Здравствуйте, дорогие телезрители!

Сказать, что Бог премудр и всемогущ, будет просто словами, если это не будет результатом созерцательного наблюдения за всем, что придумал и создал Всевышний. Неважно, за чем наблюдать. За любой букашкой! Медведка вот – страшный вредитель садов и огородов, а как сконструирована! С фантастической скоростью под землей ведь передвигается, и по земле ходит, и в воде плавает, и по воздуху летает, проклятое создание. Но конструктивное решение-то ведь – супергениальное!.. Но это просто насекомое, элементарный примитив в сравнении с человеком.

Помните, в прошлый раз мы говорили с вами, что клеточки нашего тела подобны моторчикам, и пища, которую мы едим, подает горючее для их работы. Но горючего мало для того, чтобы работал двигатель. Знаете ли вы, что мотор вашего автомобиля употребляет более 9000 литров воздуха на один литр бензина? Тело человека так же очень много съедает кислорода: ему нужно, по крайней мере, 15 литров чистого кислорода в час, чтобы поддерживать холостой бег моторчика во время отдыха. Но когда мы двигаемся, спрос на чистый кислород поднимается до 277 литров и больше в час.

Кислород должен быть доставлен из легких в клеточки всех тканей тела, и только одним путем кислород может попасть в клеточки – по кровеносной системе. А как? Одно ясно – его невозможно доставить в виде газа – это смертельно. Если в кровь пустить воздух, образуется паровая пробка, и сердце остановится. Обращали внимание, как медсестры тщательно удаляют воздух из шприца, прежде чем делать инъекции?..

Как и все на свете, Творец наш решил эту задачу, найдя гениальный выход из положения. Красная клеточка, молекула гемоглобина – это самая крупная и самая сложная из всех молекул в природе. В каждой такой молекуле 3032 атома углерода, 4812 атомов водорода, и так далее. И еще, спрятавшись в глубине этих атомных джунглей, лежат 4 атома железа – атомы, от которых зависит наша жизнь. Когда красная клетка проходит через легкие, она нагружается кислородом и превращает его в твердое вещество, забавным способом: железо, которое находится в крови, моментально ржавеет. А ржавчина, как вы знаете, это и есть соединение железа с кислородом. Но процесс этот в нашем организме обратимый. Кровь освобождается от ржавчины так же очень быстро. Когда кислород достигает места назначения, он снова превращается в газ, и нуждающаяся в нем клеточка его захватывает, и использует по необходимости.

Но и на обратном пути кровь не порожняком возвращается. Она совершает не менее важное, но более сложное дело, чем доставка кислорода во все клеточки: она уносит отработанный газ из моторчиков-клеточек нашего тела. А ведь это не менее важно! Отработанный газ машины – это опасная вещь, но отработанный клеточный газ не менее ядовит. Отработанный клеточный газ тканей – это в основном двуокись углерода. Если бы эта отрава не выводилась непрерывно из нашего организма, всего через несколько минут нам была бы земля пухом.

Но наша кровеносная система – самая совершенная система в космосе. Ведь во многих отношениях крови труднее справляться с двуокисью углерода, чем с кислородом. Как и кислороду, ей нужно из газа стать твердой, но кроме того, ее нужно специально обработать и обезвредить в крови, чтобы она не могла отравлять кровь. Итак, самая быстрая реакция в истории химии – двуокись углерода выхватывается из тканей красными клеточками крови, и после гидратации становится угольной кислотой. Но ведь ни красные клетки, ни сосуды не выносят этой кислоты. Это страшная вещь, гремучий химикалий, яд, ее нужно нейтрализовать немедленно! Для этого кровь ужа запаслась калием – самым сильным реагентом на кислоту. И вот, нейтрализовав кислоту, красная клеточка отдает ее сосудам, где она, в комбинации с солью в плазме, образует не что иное, как простую питьевую соду. В таком, вполне безвредном виде, она идет по венам к легким.

Но тут возникает следующая проблема: наши легкие не способны выдыхать питьевую соду. И клетка снова берется за дело. Во мгновение ока она собирает это вещество, и снова двуокись углерода пропускается сквозь стенки капилляров в легкие, и мы выдыхаем ее в воздух. И здесь надо не забывать, что все эти процессы должны быть высокоскоростными. Должно еще остаться время для очередной загрузки кислородом и превращения его в твердое вещество, прежде чем он достигнет кончика капилляра длиной менее полумиллиметра. Ожидать от красной клеточки всего этого – все равно что заставить человека выгравировать молитву «Отче наш» на пуле, пролетающей мимо его уха. Но красная клеточка все успевает. У Бога все получается. Весь организм наш работает, как часики, и мы даже не особо задумываемся, как.

Иоанн Замараев:

Отец Яков Кротов продолжит нашу христианскую телепрограмму размышлением об основах веры.

 Яков Кротов:

Апостол Павел, определяя веру, сперва сказал, что это уверенность в невидимом, а затем совсем странные слова – осуществление ожидаемого. Встает вопрос: а кто осуществляет ожидаемое, верующий или Тот, в Кого я верую? Ответ такой: взаимный процесс, богочеловеческий. Оказывается, что вера противоположна, прежде всего, даже не неверию, а потребительству. Говоря традиционным христианским языком, вера противоположна язычеству. Язычник ведь технически религиозный человек, он знает, что есть высшая сила. Но от этой высшей силы он хочет, чтобы она ему служила, чтобы она ему здесь обеспечивала процветание, там вечную жизнь, и чтобы она, в сущности, восполняла его ограниченность. То есть, Бог оказывается чем-то вроде инвалидной коляски, или, если хотите, космической ракеты. В общем, это как вот обезьяна взяла палку, чтобы сбить банан, а язычник берет Бога, чтобы сбить банан.

Нет, осуществление ожидаемого – это нечто иное. Во-первых, это элемент доверия. Потому что, когда средневековый католик, какой-нибудь нормандский фермер, молился св. Николаю о дожде, дождя не происходило, и тогда он ставил статую Николая в навозную жижу, в наказание – православные тоже так делали, - это было язычество в христианских формах. И это было не доверие к Богу. В чем заключается доверие? Это не вера в то, что обязательно пойдет дождь. Иногда за идеальную веру выдают анекдот про католического кюре, который, отправляясь на молебен о дожде, всегда брал с собой зонтик. Это вера в то, что Бог выполнит эту молитву, но это вера, это не доверие.

Доверие заключается в другом. Даже когда будет засуха, и когда будет неурожай, я все-таки не съем другого. Даже если я буду умирать от голода. Ну, вот св. Максимилиан Кольбе, польский католический патер, который был уморен голодом в Освенциме. «Я буду умирать от голода. Я не буду верить и доверять Богу, что вот сейчас «темницы тяжкие падут», придет Советская армия, и меня освободит. Нет. Но я доверяю Богу в том, что и в моей смерти от голода осуществляется Его любовь, что я в своей вере, мучаясь, молясь об освобождении, тем не менее, скажу последнее слово такое – «Пусть будет Твоя воля».

Вот это – вторая часть веры. Это не просто доверие в рамках 10 000 фунтов: «Вот Тебе, Господи, перечень того, что мне нужно, я Тебе доверяю, Ты это все сделаешь, Ты же такой большой и богатый. Ну Ты же умный, Ты же видишь, что я этого заслуживаю. Прошу!» Доверие Богу – это, прежде всего, совершенно определенное недоверие себе, своим желаниям, своим страстям, своему эгоизму, это способность отслоить себя от себя. А человек действительно очень многослоен. И греховная часть в нас – это только грязная витрина, которую давно не мыли, да она и изнутри грязная. Эту витрину можно разбить. Не бойтесь – тут начнется настоящая жизнь. Значит, мы отслаиваемся, и всю жизнь будем отслаиваться, потому что наросло очень много. И вот доверие Богу – это доверие к тому, что я снимаю с себя – себя вчерашнего, я снимаю с себя свои желания, свои представления о смысле, о жизни, и так далее. Во всяком случае, я допускаю, что я неправ. Я доверяю в одном: как бы я ни разрушал свои иллюзии, Бог есть. И если я все, что я делаю, посвящаю Ему, и прошу Его, чтобы Он в случае чего меня поправил, Он поправит.

Поэтому доверие Богу проявляется не в том, чтобы молиться Ему о всякой потребе. Осуществление ожидаемого начинается тогда, когда мы любую молитву заканчиваем словами: «Да будет воля Твоя». Ожидаемого кем, нами или Богом? Бог ведь тоже живой, у Него тоже свои представления, у Него свои планы, у Него свои мысли. Мы доверяем Ему, что Он лучше видит нашу жизнь. Я доверяю, потому что я неоднократно сталкивался с тем, не как верующий человек, ну, элементарно, - вырубился компьютер, и я начинаю ругать Билла Гейтса. А не надо ругать Билла Гейтса, надо ругать какого-нибудь чиновника, потому что в доме вырубили электричество. И вообще, у остановки компьютера может быть с ходу десяток разных причин, а эффект один. Сколько раз я сталкивался с тем, что я подумал о человеке плохо, просто потому, что не знал всего, что произошло!.. Ну элементарно: я встречаю другого человека и не знаю, что у него умерла мать. Когда я это узнаю, я прощу ему, что он со мной не поздоровался? Ну наверное, прощу, я же не идиот, не крокодил. Так вот, встречаясь с другим человеком, мы доверяем Богу, и знаем: другой меня ненавидит, жизнь ополчилась против меня, все против меня, - а я доверяю! Все равно, благодаря этому, в жизни осуществляется мое счастье, мой смысл, моя личность, это все растет.

И это замечательно. Потому что, если бы жизнь шла по нашему плану… Вспомните, какие были наши планы в 16 лет. Если бы они осуществились, какие бы мы сейчас были? По 20 бутылок пива в каждой руке, огромный дом, 100 автомобилей, 200 женщин, сифилис, гонорея, СПИД, полное безумие в глазах, и так далее. Человек может планировать все, кроме своей жизни – к счастью. Если человек живет по плану своей жизни, это греховная жизнь, неудачная, слабая, и плохо заканчивающаяся жизнь. Потому что жизнь принадлежит Богу. И вера открывает вот эту вот радость – в конце концов разделить с Ним удовольствие сочинять свою собственную жизнь. Пусть имя будет мое, а воля будет Его, а прибыль общая, пополам!

 Иоанн Замараев:

Включая крохотные отрывки из прекрасного фильма Франко Дзеффирелли «Иисус из Назарета», мы как бы вновь и вновь перечитываем евангельские строки о жизни и проповеди Иисуса Христа…

Фрагмент художественного фильма Франко Дзеффирелли «Иисус из Назарета» (Иисус и фарисеи)

Иоанн Замараев:

Ну, и заключительная часть нашей христианской телепрограммы – это размышления о человеке, его светлой и темной сторонах.

В каждом из нас есть что-то мрачное, несущее разлад, диссонанс, в жизнь личную и общественную. Это какая-то духовная опухоль, которая на языке Библии именуется грехом. Мы отмечали в прошлый раз, что зло – это не просто небытие или чистое отрицание. Самый подходящий, пожалуй, образ, это существование паразитическое, с тем немаловажным отличием, что паразит существует главным образом ради себя самого, но он может быть функциональным, а вот зло – оно, да, паразитическое, но оно и бытие разрушительное. При этом загадочность зла состоит в том, что оно разрушает, но как бы не заинтересовано в абсолютном разрушении. Зло – паразит, но этот паразит не заинтересован в том, чтобы убить полностью. Это странный и страшный феномен бытия, который непонятным образом носит в себе мотив темной жизни за счет исключительно другого бытия, причем без положительной цели. Таким образом, с одной стороны, у зла нет никакой цели. А с другой стороны, зло тем самым может стать верховной целью вот такого бессмысленного существования.

Мы говорили с вами, что грубые формы зла большинство людей не приемлет. Ударить ломиком по голове прохожего, просто так, от нечего делать – это удел единиц из тысячи. А вот безбожно транжирить свое драгоценное время – а ведь у нас его так мало в жизни! – это пожалуйста. Причем необязательно понятие «убивать время» означает «ничего не делать», быть может, даже вовсе наоборот: это будет кипучая суета, но без всякого смысла и содержания. Это может быть даже тяжкий труд, но без ответа на вопрос: «Зачем?» Есть люди, очень талантливые, с изысканным художественным вкусом, изобретательные. Но все творчество их направлено на то, как бы поэффектнее повеселиться, гульнуть так, чтобы всего прошибло, и надолго запомнилось.

Вот такое, на первый взгляд невинное, ярко окрашенное утверждение, как, скажем: «От жизни взять все» - это вполне такое популярное выражение, целиком находящееся во власти зла. Именно взять от жизни. Взять от жизни все – как правило, означает жить только для себя, а зачастую – за счет других. И в общем, это само собою разумеется – заботиться о красивом богемном времяпровождении возможно, только если ты не особо отягощен работой, и у тебя много денег. Но если ты не зарабатываешь, а тратишь, значит, ты паразит, плюс ко всему. И факт, что это то самое зло, которое безраздельно властвует над миром. Хотя формы этого зла удивительно благообразны, очень цивильные. Это надо очень хорошо себе представлять, чтобы не впадать в банальности, которыми современные христиане грешат сплошь и рядом. Вот с таким благообразным, припудренным миром зачастую иметь дело даже гораздо сложнее, чем с откровенно жестоким: там-то более-менее все ясно, а вот с таким – совсем не все ясно. То есть, вот эта путаница внутри мира, где доброе от злого отделить все труднее, и это, на самом деле, тоже дьявольская хитрость, которая разделяет мир в самом, собственно, главном.

Поэтому отсутствие в жизни подлинной абсолютной цели, всякое существование, не обеспеченное абсолютным смыслом, - это тоже уступка злу. Это тоже надо понимать. Дело в том, что давно и прочно развивается искушение в церковной ограде – искушение думать, что достаточно здесь как-то утвердиться, достаточно принять на себя некий церковный образ жизни, достаточно к нему привыкнуть, в нем освоиться, и все, и дальше уже идти некуда, развиваться некуда, делать нечего, на самом-то деле. Ну, вот люди и поддерживают некий такой образ существования…

Так это тоже уступка злу. Вряд ли в такой жизни есть соль. Что-то, конечно, есть, но вот это что-то может создать опасную иллюзию, что все уже нормально, все выполнено… Вот это – момент тонкости зла, его удивительной какой-то изворотливости. Не случайно змий назван хитрым. Это некое экзистенциально присущее искушение человека. А то, что экзистенциально присуще, то с человеком всегда, вечно, от него просто так не отделаешься, с ним все время воевать приходится, до смерти. После смерти воевать нечем, а потом, после смерти, можно сказать, что и некому. Тут можно долго философствовать на тему «что там после смерти остается», и так далее. Это мы не уполномочены. Слава Богу, в Церкви никакого учения о царстве мертвых нету – пока еще, боюсь, что когда-нибудь таки возникнет.

Кстати, это тоже одно из опасных искушений – разглагольствование на тему о том, что человека ждет в загробном мире. Можно подумать, какая-то разница есть. Тоже, между прочим, вот такое какое-то статистическое отношение, попытка выявить какое-то свое явно эстетизированное мировоззрение, найти себе в том небесном колумбарии какую-то уютную нишу. Но, как известно, адекватное отношение к смерти не дается легко, и я уверен, очень не сразу к человеку приходит. Человеку очень сложно не заигрывать со смертью, христианам в том числе. Опять же, я не говорю о христианах верных, не о святых, конечно, которым удалось все и всяческие искушения победить, а о людях, которые пока подвизаются. Очень наивно думать, что такого искушения нет. И оно, опять же, очень тонкое. Это не просто игра в сказки.

Что касается заигрывания со смертью, то оно всегда состояло в том, чтобы сделать ее не такой страшной, а какой-то домашней, старухой с косой (это карнавальное изображение, на самом деле). Соответственно, у христиан есть своя игра на эту тему, когда посмертная судьба – это что-то такое, очень важное. Не человек важен, не то, каким он пришел к концу своей жизни, а то, чего он сейчас там делает, что там с ним на 40-й день происходит, что бывает с ним через год… Строго говоря, вот в таких разговорах, как легко увидеть, сам человек пропадает, и начинаются игры. Человек превращается в какую-то кеглю, в которую запускают шаром, и по этому кегельбану катают: туда? – нет, туда. «А вот у такого-то написано так-то, значит, он где-то там». – «Нет, он здесь». Но вот вопрос: на самом-то деле, с одной стороны, должно быть понятно, что это на самом деле игры, причем игры довольно жестокие. А с другой стороны, ведь в них неспроста люди играют. В этих играх очень легко спрятаться от действительного эсхатологического напряжения, когда человеку действительно важно, кем перед Богом встать, как представиться, чтобы Бог принял.

Наверное, если серьезно об этом думать, то решительно будет все равно, где и как мои останки путешествуют. Важнее, чтобы некое неразложимое нечто, то самое человеческое «я», которое старалось Бога обрести, - чтобы оно не разложилось. Тонкие разговоры в мире сем, тонкие в смысле адекватные, они не очень в почете. Смерть – это ведь проблема, неприятная проблема. А думать о неприятном люди не любят. Чего себе портить настроение? Вот когда уже на смертном одре помирать, на 96-м году, да и то, чтобы все близкие изо всех сил врали, что «ничего страшного, это не смерть, это небольшая простуда, скоро пройдет». А сейчас-то зачем себя омрачать? Живи и радуйся!..

В принципе, никто не против радости. «Всегда радуйтесь!» - пишет в послании Павел. Но ведь обманывать себя – никакой пользы от этого. Толку с того, что я не буду думать о том, что у меня крыша прохудилась – ну, неприятно мне об этом думать, лучше давай о чем-то хорошем помечтаем… Но от приятных мечтаний дыра в крыше не затянется, с кровлей-то надо что-то делать. То же и со смертью. Мудрость говорит: «Помни о смерти!» Это языческие мудрецы еще говорили. А христианские отцы церкви прибавляли: «И вовек не согрешишь». То есть, память о смерти должна каким-то образом положительно влиять на жизнь, а не просто висеть дамокловым мечом.

И вот самообман, или забвение правды, это тоже зло. Такое обычное, с виду совершенно безобидное, популярное. Это тоже один из грехов, который мало кому из нас удается обойти. И вот такого неочевидного, гримированного толстым слоем зла в мире очень и очень много.