Жизнь дана нам для чего? Проект некий реализовать? Какой? Зачем? Смысл этого всего? Не озадачиваться подобными вопросами странно. Но гораздо неприятнее, когда разглагольствуют на подобные темы пафосно, умничая, не мотивируясь сердечным добром. Отец Яков Кротов – несколько слов по этому поводу.

 Яков Кротов:

Когда я записываю эти видео, я пользуюсь микрофоном недорогим, он сливается с подрясником, вот здесь две таких пимпочки. Я покупал два таких микрофона, один с проводом 6 метров, другой – 3, 6 метров удобнее. И вдруг этот микрофон перестал записывать. И мудрый отец Иоанн Замараев мне объяснил, что там, видимо, проводочек порвался. Я начал искать мастерскую, которая бы починила. И вдруг я обнаружил, что микрофон стоил и стоит примерно 1500 рублей. То есть, это около 20 долларов. А новый микрофон – 1500 рублей, а ремонт начинается где-то от 2000. И я понимаю мастера, потому что надо найти, где обрыв, надо покопаться, но это минут 15, а потом еще час, я не очень представляю, как у таких тонких проволочек можно вживлять концы, но, видимо, можно, - но все-таки считайте час работы. В Москве, в общем, сейчас час работы – минимум 2000, а то и 3000. Поэтому я все предпочитаю делать сам.

Так или иначе, есть огромное количество вещей, которые проще выбросить, чем ремонтировать. И единственное – к ним не относится человек. Потому что иногда кажется, что покаяние – это перечеркнуть все, что было, и начать с нуля. Какое чудесное и волшебное ощущение в школе, в младших классах, ну класса до 6-го, когда у тебя в руках новая двухкопеечная тетрадь! Она такая… Ну, они разные были, и сейчас, наверное, разные. Но она такая чистенькая! Иногда она глянцевая, иногда матовая. Ну, как сегодня планшеты всякие, айпады – они тоже есть с матовым экраном, есть с глянцевым. Но они всегда, пока в магазине, такие чудесные! И кажется, что вот начнется новая жизнь, я разлиную эту тетрадку (тогда продавали без полей), и никогда, никогда я не буду в ней делать помарок, никогда, я буду очень стараться!.. Между тем, мы знаем, чем это заканчивается. Проходит несколько дней – и тетрадь вся мятая, вся в пятнах, если, конечно, ты не девочка-отличница. Но я таких не встречал. То есть, я девочек-отличниц знаю, но даже у них тетради не в идеальном состоянии.

И вот смотришь на свою жизнь… Вы понимаете, есть люди проекта. Я считаю, что это патологическое состояние, не критичное, но заболевание. Вот у человека проект: «Я буду националистом. Я создам движение за освобождение, допустим, туарегов, эвенков, ну и прочих разных народностей». А потом человек глядит: движение как-то застопорилось, никто освобождаться большого желания не проявляет, все живут как-то и хлеб жуют. Он закрывает проект и начинает другой проект: «Я – цветовод»…

Это опасные люди, и вот почему. В принципе, менять профессию, род занятий – достойно и праведно. В Америке поменять профессию, род занятий, переехать из одного государства (штата) в другой – это в порядке вещей, чем выше ты по социальной лестнице. Если ты миллиардер, ты перелетаешь из Америки в Японию на частном самолетике, не вопрос. Но если ты работник МакДональдса, в столовке, то ты там будешь работать всю жизнь. Поэтому сменить работу – это замечательная возможность. Это показатель твоей большей квалификации, больше надежд.

Сменить работу – да, но человек – не работа. И человек – это ходячая история. Люди проекта живут вне истории. Они могут каждый день рождаться заново. А у нас, как в Символе веры – «Верую во единое Крещение». То есть, в жизни только одна точка поворота. Архимед не говорил: «Дайте мне точек опоры, и я переверну Землю», он говорил: «Дайте точку опоры, и я переверну Землю». Он, кстати, не уточнял, за какой срок. В Символе веры о Крещении так говорится из других соображений: потому что в ту эпоху христианство разделялось (как и сейчас) на множество течений, и в некоторые принимали только при условии повторного крещения. Говорили: «Ну, то, старое – еретики, раскольники, недействительно». Один белорусский физик, член-корреспондент Академии наук, где-то так 40-го года рождения, крестился за свою жизнь раз 5 или 6: и у греко-католиков, и у православных новообрядцев, и у старообрядцев, в общем, бурная была жизнь. Я – как-то один раз.

История – это наша жизнь. Если мы потеряем память о том, что было, и с собой, и с другими, то мы – собаки беспамятные. Да, Крещение – это смерть, но смерть тоже совершается в истории. И мы поминаем живых и умерших, и не просто поминаем: «Боже, вспомни», – мы должны помнить вместе с Богом. Это справедливо. И тем не менее, встреча с Богом ломает нашу душу. Это травма, это шок. И мы умираем. Потому что мы, оказывается, жили в проекте, который заканчивается смертью. Мы не меняем проект – мы начинаем жить. Тот проект, оказывается, был жизнью в тупике. Мы были в преисподней. Вот что такое неверие-то для человека, который обрел веру!

Поэтому – держаться за веру всеми руками и ногами. Поэтому – каяться. Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – в рай не попадешь? Да и так, может быть, не попадешь. Вообще, стремиться в рай недостойно мыслящего существа. Но покаяние – это признание в любви к самому себе. Я не создан для той жизни, для той псевдо-жизни, в которую я все время сваливаюсь. Один раз, 44 года назад, я сказал, что отрекаюсь от злых дел и «выхожу замуж» за Христа. И это продолжается. Как я не меняю жену каждый год, и жена меня не меняет, слава Богу. Духовная жизнь, человеческая жизнь – это сочетание волны и частицы. То есть, каждый день я рождаюсь заново, открываю глаза и говорю: «Слава Богу! Боже, Ты даешь мне этот день!»

И каждый день – это не с нуля, а это продолжение десятков тысяч лет истории человечества, от тех очень-очень далеких предков, совершенно волосатых, которые первые замерли, глядя на звездное небо. Их что-то там поразило. Мы не знаем, потому что, живя в городе, и даже небольшом городе, мы видим только фонари, и нам до Бога, как до фонаря – и так светло. Но это не тот свет. Искать тот свет, который не затмевает Солнце, искать тот свет, который помогает и в старости, и в юности, и в зрелые годы, помогает видеть людей, жизнь и самого себя – вот для чего создан человек.

Иоанн Замараев:

Отец Димитрий Вайсбурд, клирик нашего Сретенского собора, продолжит свой разговор о вере и Церкви.

Димитрий Вайсбурд:

Сегодня давайте поговорим о ересях. Сейчас многие этим словом бросаются, и называют ересью вообще все, что им не нравится в Церкви. Другие, наоборот, считают, что ересью можно называть только то, что осуждено каким-нибудь собором. А некоторые вообще ересей почему-то боятся, как будто это что-то ужасное.

На самом деле это простая вещь. Ересь – это какая-то теория, учение или практика, которая претендует на то, чтобы считаться христианской, то есть, частью Церкви, но которой Церковь вынуждена в этом отказать, сказать: «Извините, но это не наше». Согласитесь, что у любого сообщества должны быть какие-то границы: будь то какой-то клан, корпорация или даже государство, – оно не может принимать к себе всех без разбору и без всяких фильтров. Вот есть такие границы и у Церкви.

Но у Церкви есть некоторые особенности. Дело в том, что эти границы у Церкви – духовные, и поэтому очень трудно формализуемы. Вот, например, что нужно, чтобы стать гражданином Украины, четко прописано в законе. А что нужно, чтобы стать членом Церкви? Ну, нужно уверовать в Бога, и в частности, во Христа. Нужно доверить Богу свою жизнь. А вот как определить, доверил человек Богу свою жизнь или нет? Да и уверовал ли он во Христа, или нет? То, что человек сам о себе думает, а тем более то, что он говорит, далеко не всегда совпадает с реальностью.

Как же это определить? Люди церковные, имеющие опыт жизни с Богом, могут об этом свидетельствовать: им это видно, хотя, конечно, не с первого взгляда. Нужно человека узнать поближе, то есть, посмотреть на его жизнь. Тогда это видно. А для человека нецерковного это не видно никак, и никакая методика, никакой тест здесь не поможет.

Поэтому в Церкви, с древних времен, для этого существовало оглашение. Прежде, чем человека крестить, его в течение нескольких лет оглашали, то есть готовили к вступлению в Церковь. И в ходе этой подготовки становилось ясно. Момент, когда с ним происходит обращение, достаточно очевиден для церковных людей. Потом, к сожалению, эта практика была утрачена почти везде. Сейчас многие пытаются ее возрождать (в том числе, можно пройти оглашение и у нас в соборе). Но это почти всегда делается задним числом, то есть, как восполнение ранее допущенного пробела. То есть, на оглашение приходят люди, практически все уже крещеные, церковные, живущие церковной жизнью, для того, чтобы восполнить то, что им не было дано до крещения.

Но в результате получается, что большинство членов Церкви оглашения не проходило, и произошло с ними это обращение или нет, никто не знает. И поэтому у нас, к сожалению, много таких вот чисто формальных христиан, которые числятся христианами, членами Церкви, но по сути, по качеству своей жизни, ничем не отличаются от язычников или атеистов. Когда такие люди, смиренно понимая свою недостаточную воцерковленность, слушают, чему их учит Церковь, то проблем обычно не возникает. Но когда такой человек начинает учить других, и утверждать, что вот его мнение, богословские взгляды или что-то еще, и есть настоящее христианство, то Церковь вынуждена на это реагировать и свидетельствовать о том, что это не так. Вот это и называется «ересь».

Кто же может об этом свидетельствовать? Есть случаи очевидные, о которых может свидетельствовать любой христианин. Например, очевидно, что не может считаться христианином человек, который не верит в Бога. Думаете, что такой человек и не назовет себя так? Примерно лет 10, или, может быть, 15 назад в России проводился социологический вопрос, где, в частности, были вопросы про веру. И выяснилось, что есть не так уж мало людей, которые называют себя православными, но при этом в Бога не верят. Это – самая настоящая ересь, хотя никакого соборного определения об этом никогда не было, да и быть не могло. Потому что это очевидно, здесь не нужно собирать собор. А вот в тех случаях, когда это не очевидно, когда это вызывает какие-то споры и разногласия, – вот тогда собираются соборы из представителей разных церковных сообществ и вырабатывают общецерковное решение по этому вопросу.

Почему люди боятся ересей? Дело в том, что в Средние века Церковь вошла в столь неприличные взаимоотношения с государством, что главным способом противодействия ереси стало преследование еретиков, вплоть до их физического уничтожения, что привело к весьма тяжким последствиям, в том числе и для Церкви. Поэтому боятся не столько того, что ересь как-то подействует на них, сколько боятся подвергнуться этим преследованиям.

Как же адекватно относиться к ереси? Да очень просто. Просто иметь в виду, что вот это – не христианство, что данная теория, практика или какое-то мнение не являются частью Церкви. И все!

 Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

Виктор Веряскин:

Дайте шестилетнему ребенку 5000 долларов – «Иди, купи себе мороженого». Но он не дозрел, и не способен рационально распорядиться той возможностью, которая у него может оказаться. И парадокс – не только отдельный человек, индивид, но даже этнос и нация могут оказаться недозревшими до таких ответственных решений и принятия на себя их последствий. Нам стыдно себе признаться, мы боимся, что, может быть, у нас незрелая социальность пока еще в обществе и в государстве. Нет, мы говорим иногда: «Наше общество начинает созревать, гражданское общество начинает зарождаться». Так «зарождаться» и «быть зрелым» - это разные ступени развития, разные стадии возрастания! Ведь это и сегодня имеет значительное влияние на ход событий в Украине.

А создание тогда бы Киевского патриархата, единого и для Белой, и для Малой Руси, как тогда их называли, обусловило бы сбережение духовного единства на территориях теперешних Украины и Беларуси, которые тогда имели единую общую письменность и язык. Он назывался «руський канцелярит» - «проста мова». И когда где-то в 1580-м году в Литве издали литовский Статут, он был написан киевской, давньоукраїнською мовою, кириллицей, на церковнославянском языке, как мы сегодня выражаемся, хотя это все условные выражения. Был один язык в тогдашней Беларуси и тогдашней Украине, на тех территориях, и это могло бы обеспечить единство.

А сегодня, видите, мы соседи, мы вроде братья, - и как по-разному происходят события, и реагирует беларуское население и беларуское возглавление!.. И мне очень грустно было в поезде ночью. Полные верхние и нижние полки, все заполнено, никаких 1,5 метров, все забито… Но главное – это разговоры. «Что вы там понимаете? Посмотрите, какие дороги в Белоруссии! Пусть Лукашенко остается! Свободу на хлеб не намажешь! А вот дороги у них какие хорошие! А вот у нас такого нет!» - и часть людей, наших граждан Украины, пассажиров в этом поезде, вот так рассуждает.

И если у нас в иерархии системы ценностей нет понятия, что свобода дороже чего-то, справедливость дороже чего-то, может быть, дороже масла, может быть, дороже хлеба иногда, - то вот этой иерархии ценностей, к сожалению, не выстроено в должной степени.

Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Прежде чем приступить к обсуждению Крестовых походов, следует начать с двух колоссальных явлений в религиозной жизни христианского Запада, без которых мы мало что поймем. Это, прежде всего, реформы папы Григория 7-го, и его борьба за инвеституру, то есть, за первенство папского престола и императорского дворца.

Вообще, надо сказать, что 11-й – 12-й век, этот период высокого Средневековья, – время подъема авторитета папы. Связано сие было, конечно, с мощным ощущением универсальности христианского Запада, рождением собственно европейского мира, который мы позже будем называть Западной Европой.

Итак, папа Григорий 7-й, причисленный Католической Церковью к лику святых, – величайшая фигура латинского Запада своего времени, человек необыкновенных жизненных сил. Он в чем-то похож на Карла Великого. Всю свою сверхчеловеческую энергию он поставил сперва на службу освобождения папства от власти западных императоров, а уж потом – даже на службу главенства папы над императорами. Здесь, конечно, не стоит впадать в крайности. Все люди грешны. И тот же Григорий 7-й – не исключение. К борьбе за власть примешивались и человеческие амбиции, и жестокость, и властолюбие. Но в своей основе, в самой идее это противостояние пап западным императорам было борьбой прежде всего религиозной. Это была борьба за свободу Церкви, какую вели на греческом Востоке некоторые патриархи, в частности, Фотий. Причем последний боролся не просто за независимость, но в какой-то степени и за преобладание Церкви.

Вопросы эти не были праздными. Вспомним 800-е годы на Западе: коронацию Карла Великого, после которой тамошние императоры вместо покровителей Церкви стали ее властелинами. Были даже периоды, когда за несколько лет сменялось несколько пап: из-за политической борьбы той или иной франкской династии, а иногда и совершенно ужасные вещи, когда западные государи возводили на папский престол просто своих родственников, абсолютно недостойных. Причем сие насилие государства над Церковью доходило до безобразных пределов.

Ну, и понятно, со стороны Церкви не могла не возникнуть соответствующая реакция – борьба пап с императорами. И символом этой борьбы, и человеком, который начал заниматься этим непосредственно, с выдающейся энергией, был как раз папа Григорий 7-й, о котором буквально несколько слов.

Родился он около 1020-го года, вряд ли в знатной семье, был связан с клюнийским движением – движением в Клюни, о котором мы уже упоминали. Это монашеское движение, в котором Григорий 7-й сам принимал участие. Оно было важнейшей реформаторской силой в церковной жизни того времени. До возведения в папы Григория звали Гильдебранд, он был монахом в Клюни. В 1049-м году он вернулся в Рим, и при нескольких папах был активным участником церковно-политической жизни. В частности, он задействовал и свои семейные, и церковные связи, чтобы помогать папству реформироваться.

Гильдебранд был очень влиятельным человеком при папских дворах в середине 11-го века. В 1059-м был принят новый декрет о выборах папы, которых порешили выбирать не коллегией кардиналов – римских патрициев, а всем клиром и народом, – кстати, по древнему обычаю Римской Церкви, уже утерянному. Причем папа должен был избираться, по возможности, из римского духовенства, дабы резко сократить внешнеполитическое давление на выборах. И вот как раз и сам Гильдебранд в 1073-м году был избран на папский престол. Его избрала вся Церковь, и клир, и народ.

Теперь два слова о клюнийском реформаторском движении. Оно поддерживало пап и папство, но не просто как таковых, а в контексте борьбы за независимость Церкви от императоров. Вообще, надо сказать, что аббатство Клюни было очень значимым центром всяческих реформ церковной жизни. А реформировать было что. Непорядков наблюдалось столько, что сие движение оказалось многосторонним. И в 10-м – 11-м веках сыграло роль какой-то даже закваски перемен в церковной жизни, послужило основой для реформ Григория 7-го.

Была и, так сказать, внутренняя миссия этого движения, связанная с богослужениями. Если вы вспомните древние латинские распевы, скажем, григорианский хорал, – он очень скромный, аскетичный, камерный. В то время как тенденции в Клюни были противоположными: там возведен самый большой храм в Европе того времени, с огромным количеством капелл, притворов, с огромным количеством нефов с башнями. И богослужение там было необыкновенно пышным, в хорошем смысле слова – торжественным, привлекательным. И процессии, и хоры, и облачения соответствующие – все по-взрослому. То есть, этот тип богослужений стал центром притяжения и для простого народа, и для аристократии.

Ну, и многим в других городах хотелось такое же. То есть, Клюнийский монастырь, таким образом, стал уже не местом просто для молитв и личного катарсиса, но и рассадником церковности в окружающем мире, средствами участия в общем богослужении. Собственно, о подобных реформах надо бы думать и в современных Церквях. Богослужение должно быть и глубоко содержательным, и великолепным.

Остановимся давайте сегодня на этом, и, если даст Бог, продолжим наши церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго!