Здравствуйте, дорогие телезрители!

В прошлый раз мы с вами восхищались гениальностью нашего Небесного Творца, говоря об органах чувств человека - о зрении, в частности, и отмечали тот факт, что, несмотря на все совершенства наших глаз, мы видим только предметы, освещенные волнами видимой части спектра. Все лучи длиннее фиолетовых и короче красных человеческим зрением неощутимы. Это означает, что окружающий мир, созданный Богом, еще более, так сказать, цветной, более красочный и богатый формами и оттенками, чем мы можем себе даже вообразить.

То же самое можно сказать и о нашем слухе. Он так же ограничен. Может быть, вы слышали – бывают такие свистки, ультразвуковые. Ухо человека не слышит этот свисток – дуй в него сколько хочешь, никто ничего не услышит. Но собаки все в округе взбесятся: для них это головная боль. Они слышат этот свист на большом расстоянии. В научной лаборатории такой свисток называется гальтонским, в честь его изобретателя сэра Фрэнсиса Гальтона. И этот неслышимый человеком свист может обладать большой мощью. Его свист так силен, что звук мог бы удержать некоторые предметы в воздухе. Неслышный звук свистка отбивается взад и вперед, образуя определенный эталон волн. Волны взбивают молекулы воздуха до молекулообразного состояния, за исключением только двух точек на каждой волне. Вот на этих-то точках или узлах и держатся пробковые кусочки. Так вот, даже этот мир неслышных для нас звуков ставит нас лицом к лицу со сферами, лежащими далеко за узкими пределами наших чувств, но миром чудесных открытий и возможностей, дарованных нашим Небесным Отцом.

Иоанн Замараев:

Об основах нашей веры рассуждает отец Яков Кротов, продолжая нашу христианскую телепрограмму.

Яков Кротов:

Один православный мыслитель очень смеялся над тем, что в таинстве венчания используют венцы и сравнивают брачующихся с мучениками (там действительно так поют), и говорил: «Ну, это, наверное, намекает на то, что вся семейная жизнь – сплошное мучение». У него, кстати, это действительно было так, во всяком случае, была и несчастная любовь, и развод, и измены, сложная была жизнь. Тогда почему… У Иисуса все-таки в Евангелии как бы несколько обойм, из которых Он берет метафоры. Есть обойма торговая, купеческая, есть обойма сельскохозяйственная: все эти сравнения с зернышками, пастушками, овечками. Но когда речь идет о чем-то самом главном, Он все это отлагает и начинает сравнивать с семейной жизнью. И в конечном счете, Церковь – невеста Христова, Христос – жених Церкви.

Что это выражает? Это выражает простую вещь: Царство Небесное не воюет, в принципе. Оно побеждает без войны. В этом смысле оно вообще не побеждает. С точки зрения неверующего в Христа, о какой победе можно говорить, когда человек на кресте, а потом вообще просто куда-то исчезает? Но на самом деле, такова нормальная, я не скажу – идеальная, а именно нормальная, семейная жизнь, таковы вообще нормальные отношения между людьми, и уж во всяком случае, между любящими друг друга людьми. Здесь нету боя, здесь нету сражения. Как только начинается бой – все, значит, жизнь закончилась, и надо срочно воскресать. Семейная жизнь – это нечто, что умирает ежедневно. И когда мы спрашиваем себя, что такое грех, ответ очень простой: это то, где заканчивается брак и начинается склока. Все! Грехопадение совершилось, яблочко опять надкушено. Это опять мы начинаем разбираться, кто первый, кто второй, кто что сказал, и так далее, и тому подобное. И еще слава Богу, если это происходит, как у молодоженов, если это происходит в языке, в склоке и ссоре. А если это происходит в душе, так, что другой об этом не подозревает, тогда это яблоко гниет изнутри, и червяк его быстро выедает, и потом остается только кожура. И после 40 лет брака люди все равно расходятся иногда с такой же яростью, внезапно, из ниоткуда вспыхнувшей, как люди, которые расстаются в первый год брака.

А правда заключается в том, что корона Небесного Царя – это все тот же терновый венец, это все то же желание, возможность, радость, что любовь – необязательно там, где яркий свет. Скорее, она даже как раз там, где свет притушен. Любовь не нуждается в ярком свете, она вообще не тащит другого под прожектора, потому что она видит то, что видно без света, она видит то, что как бы находится в тени. В этом – целомудрие любви. Она это не называет, но она это видит.

Объяснить это довольно трудно, когда речь идет о других, но это сразу становится понятно, когда мы думаем о том,    чего мы хотели для себя. Мы от других все-таки хотим именно такой любви, которая бы не вытаскивала нас на какую-то эстраду, которая бы не делала из нас «спутника жизни»: вот человек идет по жизни, а у него есть я, спутник жизни. Мы понимаем, что любовь – это совсем иные отношения между мужем и женой. И прежде всего, это те отношения, которые описал апостол Павел: это отношения жениха и невесты. Счастливый брак – это брак, в котором до сих пор жена считает себя невестой, а муж считает себя женихом. Все, вот это – нормально, это вечная жизнь, когда человек не ставит точку.

Вспомним: было раньше, при большевиках, в учебниках для чтения, в младших классах, такое стихотворение, скорее, рассказ зарифмованный, про отважных борцов с капитализмом. Вот их отцы нарисовали лозунг: «Долой буржуев!», но тут пришла полиция, отца арестовали, и восклицательный знак остался без точки, и отважный мальчик идет и пишет жирную точку…

Семейная жизнь и Царство Небесное – оно вечное, это вечная любовь, потому что там точки нет, и по определению, быть не может. Все. И поэтому, когда апостол Павел говорит, что жена пусть боится мужа своего, а муж пусть любит свою жену и холит ее, как свое собственное тело, - ну, а как еще с мужиками разговаривать, какой у нас критерий отсчета? – апостол Павел говорит простую вещь: как Христос любит Церковь, как Церковь должна бояться Христа – бояться Его потерять. Точно так же, никогда в вечной жизни ни один из нас не посмеет сказать, что имеет другого навсегда. Вот это и есть вечное блаженство. А как только скажем: «навсегда», мы лишили другого свободы, себя свободы, мы просто поставили точку. Вот Царство Божие – это, наконец, блаженное время, когда точка побеждена, и вместо точки есть крест, есть вот этот круг, венец, корона, висящая на кресте.

Иоанн Замараев:

Очередной архивный фрагмент живого слова блаженной памяти митрополита Антония Сурожского давайте с вами послушаем.

Антоний Блум:

Быть христианином в каком-то отношении очень просто. Христианин – это ученик и друг Христов. И оба эти понятия смежны, но вместе с этим и различны. С одной стороны, мы – ученики Христовы, Его последователи. И поэтому мы должны учиться от Него, через Евангелие, тому, во что Он верит, тому, чему Он учит, как нам жить. Я не напрасно употребил слова «во что Он верит». Потому что мне когда-то был поставлен в России, на ступенях гостиницы «Украина», молодым офицером вопрос: «Хорошо, вы верите в Бога. А Бог-то, во что Он верит?» Я ему ответил: «Бог верит в человека». И поэтому, это первый момент в христианской жизни: вместе с Богом верить в человека, начиная с себя самого. Христос не напрасно нам говорит о том, что мы должны любить себя самих и ближнего, как себя самих. А любить – это значит быть готовым делать все возможное для того, чтобы любимый человек ликовал бы в жизни, рос бы в полную меру своих возможностей, и был бы достоин своего человеческого звания.

Поэтому первое, чему нас учит Христос, когда мы делаемся Его учениками, - это тому, чтобы верить в человека, от него надеяться на все, его любить, даже ценой собственной жизни. И опять-таки, когда я говорю «собственной жизни», это не значит «смерти» обязательно. Потому что можно целую жизнь отдать для одного человека, или для какой-нибудь группы людей, без того, чтобы умереть от этого, в прямом смысле слова, телесно. Мученики умирали телесно, свидетельствуя о своей вере во Христа. Но мы часто должны вымирать и умирать для того, чтобы другой человек мог бы дышать свободно, ожить, найти простор в своей жизни.

И разве сказать: жертвовать собой, забывать о себе, для того, чтобы помнить о другом человеке, никто большей любви не имеет, как тот, который жизнь свою готов отдать для своего ближнего. А жизнь может быть долгая, трудная жизнь, когда человек ни о чем другом не думает, относящемся к себе, как только о возможности служить другому человеку и другим людям.

Поэтому это первый шаг. Быть учеником Христа – это значит верить в человека, начиная с себя и продолжая всеми другими. Но верить – это значит, что мы убеждены, что в каждом человеке есть свет и есть добро. Свет во тьме светит. Тьма не всегда этот свет понимает, но тьма не в состоянии заглушить или потушить свет. Свет имеет самобытность, силу, жизнь, тогда как тьма – это отсутствие всего этого. Это очень важно себе представить. Поэтому мы готовы в человека верить в этом отношении.

Иоанн Замараев:

С Божьей помощью, сегодня мы открываем новую рубрику на страницах нашей христианской телепрограммы, которую можно назвать по-разному: «Удивительные биографии», «Жития незаурядных христиан», или «Жизнь светил православия», как угодно. Владыка Кирилл Гундяев, несомненно, одна из самых таких ярких знаменитостей. Правая рука московского патриарха Алексия Второго, управляющий отделом внешних церковных сношений. Так сложились обстоятельства, что сегодня митрополит Кирилл вынужден заниматься церковной политикой. Но в историю его имя будет вписано, я убежден, не как политика, а как проповедника и учителя. На вчерашний и сегодняшний день равных ему нет.

Помню свои студенческие годы в Ленинградской духовной академии. В то время владыка Кирилл был там ректором, и читал на нашем курсе патрологию. Лично я не мог конспектировать его лекции: они настолько были обворожительны, настолько увлекательны, что буквально парализовали возможность что-либо другое делать, как только его слушать, поддерживая челюсть, чтобы совсем не отвисла.

Я рад возможности в этой и последующих телепрограммах познакомить вас с жизнью этого замечательного человека.

 Кирилл Гундяев:

Родился я в первый послевоенный год, в Ленинграде. Отец в то время был инженером на военном заводе, мать была учительницей немецкого языка в средней школе. Через год после моего рождения произошли очень большие перемены в семье, и отец становится священником. В то время это довольно неожиданный поворот в судьбе людей. Но у него была предыстория. Дед, отец моего отца, был человеком глубокой веры, сильным духом. В послереволюционные годы дед оказался на Соловках. Он был одним из первых соловчан. После этого судьба его сложилась очень трагически: он около 30-ти лет провел в тюрьмах и в ссылках, имея семью, 8 человек детей. И конечно, дед очень сильно повлиял на всю семью и на моего отца.

Папа с мамой познакомились в храме Киевского подворья, на нынешней набережной лейтенанта Шмидта, в городе Санкт-Петербурге. Они оба пели в хоре, полюбили друг друга, и решили вступить в брак. И вот за несколько буквально дней до свадьбы отца арестовывают и отправляют на Колыму. Так что он тоже прошел этим путем. Потом оказался в армии, потом закончил институт, стал вот военным инженером. И в 47-м году владыка Григорий его рукоположил, и направил в храм Смоленской иконы Божией Матери на Смоленском кладбище, недалеко от нашего дома. Мы жили на Васильевском острове.

Кадры хроники

…Ленинград 1946-го, время контрастов и противоречий. Радость великой победы – и смертная память блокады, богатство духовного подвига – и ничем неискоренимая бедность, церковное возрождение – и жестокая ущербность несвободы… У папы и мамы – трое детей, старший Николай, младшая сестра Елена. И все мы как-то встали на путь служения Церкви. У отца была прекрасная библиотека, он вообще был книголюб. И в нашем доме, хотя мы жили очень скромно, в коммунальной квартире, была библиотека более 3000 томов. В юности, где-то в 13, 14, 15 лет, я прочитал то, что стало доступным большинству наших сограждан только уже в период перестройки и в советское время: и Бердяева, и Булгакова, и Франка, и замечательные творения нашей русской религиозной философской мысли начала 20-го века, и даже парижские издания.

Я не считал возможным стать пионером в школе, а школа была передовая, да и учился вроде как неплохо, то есть, по всем статьям должен был быть пионером. Меня пригласила директор школы для разговора, а я ей тогда сказал: «Если вы согласны с тем, чтобы я, будучи пионером, в галстуке ходил в церковь, то я готов этот галстук повязать». Она сказала: «Нет, мы не согласны». Я сказал: «В таком случае, я не стану пионером». Можно себе представить, конечно, как бы, ситуацию: тысяча детей в школе, и один мальчик не в галстуке. И ведь это требовало постоянной готовности ответить, почему ты это сделал.

Иоанн Замараев:

И пара минут из фильма Франко Дзеффирелли о жизни и проповеди Иисуса Христа.

Фрагмент художественного фильма Франко Дзеффирелли «Иисус из Назарета» (Нагорная проповедь)

 Иоанн Замараев:

Ну, и заключительная часть нашей христианской телепрограммы – продолжение нашего размышления о человеке и его предназначении.

Очередной раз перечитывая самые первые страницы Библии, мы вновь возвращались с вами к повествованию о трагедии разрыва человека с Богом. Человек, так сказать, восстал против Бога, и это привело его к различным катастрофам. Сие восстание человечества против благого Творца образно, красками древних восточных легенд, как мы отмечали с вами, изображено в четырех актах драмы: грехопадение Адама, Каин, убивающий Авеля, исполины, развращающие цивилизацию, и Потоп, и наконец, Вавилонская башня – символ вызова, брошенного людьми в небо.

Первый акт – это красочный рассказ о грехопадении всего человечества, олицетворенного в образе Адама и Евы. Люди ставят под сомнение благость Творца, отказываются от Бога и пытаются себя поместить на место Всевышнего. Люди захотели завладеть миром, подвинув, так сказать, Бога. «Будете как боги, знающие добро и зло». «Знать добро и зло», как мы неоднократно отмечали с вами, это древнееврейская идиома, означающая «властвовать всем на свете».

Так вот, продолжим наш разговор и перейдем к следующему этапу драмы. У Адама рождаются два сына. Эти два сына – не просто какие-то отдельные люди, это опять-таки олицетворение первых двух типов первоначальной культуры. Простой пастух Авель, который не имеет дома, который странствует по степям и лугам со своими овцами. Авель – это имя означает «пыль», «дым», «мираж», «призрак». Но, видимо, это тот человек, который возлюбил Вечность, который, принося Богу жертву, приносит и свое сердце вместе с ней.

Что означала жертва? Приглашение Бога на трапезу. Человек, который готовил себе ужин, призывал Бога, чтобы Он пришел и разделил его трапезу. Человек пытался восстановить разрушенное единство, разрушенный союз, или, как в Библии это называется, завет. Вот что такое жертва. И Бог воззрел на жертву пастуха, скитальца, а на жертву земледельца, более цивилизованного, с нашей точки зрения, Каина, не воззрел. Почему? Библия прямо не говорит. Но дальнейший библейский рассказ нам все поясняет: Каин совершает обряд жертвоприношения исключительно с корыстными мотивами, он хочет получить какие-то особые дары, вроде того, как в магии: «вот я буду волхвовать, я буду колдовать, я буду произносить заклинания, и этим вызову какие-то нужные мне эффекты».

И подобная мотивация ведь не в историческом прошлом, это рассказ не о первобытном мире, это всегдашний мир. Таковы люди и сегодня, все это в нас живет, и в христианстве даже. Как часто бывает в нашем церковном обиходе, когда люди приходят и говорят, что им надо заказать молебен, чтобы, там, машина продалась, или замуж выйти удачно, или жениться. Сам Бог им не нужен. Да, ты хочешь, чтобы Бог тебе помог в этом или в том. А почему тебе тогда неинтересно то, что от тебя хочет Бог? То есть, человек пытается запустить в ход некий механизм, но без внутренней направленности сердца к Богу. Это живо в людях всегда, и к сожалению, жить еще будет долго.

Так вот, две жертвы. Одна принята, другая нет. Что же делает Каин, когда видит, что его жертва не принята? Он пытается устранить со своей дороги того, кто ему мешает – брата. Он убивает. Он тайно убивает его, думая, что Бог не видит. Он один теперь остался, уж теперь Богу ничего не остается, как прийти к нему!.. И тогда раздается голос Творца: «Каин, где твой брат Авель?» И ответ Каина, ставший тоже вечным, высеченным на черных стенах: «Разве я сторож брату моему?»

Первая драма совершилась с Адамом и Евой, и в лице Каина и Авеля человек как бы следует некоему новому религиозному сознанию. Ведь жертва – это начало религии. Религия (от religare) – это связь, связь Неба с Землей. Человек хочет соединиться с тем, кого он потерял, и вот уже на этой точке возникает сначала зависть, ложь, и наконец, смерть, братоубийство, братоубийство на религиозной почве. Это тоже не какая-то дремучая история. Сколько было и есть до сего дня вражды межрелигиозной, межцерковной! Сколько войн, противостояний, сколько сил и энергии верующие тратят на то, чтобы доказать, что только наша Церковь Божия, только мы имеем право на существование, только мы благодатны и каноничны. Отвлекается столько сил и людских ресурсов, в тот момент, когда, по словам Христа, жатвы много, а делателей мало, и самое время молить Господина жатвы, чтобы выслал новых делателей на жатву свою.