой, он если и служил бы, то не для экспансии на всю Русь Киевскую, а для духовной автаркии, замкнутой самодостаточности Московского царства. Ведь мы себе представляем вот ту Московию до реформы Никона. Вы вспомните, какие они были. Замкнутые на букве, в обряде, готовые «за единый аз» пойти в огонь – так и сгорали эти старообрядцы. Это была совсем другая Московия, ничего не имевшая общего с Европой, абсолютно. А Украина тогда уже была, мягко выражаясь, ближе к Европе, к демократии, к свободе. В городах было Магдебургское право, была демократия, какая возможна была в тот момент, на том этапе, представьте себе.

Поэтому, к великому сожалению, без этих событий, если бы они не произошли, Московия бы не стала Российской империей и не поглотила бы Украину. А что произошло? Петр 1-й потом забрал из Киева же и Феофана Прокоповича, и всех остальных грамотных людей, и с помощью их потом возвысил Московское царство до Российский империи, а Украину постепенно превратил в губернию той же Российской империи. «Не существовало фатума и рока, который бы направлял Киевскую Русь к Москве. Многое зависело от того, как будут складываться события, и как будут действовать люди». - Эндрю Вильсон, британский исследователь истории Европы. Не было рока, не было фатума! Был комплекс событий, который мог иначе разворачиваться, если бы люди могли принимать свободные осознанные решения и поступать в чем-то иначе. Это и сегодня продолжается, и сегодня перед нами стоит.

«До первой половины 17-го столетия культуры Западной Руси и Москвы развивались разными путями» - князь Николай Трубецкой. Неосторожность князя Острожского при выборе кандидатуры на должность патриарха, слабая кадровая политика и короткая скамейка запасных, как говорят в наше время, привели к тому, что Украинская Церковь так и не приобрела тогда полной автокефалии, статуса патриархата, что повлекло за собою шлейф негативных последствий, тянущихся до сегодняшнего дня. Вообще, и сейчас, и тогда у князя Константина Острожского кадровая политика часто бывает слабым местом. Да, потом он выступил и против Берестейской унии, однако именно из его окружения вышел и один из ведущих деятелей униатского движения, Ипатий Потей. Из этой же Острожской академии, из ее же преподавателей.

Корень многих сегодняшних негативных явлений может усматриваться и в фатальной ошибке князя Константина Острожского в подборе кандидатуры в патриархи тогда. И в наших ошибках в подборе кандидатур депутатов даже в местные советы, сейчас и сегодня. Поэтому, независимо от острой политической ситуации, хочется, конечно, глядя на маяки и на лучшие образцы и в истории человечества, и в истории христианства, надеяться, что мы сделаем хоть какие-то выводы и уроки из истории. И скажем, что, если бы мы действовали осознанней и ответственней, и наша личная судьба могла бы быть иной, и естественно, и судьба страны могла бы быть иной, в смысле лучшей.

 Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Сегодня мы с вами немного поговорим о папе Римском Григории 7-м, великом святом Римо-Католической Церкви, вступившим на папский престол в 1073-м году. Это не раннее и не позднее Средневековье – его принято называть высоким Средневековьем. И как раз на это время приходятся Крестовые походы и клюнийские движения против императора, за независимость Церкви от гражданских властей.

Однако, хотя Григорий 7-й и боролся против императора, но дело было далеко не только в политике. Он, будучи сам клюнийцем, проводил в жизнь важные церковные реформы, в частности, богослужебные, о которых мы с вами уже упоминали. Его служение очень напоминает подвиги Геракла, то есть, он очищал «авгиевы конюшни». Что до внешней политики, его цель была построить нечто, противоположное теократии византийской. По модусу эта попытка была тождественна прежней симфонии Церкви и государства - единство универсальности. Однако, если в Византии единство олицетворял император (он был фактическим главой и государства, и Церкви), то на Западе стали складываться другие отношения, когда главой этого универсума становился Римский папа, устанавливалась власть наместника Петра на земле.

Безусловно, в этом есть, как вы понимаете, духовное величие и колоссальная опасность, лучше всего выраженная Достоевским в образе Великого инквизитора из «Братьев Карамазовых». Идеалом папы Григория 7-го была «божественная юстиция», божественная справедливость над всем, одно царство Христа над всеми народами и политическими властями, над всем человечеством, над всеми странами и культурами. И естественно, у царства Христа должен быть наместник, папа, одно Божье право, одна Божья власть. То есть, никаких двух властей, никакого разделения. Царство Христово есть единственный наместник, и все. И этот духовный идеал, юстиция как божественная справедливость, переносится из области идеала в область реальной политики. Папа является повелителем мира. Все зло в Церкви, по мнению Григория 7-го, происходит от вмешательства мирской власти в Церковь. Таким образом, юстиция может быть достигнута лишь тогда, когда Церковь обретет свою свободу, «libertas».

Идея, на самом деле, стара. Она была еще при папе Николае, сопернике Фотия. Но Григорий 7-й со всей серьезностью отнесся к этой программе практически. Таким образом, великое церковное обновление 11-го, 12-го, 13-го веков было бы невозможно без тех изменений в церковном сознании, которые были связаны как раз со служением Григория 7-го. Мы с вами, как историки, имеем возможность ретроспективного видения. Мы можем посмотреть, к чему это все привело. Церковь стала отдавать слишком много сил, колоссальное количество сил на борьбу за завоевание и упрочение своего господства. Причем активно пользовалась при этом далеко не церковными методами. Безусловно, Христа и кесаря невозможно объединить в одном лице, и Церковь как организация, как система, не должна совмещать в себе государственные инструменты насилия. Она не может иметь государственных институтов. Скажем, если папа будет командовать армией и содержать тюрьмы, тогда, естественно, он отойдет от Евангелия. И поэтому всякая симфония между Церковью и государством утопична. Хотя идея сама по себе, конечно же, привлекательна.

Остановимся давайте с вами на этом, и, если даст Бог, продолжим наши церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго!