Недавно во Франции произошла беда – был зарезан исламистом учитель, который показывал в школе ученикам карикатуры на пророка Мухаммеда. Безусловно, случившееся – это не просто уголовщина. Произошедшее ставит перед цивилизацией нравственную проблему свободы и вседозволенности, которая вряд ли будет решена в ближайшие десятилетия. Да, свобода слова, но прав ли учитель, оскорбляя религиозные чувства мусульман? Отец Яков Кротов сегодня над этим размыслит.

 Яков Кротов:

Во Франции, в Париже, зарезали и обезглавили учителя. Сделал это 18-летний джентльмен, который поместил в социальных сетях об этом сообщение, и заявил, что он хочет, чтобы его убили, будет бороться до конца, потому что это путь к мученичеству. Человеку 18 лет, он родился в Москве, семьей был увезен во Францию. Он не учился у этого педагога. Зарезал за то, что на уроке (факультативном, надо заметить, уроке) по культуре, по толерантности, преподаватель, Самуэль, показывал картинки, карикатуры на пророка Мухаммеда, совершенно непристойные. Те самые картинки, из-за которых пять лет назад в Париже трое арабов расстреляли редакцию журнала «Шарли Эбдо». Молодого человека полицейские застрелили, во Франции идут митинги в защиту толерантности и права на свободу слова. Я вижу многие отклики русских эмигрантов, которые на антиисламской стороне, что «видите, до чего доходит исламский фанатизм». И очень многие же русские эмигранты осуждают этого учителя: зачем на уроках такое показывать? 12 – 14 лет подросткам. Это все равно, что объяснять, что нельзя материться, произнося матерные слова.

Это разные вещи, друзья мои, очень разные. Хотя я думаю, что и в школе иногда можно произносить педагогу матерные слова. Например, в школе не проходят пушкинскую «Телегу жизни», а это одна из вершин пушкинского творчества, причем, в отличие от «Пророка», от «Я помню чудное мгновенье», от «Лукоморья», это живое до сих пор стихотворение. Живое, там все понятно, хотя на телеге ездят немногие, но там заменить на «запорожец», и будет то же самое. Но там в ключевой фразе матерное слово, одно, но оно создает эффект, которого хотел Пушкин. Таких случаев немного в русской литературе. Большинство писателей, которые употребляют матерные слова, делают это совершенно напрасно, только потому, что не в силах так владеть русским языком, чтобы сказать то же самое без мата. Это относится и к социальным сетям. Образованные люди, с дипломами, сейчас часто, публично, в социальных сетях матерятся и говорят: «А это для выразительности, чтобы прошибить стенку». Они не прошибают стенку, они возводят стенку, укрепляют. И у того же Пушкина, кроме «Телеги жизни», есть, я думаю, еще 10 – 20 стихотворений на ту же тему. Тема простая – memento mori, помни о смерти, carpe diem, дорожи каждым днем. То есть, он позаботился: кто не хочет с матом – получайте без мата. Но это мат.

А свободу слова надо демонстрировать на примере именно тех слов, которые нас оскорбляют. Объяснять слово «свободно» на примере стихотворений Евтушенко или Надсона совершенно бессмысленно. То есть, если объяснять, то, скажем, ругать действующего президента, своей страны, не чужой страны. И я могу выйти на Красную площадь и кричать: «Президент Трамп – дурак!» Правда, у нас сейчас такие отношения с Америкой, что могут и мне дать по мозгам: любят у нас Трампа, и он отвечает нам взаимностью.

Что пользы, как сказал Господь Иисус Христос, если вы любите любящих вас? Любите врагов. Значит, надо терпеть, не когда вам говорят комплименты, а когда вас ругают. Надо терпеть, не когда уважительно относятся к нашим ценностям, а когда в них плюют. Надо терпеть, не когда говорят: «Ой, какая у вас, Яков Гаврилович, мама была красивая!», а когда эту фотографию разместят в Интернете с какой-нибудь циничной или матерной надписью. Терпеть!

И еще один момент. Сегодня в мире во многих странах Востока и Африки христианам несладко. Например, в Египте. Не то чтобы гонения, но они составляют меньшинство. В Индии, в Египте, в Пакистане это ущемленное в правах меньшинство. Это часто нищие, потому что их большинство населения просто опускает до нищеты. Вот в Египте копты-христиане в основном занимаются уборкой и сортировкой мусора. Вспомним 1970-е годы, начало. В Москву приезжает на церковный собор делегация Греческой Церкви, греки-архиереи. Их ведут в Большой театр, как положено. По недосмотру (я абсолютно уверен, что в этом не было злого умысла) там идет балет «Сказка о попе и работнике его Балде». Ну, советская жизнь, ну каким местом думают? Греки подымаются и уходят. Советские епископы, думаю, что многие из ныне живущих, как митрополит Ювеналий (Поярков), остаются, они не смеют. И теперь вопрос: те люди, которые сегодня очень возмущаются и требуют защитить христианство – эти люди тогда встали бы и ушли бы? Нет, они остались бы сидеть. Это молодцы против овец, а против молодца и сам овца.

И практически всегда, даже просто всегда, наша агрессия – это компенсация нашей трусости. И как правило, мы хотим чужими руками спалить Жанну Д’Арк, Гуса, Савонаролу и так далее. Я знаю, что в Росси часто в социальных сетях и даже газетах можно прочесть: «Да я бы своими руками убил(а) бы гада!..» Не убивают. И слава Богу!

Цените свободу! Это относится не только к событиям в далеком Париже. Это относится к тому, что происходит в нашем доме, в нашей семье. Любите врагов ваших – это прежде всего не о дальних, а о ближних. Потому что тесно живем, вместе тесно, врозь скучно, а тесно – это ведь не географическое понятие, это не линейкой меряется, а сердцем. И мы можем жить с любимой тещей или свекровью в разных городах, а все равно тесно: она нам враг, мы не можем поделить любимого человека, как говорил Честертон. И не надо делить, не надо! Любимого хватит на всех.

Поэтому не надо защищать Бога: Он Сам Себя защитит, Его и на это хватит. Другое дело, что Его представления о защите, о порядке, о жизни радикально отличаются от наших. Поэтому Он Творец, а мы согрешившие люди, исказившие в себе образ и подобие Творца. Нам ли стрелять? Ведь в этого несчастного 18-летнего джентльмена можно было выстрелить какими-нибудь усыпляющими ампулами, не вопрос. Да просто усыпляющий газ, сетку, он побегал бы, побегал, сел бы и утомился. А у нас, чуть что, убивают, как правило, для того, чтобы скрыть что-то неприятное для власти, что это вовсе не террорист, а просто парень, у которого уже были уголовные приводы, правонарушитель, ну и, видимо, совсем съехал с катушек. Под предлогом религии, религия же тут ни при чем.

А вот в нашей жизни пусть религия будет при чем. Это означает, что мы должны быть на порядок добрее, толерантнее, скромнее, смиреннее, чем те, у кого нет веры.

 Иоанн Замараев:

Протодиакон Андрей Кураев – о вопросах, связанных с религиозностью и неверием, а также с личностными проблемами в нашем обществе.

 Андрей Кураев:

У нас в разных глазах проходят неформализованные границы между душевным и духовным. И в искусстве, и в психологии. То, что католик считает уже духовным переживанием, то есть, от Бога, православный скажет: «Это еще порождение твоего сознания».

Зайду издалека. Была такая французская путешественница, Александра Давид-Неэль. В 19-м веке она в Тибете жила, и несколько книг об этом написала. Тибет и до сих пор довольно закрытый регион, а тем более в 19-м столетии. И вот в одной из своих книг она рассказывает, что в тибетских монастырях есть такая практика. Приходит мальчик из деревни, крестьянин, поселяется в монастыре, и проходит курс обучения. Через несколько лет ему говорят: «Ты знаешь, тебе пришло время сделать выбор. Если ты хочешь действительно быть монахом, то тебе нужен учитель, не такой, как я. Тебе нужно найти учителя из мира богов. Поэтому, если ты хочешь, запрись у себя в келье, технику медитации ты знаешь, взывай к божеству. Ты уже знаешь, что богов мириады и мириады. Избери твоего личного бога на твой вкус, взывай к нему, и может быть, этот бог придет к тебе. Если нет, то иди в деревню, женись, живи как все». И вот юноша запирается у себя в келье и начинает медитировать. Через несколько дней постоянной медитации мир вокруг него меняется. Какие-то шорохи начинаются по углам, какие-то искорки, тени, и постепенно все это складывается в некий зримый образ, и он начинает вести беседу с этим явившимся ему богом, взысканным им. Вершиной считается умение пройти в полдень по людной площади монастыря и беседовать с этим богом, так, что другие его не видят, ты видишь и продолжаешь с ним духовную беседу. Вот если какая-то такая стадия достигнута, юноша идет к игумену монастыря, настоятелю, и говорит: «Наставник, спасибо тебе, все произошло так, как ты меня предупреждал. Вот мой бог стоит рядом со мной, не знаю, видишь ты его или нет, и обещает мне помочь». Тогда настоятель говорит: «Замечательно. Пусть этот бог будет тебе в помощь, слушайся во всем его, ступай в гору. Он тебе укажет, где поставить твою келью, и живи там, спасайся».

Но иногда бывает иначе. Иногда этот молодой человек, проведя в затворе месяц или больше, идет к настоятелю и говорит: «Учитель, прости, я ухожу в мир, я не буду монахом». Настоятель говорит: «Как? Почему ты не будешь монахом?» - «Ну, потому что я никому не нужен, никто из богов ко мне не пришел». – «Как?! Бедняжка! Как же никто не пришел? А ты вот эту асану принимал?» - «Да.» - «А в такой позе был?» - «Да.» - «А такой гимн читал?» - «Да». – «И такую-то мантру?» - «Все делал». – «И ничего?» - «Ничего». – «И ни голосов, ни видений, ничего не было?» - «А, - говорит юноша, - этого было навалом. Но просто каждый раз, когда я начинал над этим здраво размышлять, я понимал, что это были порождения моего сознания, а на самом деле ко мне никто не пришел. Поэтому я никому не нужен, я ухожу». И когда этот неудавшийся богоискатель уже поворачивается спиной к настоятелю, идет к двери, берется за ручку и открывает, вот тогда настоятель срывается с места и говорит: «Остановись. Ты единственный, кто понял правду. Все боги – это порождение нашего сознания. Поэтому ты будешь здесь настоятелем после меня, а те придурки пусть со своими привидениями по горам балуются».

Вот в чем отличие православия от буддизма в этом вопросе? Мы абсолютно со всем этим согласны, кроме категоричности последнего вывода. Да, это правда, человек может создавать богов по своему образу и подобию. Да, это правда, огромная часть человеческого религиозного опыта описывается словами советской песни «Тихо сам с собою я веду беседу». Да, это правда. Но на языке православия это называется «прелесть». Из того, что кто-то и где-то, даже часто, ошибся, не следует, что ошибаются все. Из того, что человек часто живет в мире иллюзий, не следует, что все есть иллюзия.

И вот отсюда вопрос поиска. «Дети, не всякому духу верьте, но проверяйте, от Бога ли они». Очень часто у нас действительно путается, где чисто душевные критерии, где духовные. Строго православная традиция в этом действительно строга. У католиков тут все мягче. Они и священной живописью назовут обычную картину, и зачастую вполне человеческие переживания, в том числе и криптосексуального характера, тоже могут назвать высокой мистикой. Поэтому это различие есть. И тем не менее, в принципе мы согласны, и католики, и православные. Не всякое искусство от Бога, не всякий экстаз от Бога, и не всякий опыт расширения сознания от Бога, и не всякий креативный опыт от Бога.

 Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

 Виктор Веряскин:  

Автор этой книги в первой главе описывает момент, на который мы не обращаем внимания – о роли случайностей в истории. Опять же, нам сообщается в летописях, в том числе в «Повести временных лет», что на самом деле неизвестно, где и как принял крещение князь Владимир. Одни говорят, что во Владимире, другие говорят, что в городе Василькове, третьи говорят, что в Херсонесе, а четвертые говорят: «Вы все неправы, и не там, и не там это было». Летописец сам фиксирует, что есть варианты объяснения этого события, которые даже не стыкуются один с другим. Одни говорят, что это было в купели в Херсонесе, другие говорят, что это было в водах реки Почайны, притока Днепра, и так далее. Варианты – опять. Варианты выбора в том числе описания. Но нам главное осмысление. Оказывается, византийский император обратился к князю Владимиру с просьбой о помощи: «У нас тут враги осадили Царьград, Константинополь, помогите». И князь Владимир помог, с условием: «Если ты отдашь за меня принцессу византийскую». А вы сами понимаете, за варвара отдавать принцессу византийскую, тем более царского рода… «Пока ты не крестишься, мы это не сделаем». И события так развивались, по крайней мере, по известным отдаленным описаниям, что Владимир помог византийскому императору, а тот не спешил выполнить свое обещание. И тогда якобы князь Владимир осадил Херсонес, осада длилась какое-то время, потому что это была окраина Византийской империи, одна из ее крепостей и владений. Владимир сказал: «Тогда я у тебя это заберу». Якобы в числе тех, кто защищал город Херсонес за крепостными стенами, был некий не то скиф, не то грек, Анастас. И он стрелу пустил к войску князя Владимира, и на стреле то ли привязана была записка, то ли написано: «Мы вам можем помочь. Если вы перекроете водопровод, который ведет снаружи в Херсонес, то вы легко дождетесь падения города, и вы его возьмете». Кто-то помог, подсказал. Это случайность? Это предопределение? Это расчет чей-то?

Князь Владимир воспользовался этим, перекрыл воду, в итоге потом взял Херсонес, потом взял в жены принцессу, и так далее. И вот здесь, в этой первой главе, этот историк и журналист Дмитрий Шурхало пишет: «Оказывается, ход развития истории и крещение Киевской Руси, и развитие государства, общества и цивилизации, и наш цивилизационный выбор зависел от трубы водопровода и момента ее перекрытия князем Владимиром». Писатель заостряет почти иронически этот момент. Но оказывается, иногда, якобы от мелочей и якобы от случайностей зависит потом серьезный поворот истории.

Да что нам рассказывать, если 7 лет назад я не подозревал, находясь в Крыму, в Симферополе, что произойдет и куда пойдет? И поэтому мы думаем сегодня, и придется подумать еще более серьезно. Поэтому я подготовил свой материал немножко по аналогии с книжкой. Оглядываемся мы иногда на личную жизнь и ее траекторию, оглядываемся и можем оценить, как кладбище неиспользованных возможностей. Можно было в юности поступить не в то учебное заведение, можно было получить не ту профессию, можно было, в конце концов, не туда поехать, не так поступить, и иначе пошла бы моя жизнь и моя судьба, и в итоге был бы другой совершенно результат и итог.

 Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Сегодня мы начнём с Вами разговор о святом 11-го столетия, который абсолютно немыслим был ещё каких-то два-три века ранее. Это Симеон Новый Богослов. Он церковный человек, он монах, но его монашество – это протест против того монашества, которое было в его время. Да, Симеон был одновременно и внутри монашества, но жил он, как бы так сказать «перпендикулярно». Он строил церковную жизнь, особо не смотря, что происходило вовне. То есть вокруг она как-то идёт по-своему, а свою жизнь он строит особо, по-новому. Его обвиняли в индивидуалистичности и прочем.

Итак, родился Симеон, в миру Фотий, в середине 10-го века, в 949-м году, в знатной и богатой семье, в Пафлагонии - это одна из греческих провинций. Получает очень хорошее воспитание и прекрасное образование, но светская карьера его не привлекает - с ранних лет он обнаруживает тягу к жизни аскетической, подвижнической. В 24 года поступает в знаменитый Студийский монастырь, прежде всего благодаря преп. Феодору Исповеднику. Это 973-й год. Там он знакомится с одним монахом высокой духовной жизни Симеоном по прозвищу Благоговейный. Эта встреча очень много дала самому Фотию-Симеону. Но в Студионе он не прижился, оттуда ушёл. Дело в том, что Студийский монастырь был общежительным, устав понятно какой - самого преп. Феодора Студита. Устав, очень чётко и подробно регламентировавший дисциплину жизни иночества, а это Симеону не подходило. Он чувствовал, что строгая монашеская дисциплина – это не его призвание. Из Студийского монастыря он уходит.

Кстати, жизнеописание преподобного Симеона достаточно авторитетно; написано его учеником, Никитой Стифатом - впоследствии секретарем патриарха Михаила.

О монашестве Симеона можно сказать две вещи. Одна как бы общая для всякой византийской агиографии. Это то, что мы видим уже в житии Антония Великого: вот он поступает в монастырь, и при этом отказывается от родового имущества. Но есть и особый момент, который надо подчеркнуть, и который касается уже некоторого отличия. Дело в том, что раннее аскетическое монашество отличалось в разные времена. Одно дело - послеконстантиновское, иное - времён Феодора Студита и Симеона Нового Богослова. В чём разница?

В какой-то степени уже сам факт нахождения монастыря в центре Константинополя говорит сам за себя. Монашество в Византии стало как бы одомашнено, приручено. Это можно понимать достаточно широко - в византийском мире монашество будет таким соседским, коммунальным. Этот факт жизни византийского общества почти ни с чем не может быть соотнесен в нашей церковной жизни. На Руси монастыри были гораздо дальше от повседневной бытовой жизни людей. Поход в монастырь представлял собою некий подвиг, ну поначалу, хотя бы паломничество. Монахи в наших монастырях живут особым образом, их не так много. Т.е., Русь-Украина и греческие провинции – это совсем разные реалии даже по территории. И связь с монашеской жизнью в византийском мире была гораздо крепче и гораздо домашнее. То есть, тут трудно даже сравнивать: у нас такого практически и не было.

Надо сразу сказать, что были очень серьёзные и моральные проблемы в византийской монашеской жизни. Иногда греческие монастыри, даже на Афоне, были источником всяческого зла – всяческих страстей и грехов. Бывало по-разному.

Помимо всего прочего, тогдашнее монашество отвергало эллинское образование. Для них само слово «эллинское» было синонимом «языческое». Вот если монах назвал кого эллином, то это всё равно что обозвать человека язычником. Т.е., это ругательное слово, так же, как через несколько веков, если кого у нас назовут «латинянином» - это также будет бранью. В отличие от Запада, где в это же время человек, не знающий Аристотеля, вообще не мог считать себя богословом. По крайней мере, во времена Симеона или чуть позже, когда на Западе уже будет хорошо развита схоластика.

О юности Симеона и вообще о его биографии мы можем узнавать также из его сочинений. Он иногда писал и о себе, причём, довольно много, в отличие от большинства византийских святых делился своим личным духовным опытом. На Востоке это не было принято – о себе не говорили. Да и на Западе - впервые мы сталкиваемся с такого рода явлением в творчестве блаж. Августина. Отчасти это похоже на древних христианских авторов, из греков, например, на Григория Богослова – он тоже о себе писал.

Самим Симеоном его монашеская юность описана не столько внешне - событийно, сколь внутренне. То есть, он описывает своё духовное состояние. Видно, что он очень тоскует, испытывает одиночество, страдает от непонимания, он не очень диалогичен. Пишет, что родители не особо обращали на него внимание, и он переживал из-за этого. Но его образование предполагало чтение множества разных книг, и это скрашивало одиночество. Он читал много духовных и аскетических текстов.

В конце концов, решил, как и многие до него и после, искать святого человека. То есть, приступил к поиску духовного отца. Как раз тогда он и встретился с Симеоном Благоговейным.