Есть серия анекдотов, когда к раввину приходят двое спорящих между собою и просят его рассудить. «И ты прав, и ты прав» - возглашает ребе… Но вот есть вопросы, на которые и раввин, и протестантский пастор, и ксёндз, да и я лично ответили бы противоположным образом: «и ты неправ, и ты». В данном случае, это периодически возобновляющийся спор о том, можно ли в публичном пространстве демонстрировать карикатуры на Мухаммеда. За подобные выходки уже несколько человек оказались на "том" свете с пророком, да благословит его Аллах!

Конечно, неправы исламисты, обезглавливающие атеистически настроенных карикатуристов, журналистов, учителей – это страшное преступление и с точки зрения христианства, и согласно Корану.

Однако – правы ли «свободолюбцы» в кавычках, которые причиняют моральные страдания верующим? К слову говоря, последнее не очень понятно людям нерелигиозным – дескать, подумаешь, напечатать в газете или журнале карикатуры на Христа, Богоматерь, Конфуция, Кришну или Заратустру! Объяснить таковым на самом деле просто. Представьте себе грязную карикатуру на Вашу маму или отца. Ну, вот, для гротеска, скажем, простите за скверное неприличие - вашу обнажённую мать сношает какое-то грязное животное. Вот какая Ваша реакция на это будет? Ну, я понимаю, мы, христиане, чай не будем этому негодяю отпиливать голову, но чувства наши по отношению к нему будут, наверное, весьма конкретными.

Для, скажем, христианина, карикатура на Иисуса Христа вызывает боль, ничуть не меньшую, чем оскорбили бы его родных мать или отца. Поэтому - Путина я, конечно, не люблю, Россию считаю агрессором по отношению к моей Родине, на закон, запрещающий оскорблять религиозные чувства верующих, считаю правильным.

А вот отец Яков Кротов иного мнения. Что поделать? Плюрализм нынче!

Яков Кротов:

Сегодня я бы хотел поговорить о том, что такое религиозное чувство, или чувства. Почему это важно? Во-первых, сегодня много говорят о защите религиозных чувств. Это запретить, за это посадить, это под цензуру, и так далее. Оскорбляют религиозные чувства. А во-вторых, главное сомнение верующего: «А может, мне это почудилось? А может, это чувства меня подвели? То есть, может, моя вера – это, как говорят многие с дипломами, когнитивное расстройство? Мои чувства неверно интерпретировали информацию, или мой мозг неверно истолковал мои чувства?» Главное, конечно, первое. По второму вопросу там все просто. Нельзя доказать, что мой мозг неверно что-то истолковал, нельзя доказать и обратного. Это вера. Вера включает в себя еще и доверие к своим чувствам, к своему опыту, и так далее.

Что до религиозных чувств и их оскорбления… На протяжении всей истории человечества, кроме самых последних ста – ста пятидесяти лет, с гулькин нос, не было никаких религиозных чувств, вообще о них не упоминалось, честное слово. Самое большее, было представление о набожности, на латыни – «pietas», отсюда и «Пьета» микеланджеловская. Мы помним, что пьета – это оплакивание Спасителя. «Pietas» латинский – вот это как «благочестивый человек» у нас переводят, но это несколько другое понятие. Это самая древняя религиозность, которая сохраняется и в Китае, и в Японии, и вообще на Востоке, и в России полно. Это уважение к покойникам. То есть, соблюдение своего сыновьего или дочернего долга по отношению к умершим – чтобы дома были их бюсты, фотографии, могилку обиходить, раз в год сходить помянуть, и так далее. Это не про Бога вообще. Это про то, чтобы покойники мне не досаждали. Потому что это почтение – это не потому, что я их почитаю, многих покойников я и не знаю, дедушек-пра-прадедушек. А наоборот – умер человек, он несчастный, он неполный без этого тела. А вдруг он разозлится? Вдруг смерть – это как вино, которое плохого человека превращает вообще в Джека Потрошителя? Покойный будет являться. А религиозных чувств тут в этом смысле, конечно, нету.

Но в 19-м веке в Европе началась секуляризация, обмирщение, кончился христианский мир, христианская цивилизация. А теперь – где она у нас, христианская цивилизация? Она была? Нет! То, что называлось христианской Европой в течение Средних веков, это было огромное насилие и огромная ложь. Как ленинское социалистическое государство – какой там был социализм? Номенклатурократия и госкапитализм. Ленин так это и называл, на первых-то порах. Потом забылось. Так вот, князь Владимир насилием заставлял киевлян креститься. Кто-то крестил огнем, кто-то крестил мечом. Человек рос в семье, крестили его сразу, и никто его не спрашивал, кем он хочет быть. Закон запрещал менять религию под угрозой смертной казни. Ну какая это вера? Это насилие и безобразие.

В середине 19-го века наконец люди покончили с феодализмом, уравняли в правах всех граждан. Хочешь – будь иудеем, хочешь – будь христианином, хочешь – будь атеистом. Вот тогда и встала задача как-то объяснить происхождение религии. Если она не от насилия, то откуда? И родилась концепция, что это чувство трепета. Вот встреча с Богом внушает трепет. Атеисты сразу это переделали так, что если человек чего-то боится, то он выдумывает Бога. Но концепция подразумевает, что Бог есть, и Он таков, что мы испытываем к Нему трепет.

Но и то, и то неверно. Встреча с Богом может очень по-разному проявляться в психике. Это может быть удивление, восторг, радость, озадаченность и озабоченность. И это может быть любовь. Все точь-в-точь как с любимым человеком. Но с некоторой разницей. Потому что Бог – Тот, кто любит настолько безусловно и абсолютно, как любимый человек не любит, и не должен так любить. То есть, если я жене изменю, бери, дорогая, утюг – и все, по кумполу, острым концом, чтобы не мучился. И вот тогда же, в попытке сохранить все же какие-то средневековые остатки, в уголовные кодексы ввели статьи о богохульстве и кощунстве, и постановили: общественная безопасность требует, чтобы религиозные чувства не оскорбляли.

Так вот, теперь всерьез: а что такое религиозное чувство? Его нету. Ни в одном учебнике психологии мы его не найдем, потому что его нет. Если бы оно было, то все были бы верующие. А когда не очень умные христианские апологеты говорят, что даже атеисты верующие, они веруют, что Бога нет, - нет, это неверно. Неверно, нету доказательств бытия Божия. Так что не надо верить в небытие. А вот то, что Бог есть – это вера. Не чувство – вера.

Бог – это опыт сверхчувственный. Это неплохое слово. Хотя не всякий сверхчувственный опыт – это опыт религии и Бога. А главное, что Бог пробуждает в нас все чувства. Как любовь берет все наши чувства, все эмоции, радость, горе – и преображает. Когда человек любит, он никого не может ненавидеть. Это гениально много раз описывал Толстой. Любит Левин – и все ему кажутся, словно просто с иконостаса сбежали, всех любит.

Так вот, если человек верует, он не может оскорбиться, если он по-настоящему, глубоко верует. Я не таков, увы. Мне есть куда расти. И вам тоже, подозреваю. Если человек верует, и кто-то обругал Бога – ну что я буду злиться? Разве он Бога обругал? Он меня обругал. Бога обругать невозможно. Если ты Его знаешь, видишь, и ты с Ним – ну смешно. Но если кто-то от имени Бога тебя обидел, инквизиция там, Галилея расстреляли, протопопа Аввакума сослали в Латинскую Америку, много мы грехов сделали, - то ты же будешь на Бога как бы сердиться, ведь Бог – общий знаменатель верующих? Конечно, нет. Это мы у Него в числителе прислонились.

Так вот, нельзя оскорбить религиозные чувства. И мы прекрасно знаем, что это демагогия. Религиозные чувства – это любовь, нежность, милосердие… Если кто-то рядом с нами нарисовал карикатуру на Пресвятую Троицу, надо задуматься для начала, поговорить. Сядем рядком, поговорим ладком. Удастся переубедить – хорошо, не удастся – пусть рисует дальше. Но обидеться смешно. Пресвятая Троица – и какие-то каракули!.. Но это отдельный разговор.

Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

Виктор Веряскин:  

С 1584-го года Константин Острожский стал договариваться через лидеров, как тогда называли, Оттоманской Порты, или Османской империи, о том, чтобы все-таки, опять же, утвердить для Киева патриарха и патриархат. Что интересно, мы с вами неоднократно уже говорили, что исторические деятели, даже якобы для блага, личного, общественного, государственного, часто ведут интриги и пытаются через каких-то, в данных момент более сильных, деятельных и влиятельных «решал», и тогда, и сейчас, как раз решить все эти вопросы. А поскольку мусульмане господствовали, то говорили: «Да вы нам заплатите – мы вам утвердим, какого вам надо, патриарха, в том числе и для Киева, и для Константинополя». Там были такие периоды, что за 20 лет могло смениться несколько десятков патриархов Константинопольских: мусульманские властители их меняли, потому что надо было тоже там якобы какой-то взнос делать, за государственное утверждение. Не всегда деньги были, поэтому они и ездили за милостыней, собирали деньги. А не смогли собрать – «Ну что ж, извините, мы перепродадим твою должность тому, кто способен заплатить». Как и сегодня платят за место в списке.

Мы нарочно почти иронически проводим вот эти параллели. Это чтобы мы, мягко выражаясь, не были такими наивными, и не думали, что это сегодня все идет куда-то в тартарары, конец света… Так было всегда. Только это один вопрос. А другой: а можно как-то это уменьшить, это можно как-то поставить под контроль? Можно как-то сделать так, чтобы хотя бы меньше вреда было из этого? И вот это и есть главный вопрос, который стоит перед нами.

Я хотел бы перейти к 1589-му году. Конечно же, Москва в это время вела свою интригу и вела свою борьбу за свое собственное возвышение, тоже до статуса патриархата, параллельно с Киевом. Ничего нового нету, как тогда, так и сейчас. Но, поскольку они были смелее в интригах иногда – вы же помните Бориса Годунова и всех прочих, которые могли позвать: «Приезжайте к нам, мы вам и милостыньку дадим, и обеспечим», – константинопольцы и приехали. А те их посадили под арест, и сказали: «Пока не подпишете нам бумагу, что мы самые главные и самые правильные, мы вас и не выпустим». Путем шантажа, в 1589-м году, Борис Годунов заставил фальшивую грамоту написать. Патриарх Константинопольский вернулся в Константинополь, а там синод этого не признал, сказав: «Мы не давали тебе таких полномочий, с тобой не было всех восточных патриархов, а там подделана часть подписей, это все неправильно, и мы это все аннулируем». Поэтому в 1591-м году, после того, как его низложили, и уже был другой, послали в Москву другого представителя, с уже подтверждением грамот, что «мы согласны, вы заплатили достаточно, мы даем вам теперь настоящую грамоту». И с этой «настоящей» грамотой, думаете, кто туда едет? Вот тот Дионисий Ралли, которого научили в Остроге, послали рукополагаться в Константинополь, а он попытался свое реализовать, но не получилось.

 Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

О разделении Церкви на Восточную православную и Западную католическую продолжим наш с Вами разговор. Мы уже успели подчеркнуть, что на самом деле – это не одномоментное событие, а длительный процесс, растянутый на многие века, то затухающий, то активизирующийся. Ну, во-первых, вспомним, что даже за период Вселенских соборов, за эти четыреста лет с 325-го, временами Римская и Константинопольская церкви уже тогда впадали в схизму, то есть раскол - обычно по причине того, что Константинопольская церковь находилась в ереси. Но иногда и Римская, скажем, при папе Вигилии.

Да и официальная дата разделения Церкви - 1054 год не очень о многом говорит – ну разве о том, что произошёл жуткий конфликт в верхах – Константинополь анафематствовал Рим, а Рим – Константинополь. На тот момент, как мы уже говорили с Вами, многие даже из рядового духовенства не воспринимали это всерьёз, тем более рядовые Богомольцы - продолжали паломничества друг к другу, молитвенное и евхаристическое общение.

Даже намного позже, вплоть до времён нынешних, отношение между православными и католиками отнюдь не однородное. Ну вот, некоторые их наших говорят: нет, я не католик, я христианин, т.е., встречаются и те, которые католиков за христиан не принимают, наряду с мормонами и свидетелями Иеговы.

Есть понятие «церкви-сёстры», например, те же Римская и Константинопольская – были периоды, когда они находились в разрыве евхаристического общения. А есть церкви-сестры, которые находятся в неполном общении. Ну вот сейчас, например, православные и католические церкви взаимно признают таинства друг друга. Мы так же признаем их апостольское преемство. Это значит, что у нас разные канонические границы, то есть, у нас нет общения канонического, а мистериальные границы, область таинств – у нас общая. Мы признаем таинства друг друга. Иными словами, Церковь, даже поместная – это реальность многоуровневая, и разрыв связей так же бывает разных уровней.

Можно привести примеры из почти современной церковной жизни. Это конфликт между Русской Церковью и Константинопольским патриархатом из-за Эстонии. Исторический фон понятен, русские многим народам сала за шкуру залили и продолжают этим заниматься, и посему, когда прибалтийские страны вышли из состава СССР, множество приходов не желали оставаться под юрисдикцией Русской церкви - предпочли Константинополь, который не отказался их принять под свой омофор. Ну и разобидевшиеся иерархи РПЦ объявили о прекращении евхаристического общения с Константинополем. Аналогичная ситуация возникла и с получением Томаса об автокефалии Православной Церкви Украины в 2018-м.

Причём не выражалось сомнения в том, что Константинополь православный, но вот евхаристического общения не было, потом как-то удалось договориться, ну, а теперь опять. На самом деле - это тоже раскол, но такой вот, не радикальный, не чёрно-белый. Т.е., бывают и полутени разные, и полутона и прочее.

Но вернёмся к расколу между Востоком и Западом. Первым клином был знаковый конфликт Константинопольского Фотия и папы Николая.

Как мы уже говорили, Фотий высокомерно вёл себя по отношению к римскому папе – даже не на равных, хотя римский папа был весьма уважаемой фигурой – первым среди равных. Фотий считал себя благороднейшим аристократом, высоким интеллектуалом, а римского папу Николая, чуть ли не варваром. Как мы уже говорили с Вами, эта самооценка Фотия несколько завышена, а вот насчёт папы, наоборот – Николай на самом деле был человеком достаточно умным образованным и культурным. Плюс, тогдашняя Римская церковь – это не Римо-Католическая Церковь нашего времени. В те времена весь христианский мир преклонялся перед Римским престолом, почитали римскую Церковь самой главной, самой авторитетной, хотя и не командной. Церковь первого тысячелетия, собственно, как и нынешний православный мир – это семья поместных церквей, не монада. Те же ирландские церкви, по крайней мере, до 11-го века, сопротивлялись прямому юридическому и административному руководству со стороны Рима. А вот после раскола, Рим централизовано руководит всеми католиками мира. Современная Римо-Католическая Церковь – это организационное и административное единство, которое состоит из епархий, из таких, как бы сказать, региональных церквей.

В то время, повторимся, Православная Церковь – это как бы семья, состоящая из автокефальных церквей, которые находятся в общении друг с другом, но административно самостоятельны. Например, в Болгарии - Болгарская Православная церковь во главе с болгарским патриархом Неофитом, в Грузии – Грузинская Православная церковь, возглавляемая грузинским патриархом – Илиёй 2-м, в Греции греческая самовозглявляемая церковь, в России – Русская автокефальная церковь. В Украине, слава Богу, несмотря на отчаянное до сих пор сопротивление Кремля, тоже уже прочно стоит на ногах, так сказать, равноправная со всеми церквами мира Православная Церковь Украины, возглавляемая митрополитом Епифанием.

Так вот, Римо-Католическая церковь в раннем средневековье тоже входила в такую семью церквей, занимая, конечно же, колоссальное место. Её роль была совершенно явного центра. Однако, и карфагенская церковь, и медиоланская, и Равенна, и Аквилея, то есть даже италийские церкви, ненаходились под прямым руководством Рима, разве что моральным. Организационно это была – да семья, но из самостоятельных церквей.

Но потихоньку процессы церковной жизни и на Западе, и на Востоке привели к тому, что западная латинская церковь, Римская церковь, постепенно приобретала все более универсальное значение, и она хотела иметь такое же значение на Востоке. Там же с уважением относились к Римской церкви, но эту идею совершенно не принимали. Все считали, что да, Римская Церковь самая большая и авторитетная, но она одна из пяти. Вот есть пять патриархатов– Константинопольский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский и Римский, из них последний – самый важный, но не главный. А вот с латинского Запада сначала смотрелось, что латинский Запад– это половина, и греческий Восток – другая половина. Не пятая часть, а половина. А потом стали говорить, более того, что латинская церковь – это вся Церковь. То есть, сначала - семья поместных церквей по лицу всей Ойкумены, а теперь - одна церковь. Одна, римо-католическая, и уже внутри неё – епархии, приходы и так далее. Как семечки внутри одного огурца – их много, а огурец один.

Итак, мы видимпроцессы, которые идут как бы параллельно и на Востоке, и на Западе. На Востоке видят папу как человека, взявшего чересчур много политической власти. Очень слабый император, предположим, и очень сильный папа. Так будет и в 11-м веке. А с Запада Восток выглядел прямо противоположным образом: очень слабый патриарх и очень сильный император. И людям Запада было непонятно, как такое возможно.

В конце концов, начинается просто силовая борьба за влияние; Николай не уступал. Однако Константинопольская церковь с помощью своего императора отнимает у Рима целый ряд епархий, в частности, Балканы, отнимает Иллирику. Идёт очень серьезная борьба за Болгарию: кто будет там главенствовать?

А Фотий, помимо использования императорской власти, придворных интриг, организовал пропагандистскую кампанию, мягко сказать, нечестную, а на самом деле сие скорее был чёрный пиар, а что хуже всего - не против конкретного лица – того же папы Николая, а против братской Церкви Рима. В этой церковно-политической борьбе он начал подливать масла в огонь. В частности, сформулировал претензии и насчет обрядовых различий – дескать, не так креститесь, не так молитесь, не на том хлебе и вине совершаете Евхаристию и т.д. Позже многие поймут вредоносность подобных приёмов, скорее всего, осознает это и сам Фотий, но джинна обратно в бутылку затолкать уже не удалось, и до сих пор не удается. Вот любая православная бабуся вам скажет, что латиняне – вероотступники, потому, что Евхаристию на пресном хлебе совершают! А то, что Христоспервую и единственную Евхаристию совершил на опресноках – это неважно?!

Фотий начал выискивать и выпячивать разности в обрядах между Востоком и Западом и шельмовать последних. Впервые вопрос «филиокве» поставил… То есть, издревле, ещё с блаженного Августина на Западе исполнялся Символ веры с «филиокве». Это, если кто не помнит – в переводе с латинского «и сына» - в храмах Запада возглашалось, что Дух Святой исходит не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына.

Споры разгорались, однако не Богословские. Никакого диалога не было, была соревновательная полемика, основанная на чистой демагогии. Практически богословский диалог уже отсутствует как жанр. Люди настаивают на своём, не интересуясь мнением других людей.

Именно поэтому преподобный Симеон оказался поистине совершенно Новым Богословом: потому что он ничего не доказывал, ни с кем не спорил - отказался от спекулятивного Богословия вообще, как от жанра. Помните его знаменитые слова: «Как ты можешь говорить о Духе, если ты сам не исполнен Духа Святого?» И это правда. Но так, к сожалению, не думали отцы не только 11-го века, но даже и 4-го, не говоря уже о 21-м.

Остановимся давайте на этом, и, если даст Бог, продолжим наши с Вами церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.