Здравствуйте, дорогие телезрители!

Природа – это самая лучшая икона, говорящая о Боге. Может быть, кому-либо из вас в раннем детстве приходилось бывать на огороде и садить что-то. Вы положили в землю семена и прикрыли их осторожно, и надеялись, что ростки вылезут из земли вот так быстро, но почему-то это так не получилось. Ожидая, вы задумались: «Может быть, я положил семена вверх ногами?»

Неужели у семени есть правильный и неправильный конец? Открыв семя фасоли, мы находим, что зародыш корня направлен в определенную сторону для начального роста, так что, действительно, вполне возможно посадить семечко «вверх ногами». Но, какой бы стороной мы его ни сажали, растение всегда будет расти в правильном направлении. Даже если мы попробуем обмануть растущее семя, оно не собьется с толку. Корень изменит направление, и будет расти вниз. Росток тянется вверх, потому что там он найдет свет, который ему необходим. Но если бы свет нельзя было найти вверху, росток рос бы в любом направлении, где есть свет, даже если бы для этого ему пришлось пролезть в небольшое отверстие. Соображает ведь, и чувствует, и знает, как себя вести, это самое простое семечко! Еще бы, Кто его делал!..

Иоанн Замараев:

Отец Георгий Кочетков, всемирно известный православный миссионер, делится с нами своим опытом веры.

Георгий Кочетков:

Проявляет ли себя сейчас в нашей жизни христианство как таковое, как дух, как вера, а не просто как структура церковных или еще каких-то традиционных отношений? Боюсь, что проявляет очень редко, очень слабо. Изредка что-то можно прочитать в каких-то журналах, газетах, книгах, услышать что-то по радио, посмотреть по телевидению, что-то такое, что имеет для христианина духовное значение, или имеет значение для всякого, но дано с позиций именно христианских.

У человека очень мало возможностей идентифицировать себя с христианством. Он просто с ним почти не сталкивается. Когда это было в советское время, это было понятно. Все делалось, чтобы именно так и было. Но в наше время это уже мне, например, непонятно. Может быть, вы поможете мне в этом разобраться. Мне непонятно, почему христианство оказалось вытесненным из нашей жизни, несмотря на то, что храмы не очень-то бурно строятся, но все-таки как-то строятся, и как-то открываются, несмотря на то, что очень много христианских атрибутов мы видим и слышим в СМИ, и в культурной сфере, есть специальные православные программы, действительно замечательное пение, выставки, те же иконы, картины… Вот было двухтысячелетие христианства, перед этим тысячелетие крещения Руси. И это очень многое открыло для тех, кто этим интересуется, кто хотел что-то увидеть.

Но все-таки это не стало теми событиями в нашей стране, какими должно было бы стать. Вот это, наверное, печально. Ведь, если сейчас спросить себя, что такое для меня христианство, вот здесь и сейчас, как говорится, то ответить будет очень трудно. Или мы очень быстро собьемся на какие-то критические претензии, на какие-то такие размышления, достаточно тупиковые. Очень редко встретишь человека, который вдохновлен и воодушевлен вообще чем бы то ни было, а тем более – христианской верой.

Иоанн Замараев:

Несколько кадров из евангельского фильма Франко Дзеффирелли о жизни и проповеди Иисуса Христа, по обыкновению, давайте посмотрим с вами.

Фрагмент художественного фильма Франко Дзеффирелли «Иисус из Назарета» (Иисус читает в храме)

Иоанн Замараев:

Следующая страница нашей телепрограммы – это рассказ о замечательном человеке, светиле Православия, проповеднике, богослове и всемирно известном враче-хирурге, архиепископе Луке Войно-Ясенецком.

Кадры хроники

Весной 46-го, вскоре после вручения премии, архиепископ Тамбовский Лука неожиданно переведен в Крым, из центральной, нетронутой войной епархии, где он около двух лет совмещал церковное служение с работой в госпиталях для раненых. Все возвращается на круги своя. Здесь, на краю земли, куда когда-то пристал корабль христианства, он и появился на свет, считай, 70 лет назад. И вот, больной, наполовину слепой старец вернулся – фактически, на положение ссыльного. Но служба архиерея – не там, где хочется или нравится, а там, где полезнее: на все воля Божия!

Душа стонет от последствий военной разрухи, нищеты и голода… Напряжение военных лет не прошло бесследно и для Луки. Его единственный зрячий глаз, который начал подавать сигналы бедствия как раз в Тамбове, все сдает и сдает. Близкие в один голос советуют: надо оперироваться!

К 47-му году руины стали понемногу отступать, и в поднимаемых крымских храмах Лука проводит долгие службы с проповедями. Как бы ни было физически тяжело, служит полным уставом. Кто-то возроптал: «Что у нас, монастырь, что ли?» Зрячий глаз тоже ропщет. Близкие настойчиво напоминают ему о необходимости обследования. Он утешает их: «Твердо верю, что Господь возвратит мне зрение». Ропщет и хирургическое общество. Ему ясно дают понять, что появляться среди врачей в архиерейском облачении он больше не должен. Тогда Лука объявляет бесплатный врачебный прием в епархиальном домике. Уступив настойчивым уговорам, особенно младшего сына, работающего в Одессе, в глазной клинике знаменитого академика Владимира Филатова, архиепископ собирается в дорогу.

В 21 год Валентин окончательно уверовал, что именно медицина – главное поле его жизни. «Но поперек дороги стояло мое отвращение к естественным наукам. У меня было почти физическое ощущение, что я насильно заставляю мозг работать над тем, что ему чуждо. Тем не менее, на медицинском факультете Киевского университета я учился на одни пятерки…»

Однажды один его сокурсник-христианин ударил по щеке другого, иноверца. «Я произнес страстную речь». Валентин увлекся анатомией, изучал кости, лепил их из глины и рисовал. Но ведь карандаш только скользит по поверхности! А скальпель может проникнуть внутрь. «Произошла интересная эволюция моих способностей. Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии».

Сокурсники были готовы видеть в нем ученого по призванию, но этот чудной Войно-Ясенецкий готовит себе другую жизнь: жизнь крестьянского, мужицкого лекаря. Русская земская медицина встретила его объятиями тесных больниц. Потрясал огромный вал самых разных болезней, осложненных нагноениями, абсцессом, фурункулы, карбункулы. Гной в условиях деревенской антисанитарии был безжалостным убийцей. Надежда одна – доктор и его скальпель. Работу мужицкого лекаря в неприглядных условиях симбирской глуши он выдержал всего полгода. Но собрался с духом, и уже в Курской, Саратовской и Владимирской губерниях ему сопутствовала добрая слава.

И вот спустя 10 лет Войно-Ясенецкий – не только мужицкий лекарь, но и доктор медицины. Его диссертация посвящена новаторским методам местного обезболивания. Как же в этой работе нуждались земские врачи!.. Сложилась и семейная жизнь: жена-красавица, трое сыновей, дочь. Уже придумано название новой книги: «Очерки гнойной хирургии». Тем временем грянула война – Первая мировая…

Иоанн Замараев:

Маленький фрагмент архивной беседы блаженной памяти митрополита Антония Блума давайте послушаем с вами.

Антоний Блум:

Вторую беседу я хочу провести о Церкви. Первое, что я хочу сказать, и это мне кажется очень важным моментом, это то, что Христос Сам лично ничего не написал. Евангелия, которые у нас есть, это память Церкви, память самых ближних Его учеников, о том, что они пережили, чему они научились, общаясь со Христом. Но Христос не оставил за Собой книгу, как оставляли многие другие учители. Что же Он за Собой оставил? Можем ли мы быть уверены в том, что Он говорил, чему Он учил, каков был Его образ?

Да, мы можем. И мы можем это сделать гораздо лучше, чем если была бы у нас книга, которую мы читали бы, и в которую мы бы вчитывали то, что нам хочется в ней увидеть, как мы это постоянно делаем, когда мы читаем произведения разных писателей. Мы видим себя в них, и воспринимаем книгу только в размере своего понимания.

Христос книги не оставил, но оставил живое общество, которое называется Церковью, и которое Его лично знает. Я говорю: «знает», а не только «знало», потому что из столетия в столетие все те, которые стали верующими, это люди, которые встретили так или иначе Христа, и которые могут повторять слова апостола Иоанна в одном из его посланий, когда он говорит: «Мы вам говорим о том, что наши глаза видели, что наши руки осязали, что наши уши слышали. Мы говорим о том, что для нас абсолютная и несомненная реальность, потому что в пределах нашего опыта». И это из столетия в столетие случается с бесчисленным количеством людей.

И нам надо помнить, что Церковь – это не общество, которое соединено, как говорится в Катехизисе, только общностью Таинств, общностью догматической веры, обрядами и так далее. Все это, конечно, есть в Церкви, и является как бы составной частью его. Но в Церкви есть сердцевина другая – встреча! Встреча лицом к лицу со Христом. Это может быть потрясающая встреча, она может произойти исподволь, еле-еле заметно, но она всегда должна существовать, для того, чтобы человек мог сказать: «Я верующий».

Но тут есть момент, который, мне кажется, очень важен. Этот опыт встречи со Христом невыразим. Сказать то, что случилось, невозможно. Можно только передать на человеческом языке то, что доступно нашему языку, нашему восприятию, и что можно передать. Я вам скажу откровенно, может быть, некстати, то, что со мной случилось, и потом перейду к вопросу о том, как вера может найти себе выражение.

Я родился до Первой мировой войны. Мой опыт жизни включает все трагические годы России и заграничную жизнь в эмиграции. Обстоятельства были такие, что я церковного или даже просто христианского учения никакого не слышал. Когда мы оказались в эмиграции, я был живущим в закрытой школе, выходил из нее только на несколько часов в воскресенье. Тогда было не до того, чтобы меня учить, тогда меня надо было утешить, обрадовать. И поэтому я о Боге никаких понятий не имел. Я знал, что мои родители верят в Бога, но больше этого я ничего не знал. И так длилось довольно долго. Я поступил мальчиком в русскую молодежную организацию. Там был отец Георгий Шумкин, о котором я говорил в прошлой беседе, который передо мной открыл таинство всепобеждающей любви, любви, которая может ликовать, и которая может быть крестной мукой. Но это я воспринял, только как его личное непонятное мне свойство.

Иоанн Замараев:

Ну, и последняя, заключительная часть нашей телепрограммы. Проблемы, связанные с вопросами предназначения человека и трагизмом духовных судеб людей.

Мы достаточно много говорили с вами о происхождении зла. Мы подчеркивали с вами, что зло – это не просто небытие, или, скажем, чистое отрицание. Иррациональность и таинственность зла заключается в том, что зло парадоксальным образом представляет собою некую непостижимую форму бытия. Самый подходящий образ – это паразитическое существование. Это странный и страшный феномен бытия, который непонятным образом носит в себе мотив темной жизни за счет исключительно другого бытия, причем без положительной цели. Зло – это какое-то тяжелое искажение бытия, причем, как мы с вами запускали такой каламбурный парадокс, смысл зла – это бессмыслица бытия.

Происхождение зла в форме притчи изложено в самом начале Библии. Люди захотели овладеть миром и стать на место Бога. Овладеть миром для человека нереально, однако отступить от Бога, отвернуться и удалиться от своего Небесного Отца – это уже было в сфере человеческих возможностей. Человек ведь создан свободным существом. И если мы с вами можем зачастую ограничить свободу своему ближнему, то Бог этого никогда не делает. Всевышний слишком уважает свободу человека.

Люди свободно удалились от Бога, а вместе с этим лишились очень многих благ, которые они могли бы получать в близости ко Творцу. Ведь Бог – Источник силы, Бог – свет разума, и в Боге заключен весь смысл существования человека. Человек потерял смысл существования, потому что удалился от Источника всякого смысла. Таким образом, зло – это богоотступничество, и как следствие, бессмысленность существования.

Мы неоднократно говорили с вами, что грубые формы зла большинству людей неприемлемы. Убийц, насильников, извращенцев таких тяжелых на белом свете все же немного. А вот людей, подверженных не потенциально, а реально, вот этой тенденции существования зла, как обессмысливания бытия, увы, абсолютное большинство. Поэтому отсутствие в жизни подлинной абсолютной цели, всякое существование, не обеспеченное абсолютным смыслом, это вот такая утонченная, но жутко опасная и очень распространенная форма зла. «Живи, пока живется, и постарайся получить от жизни как можно больше» - вот лозунг очень многих и многих людей, не обязательно проговариваемый лозунг.

Вот это момент тонкости зла, его удивительной какой-то изворотливости (не случайно змей назван хитрым!) Это некое экзистенциально присущее искушение человека. А то, что экзистенциально присуще, то с человеком всегда, вечно, от него просто так не отделаешься. С ним все время воевать приходится.

Люди любят заигрывать со злом, в том числе и церковные люди. Персонифицируют это самое зло в образах сатаны, лукавого, дьявола… Дело в том, что злу как раз очень на руку любая примитивизация. Зло, так сказать, этому радуется. Оно не оскорбляется, когда его выводят каким-нибудь немощным чертенком, которого легко надуть, обставить и так далее. У Льюиса есть персонаж, очень умный дядюшка Баламут. Если бы люди хоть чему-нибудь научились из его писем, в мире было бы легче дышать, я вас уверяю.

Ну, а теперь давайте вернемся к вопросу о предпосылках зла. Мы говорили, что предпосылки существуют на трех уровнях: на телесной основе мира, в человеческой душе и в духе. В мире изначально был хаос. Хаос – это первооснова мира, мир первозданный. Но это первосостояние мира – оно аморфное, и само по себе не есть хорошо.

Если вы помните, по книге Бытия, мир впервые называется хорошим, когда он обретает динамическое начало, движение, первые признаки четкого отделения тьмы и света, должного и недолжного, цели и того, от чего нужно отталкиваться. Вот тогда мир становится хорошим. Потому что мир, обретший свои устойчивые характеристики, это мир, который к чему-то движется, как мы уже говорили с вами – динамическое существование.

Но это динамическое существование требует подкрепляющих усилий. Как нам хорошо известно, первозданный мир не есть мир совершенный, потому что совершенный мир, как абсолютно налаженная тонкая машина, в человеке не нуждается. Мы говорили с вами, что библейская фраза, заповедь первозданному человеку возделывать и хранить, нередко интерпретируется, как исключительно указание на то, что надо только поддерживать существование нашего мира, для того, чтобы можно было им восхищаться, и Богу говорить за него спасибо.

Спасибо Богу, конечно, говорить надо всегда. Но человек – это не просто хранитель, сторож мира. Человек – со-творец, сотрудник Божий, участвующий в творении мира. А для того, чтобы действовать, должно быть поле действия. Для того, чтобы улучшать что-то, это что-то должно быть несовершенным или недовершенным. Если бы Бог сотворил мир совершенным, человеку было бы нечего делать. И это только на первый взгляд может показаться, что было бы хорошо жить в таком совершенном мире. Скорее всего, это была бы вселенская тоска. А человек, скорее всего, напоминал бы растение, цветок такой, в райском саду. Ну, а что ему делать, как только красоваться, цвести и пахнуть?

Посему первозданный мир хорош и даже весьма, но несовершенен. Под несовершенством мы разумеем что? Необходимо присущую миру перспективу своего существования, развитие. Бог оставляет место для человеческого творчества. Мир умышленно Богом недовершен, недоделан. Да, природа прекрасна. Это нетронутые леса, поля, горы… Более того, мы чаще всего привыкли к тому, что человек все портит, разрушает, загрязняет водоемы – рыба вверх пузом плавает, неконтролируемо вырубаются леса, и так далее.

Но человек вообще-то может не только ломать. Есть в мире знаменитые парки, которые поистине можно назвать настоящим раем. Национальный парк Соединенных Штатов, например. Киевский Ботанический сад – это, конечно, не очень, но уже кое-что. Когда начинается активное сотрудничество человека с Богом, сказка становится былью. И вот это сотворчество, сотрудничество с Богом и есть одно из главных предназначений человека.