Здравствуйте, дорогие телезрители!

Как обычно, открывает нашу с Вами христианско-просветительскую телепрограмму отец Яков Кротов - настоятель Свято-Духовской общины Украинской Церкви в Москве, очередными своими размышлениями.

Яков Кротов:

Я сегодня хотел бы поговорить о науке, религии, женщинах, о политике. Начну с ковида. Недавно я прочел заметку одной ученой, биолога, из наших, живет в Штатах. Она привилась от ковида, экспериментальное лекарство, вроде бы все слава Богу. И она пишет, что «мы, ученые, виноваты, грешны, что плохо пропагандируем науку, потому что в результате в развитых странах Западной Европы и в США количество людей, которые прививаются (там же свобода прививок) упала до 80%, а нужно 100%». Насколько я знаю, в Украине эта проблема актуальна. Во всяком случае, нежно любимый мной доктор Комаровский все время стучит в сердца украинцев и требует, чтобы все прививались. И доктор прав.

Но что меня насторожило? Вот это покаяние от имени ученых. «Мы виноваты». Вспоминается, конечно, «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», где начальник-прораб воспитывает хулигана. «Мы недосмотрели, мы не воспитали как следует». А почему, собственно, я должен кого-то воспитывать? Ученый не виноват, что он говорит (а ученые говорят) – а окружающие не слышат.

Я виноват, что не обратил всю Россию, всю Украину, или хотя бы половину Италии ко Христу? Не надо думать, что итальянцы уже все обращены ко Христу. Вы скажите это в Италии – будут долго смеяться. Обращены к телевизору, к политике, к науке, но не ко Христу. Нет, я не виноват. Я делаю, что могу, и при этом я периодически чувствую, что мне сатана нашептывает: «Чего ты все болтаешь? Вот ты много говоришь – ты хочешь заглушить страх смерти». Это, между прочим, сатана взял мысль, даже цитату, из Томаса Мертона, римо-католического монаха-бенедиктинца. Жил он в 50-е – 60-е годы, и стал очень популярен в Штатах благодаря своей книге «Семь уровней одной горы», где он пропагандировал такое вот молчаливое монашество. Или хотя он был, пожалуй, картезианец, не принципиально. «Бывает болтовня, которая заглушает страх смерти, и проповедь Христа может быть такой болтовней». Может. И акафист, и даже Литургия может превратиться в болтовню. Но это не означает, что надо на всем поставить крест и молчать.

Ученый должен делать науку. Популяризаторы науки должны говорить о науке. Вот я не мистик – я популяризатор мистики. У меня мистический опыт махонький, но свой. Так вот, если уж в чем-то упрекать людей, так это в том, что они недостаточно человечны. Можно упрекнуть политиков, что они слишком мало интересуются наукой? Конечно, их надо в этом упрекать. Можно упрекнуть продавца газет или книг, сапожника, офисного клерка, что он мало интересуется наукой? Конечно. Человек, который не интересуется наукой, не будучи ученым, очень этим грешен. Точно так же, как если сытый не интересуется голодным, а если уж голодный не интересуется булочником, и крестьянином, то это вообще безумие.

Так вот, человек судится не по своей только прямой специальности. Политик должен интересоваться наукой, даже если ему это не поможет в политической карьере. А то сейчас, смотрите, в России, о чем только не говорят оппозиционные политики. Обо всем, кроме Украины. Это табу, это запрет. И о Чечне не говорят, и о Грузии не говорят: это повредит в глазах избирателей. А вечная жизнь не повредит, случайно, в глазах окружающих? Моя вера не вредит мне в глазах окружающих? Ну, думаю, что вредит, должна. Я, когда был атеистом, нехорошо относился к верующим, особенно к говорящим, но тогда таких было мало.

Так вот, каждый из нас судится за то, как я делаю свое дело, но и за то, насколько я интересуюсь другими, насколько я выхожу за свои пределы. Не к Богу, это само собой. А к интересам другого человека. Потому что другой человек интересуется тем, что важно мне. Мир так устроен. Существует разделение труда: политику политиково, ученому ученое. Нам, обычным людям, магазин – работа – офис – Парк культуры. Но нету разделения человеческого труда. Быть человеком – это означает просто быть. Поэтому нельзя выбрать себе специализацию. «Я вот в политику не лезу» - голубчик, тогда полезай в освенцимскую печь. «Я вот наукой не интересуюсь, там можно легко ногу сломать» - сломай ногу, но интересуйся. «Я в религиозные вопросы не лезу, там сплошь сектанты, гипнотизирование, зомбирование». Может быть, ты рискуешь потерять квартиру, а все-таки залезь. Потому что человек – это не обезьяна. Обезьяна может сидеть в клетке своего круга интересов, а мы должны раздвигать прутья и вылезать.

Это называется сверхэволюция. Мое слово, только что придумал. Ну, за здоровую сверхэволюцию! Тейяр де Шарден, великий иезуит, богослов, палеонтолог и эволюционист 20-го века, говорил, что Христос – это Альфа и Омега эволюционного процесса. Ну, за омегизацию души!

 Иоанн Замараев:

Протодиакон Андрей Кураев – о вопросах, связанных с религиозностью и неверием, а также со взаимоотношением личности и общества.

 Андрей Кураев:

Есть в Писании такие слова: «Человек взирает на лица, а Бог на сердца». Мне кажется, это очень точная формулировка различия между персоной и ипостасью. Ипостась – это то, что сокрыто. Отсюда очень важный вывод. Почему я говорю, что у нас нет рыцарской чести, тяги к ней? Потому что если ипостась – то, что сокрыто, то туда не дотянуться. Тот, кто дал мне пощечину, на самом деле просто сделал мне бесплатный массаж эпителия. А вот если я начну отвечать тем же, вот тогда, значит, яд и рана дошли до сердца. А если, напротив, persona est relatio, личность – отношение, то тогда вот эта маска на моем лице – она натянута, она очень болезненна. И поэтому очень важна культура жеста, уважения, подчеркнутого этикета – но и дистанцированности, соответственно. Я скажу: мне очень близки слова замечательного русско-прибалтийского философа Льва Карсавина, замечательного медиевиста, в эмиграции он жил в Прибалтике, пока его там не арестовали в 45-м. Лев Платонович Карсавин однажды сказал очень точно: «Мне искренне жаль моих западных коллег, христианских философов, которые вместо термина «личность» вынуждены обходиться термином «харя» (в смысле, «персона»). Вот это и есть.

Но все же, этот пафос различия нельзя абсолютизировать. Потому что, видите, даже по ходу нашего общения я пробую показать, что очень часто то, что происходило в западной культуре, в философии, в психологии, естественно, впитывается и в русское православное. Это неизбежно. И здесь, мне кажется, очень важно разрешить себе и видеть различия, и в то же время не абсолютизировать их. Потому что ни один живой организм не живет в абсолютно изолированной среде. Всегда есть некий взаимообмен: что-то впитываешь, что-то отторгаешь, что-то временно удерживаешь в себе, а потом извергаешь.

Вот так же и с организмом христианской мысли происходит. Самый главный вывод все-таки, прежде всего, речевой. Значит, я вас очень прошу: слово «ипостась» не использовать в значении «аспект». Это не аспект, а именно то, что под, что глубже любого аспекта, глубже любого проявления, а аспект – это именно проявление, некая видимость. И помнить, что личность нельзя воспитать. Личность – это Божий дар. А вот воспитать можно те или иные качества личности, ту или иную актуализацию нашей общей природы. Вот здесь – да, мы можем влиять друг на друга, здесь возможно взаимное воздействие, в том числе и воспитательное.

Образ Бога в человеке, как говорит православное богословие, это таланты, которые нам даны, и то, что отличает нас от мира ангелов и от мира животных. Разумность, способность к разуму, словесные коммуникации, способность к бессмертию, способность к любви, способность к богообщению, к творчеству. Но это все способности. А вот как я их использую, уже определяется мною самим. И если я, подобно Богу, использую эти таланты только для служения святому началу, тогда я становлюсь преподобным. От образа Бога надо пройти к подобию Бога. Вот, соответственно, на меня самого возложена ответственность за этот труд. В каком-то смысле мы входим в этот мир в качестве полуфабрикатов. Иоанн Златоуст говорит так, как бы от имени Бога, риторически Златоуст выражается: «Я (говорит Господь) дал тебе прекрасное тело, а теперь ты, человек, создай себе прекрасную душу».

Я, простите, расскажу одну историю, у Льва Карсавина ее украл, признаюсь. Монастырь славился экзорцистами. То есть, отчитывали людей, бесов изгоняли. И крестьяне притащили в этот монастырь одного мужичка, бесноватого. Монах-экзорцист идет в храм, облачается, берет распятие в руки, идет к этому бесноватому и начинает чин отчитки, опять же по Большому Требнику Петра Могилы, где все это есть. «Именем Господа нашего Иисуса Христа я властью, данной мне, запрещаю тебе, сатана, повелеваю тебе, изыди», и так далее. Бес начинает хохотать: «Ты кто такой, чтобы мне повелевать?» - «Я, смиренный служитель Христов, именем Господа моего Иисуса Христа, повелеваю тебе…» - «Это ты – служитель Христа? Да не смеши мои копыта! Какой ты служитель Христа? Ты мой служитель, Ты мойраб. Ты что, забыл?..» - и напоминает этому монаху грех, который в жизни этого монаха был, а монах в нем не исповедался. Этот монах слышит такое обличение от беса, кладет крест, снимает с себя священные одежды, бежит к монастырскому духовнику, исповедуется ему, и потом возвращается в храм, снова облачается, берет крест и начинает снова: «Я именем Господа нашего Иисуса Христа повелеваю тебе, сатана, изыди и остави сие создание!..» Бес опять хохочет: «Ты кто такой, чтобы мне повелевать?» - «Я, служитель Христов, именем Христа повелеваю…» - «Ты – служитель Христов?! Ты мой служитель! Ты что, забыл, у тебя же грех… Какой же у тебя грех-то?.. Вот все время помнил – и забыл».

Так что, если покаяние правильное – да, оно стирает, яко же небывшее. Вот, скажем, у меня в моей памяти живут две очень больные занозы, для меня очень болезненные. Имя одной занозы – архимандрит Кирилл Павлов. Имя другой занозы – отец Александр Пивоваров. Поясню. Отец Кирилл Павлов – человек, совершенно удивительный, очень высокой судьбы. Солдат, фронтовик, после войны пришедший в монастырь и принявший постриг, многие годы духовник Троице-Сергиевой Лавры, и нас, семинаристов, да и вообще половины Руси, можно сказать. И он уже 20 лет парализованный лежит, в состоянии практически комы. Вторая история. Отец Александр Пивоваров – удивительный священник. В советские годы сидел, причем в 70-е годы, а не когда-то в сталинские. Храмы восстанавливал, строил храмы в Советском Союзе, в Сибири. Потом уже, в 90-е годы, в Новокузнецке, огромный собор построили, семинарию открыли, и так далее. И он однажды ехал в епархию, в Кемерово, и его водитель заснул, и они въехали под бензовоз.

Почему для меня это очень болезненная память, и о живом отце Кирилле, и об уже усопшем отце Александре? Потому что для меня это образцы священнического служения. Но какую боль, тем не менее, Господь послал им обоим! И боль отца Кирилла еще не кончилась, не изжита. И я думаю: а что же тогда мне-то предстоит, в моей, так скажем, старости и в дожитии перетерпеть, чтобы более-менее очиститься от того, что я накопил за прошедший период моей жизни? Так что, поэтому легко, конечно, рассуждать об очистительных страданиях. Но лучше как-то молить Господа, чтобы, может быть, Его милость даже и это превзошла.

Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

Виктор Веряскин:  

Подумайте над вопросом, почему говорят, что история не должна знать сослагательного наклонения. А вот чтобы произошло, если бы пошел иначе ход событий? Если бы Иисус не родился, как бы пошла история, или в какую сторону пошло бы развитие европейской цивилизации? Я подумал над этими вопросами.

В украинском католическом университете во Львове, УКУ, произошла конференция, семинар и защита диссертации. На какую тему, знаете? О подготовке учреждения Киевского патриархата, УГКЦ. История, обоснование и необходимость усиления статуса Греко-Католической Церкви и возвышения ее до статуса патриархата. Вот, на фото они тоже в масках, на семинаре и на защите диссертации. И поэтому, когда мы с вами рассматриваем некоторые вопросы истории, некоторые вопросы богословских проблем, то это не как бы случайно или абстрактно, или как-то слишком теоретически. Это, оказывается, актуальные вопросы нашей жизни, в том числе сегодняшней. Хотя не так давно предстоятель ПЦУ Украины заявил, что нашей целью тоже является Киевский патриархат ПЦУ, как следующая ступень, и этап достижения.

Я проработал материал, нашел интересную книгу украинского журналиста и историка Дмитрия Шурхало – «Українська якбитологія». С одной стороны, иронически, а с другой стороны, українською мовою. Но иногда как раз мы говорим: «если бы», «як би то було інакше», то сегодня мы жили бы в другой стране, в других условиях, на другом уровне жизни, и так далее. И вот человек собрал столько материала, кто не читал и не видел, очень рекомендую. Потому что действительно, мы можем мечтать, а как бы то произошло. Помните, как нам говорили: «Через 20 лет будет коммунизм! И мы войдем в коммунизм без религии и без Церкви! Потому что надо входить в него без родимых пятен капитализма, и без пережитков прошлого». И некоторые из нас с вами даже думали: «А вдруг в самом деле через 20 лет будет изобилие, денег не будет, будет счастье, равноправие и все такое?» И як би то произошло, и если бы это было, и якобы уже не было бы ни веры, ни религии, ни Церкви, ничего? А оказалось, оно, это воображение, это моделирование будущего, и это мечтание, может не осуществиться, и не осуществилось. А ведь люди среднего и старшего поколения припоминают: это называлось тогда научным коммунизмом, и к программе построения коммунизма были приложены контрольные цифры, рассчитанные, что если каждый год выпускать, например, миллион тонн бетона, то через 20 лет забетонируем не только весь Советский Союз, но и весь земной шар. И это было рассчитано. Это мы сейчас улыбаемся, а тогда там же, в этом расчете, было: «Если каждый год закрывать столько-то храмов, через 20 лет придем к нулю». У них было все рассчитано. Они моделировали: «Если мы это сделаем таким-то путем, мы достигнем такой-то цели». Вот это «если бы», оно иногда может осуществиться, а может не осуществиться.

Но мы мечтаем в личной жизни, мы моделируем будущее общества и государства, мы моделируем развитие, может быть, нашей юрисдикции и Церкви. А от чего это зависит? Давным-давно к Ленину подошел еще один социалист и говорит: «Товарищ Ульянов, я не очень понимаю. Если вы учите о неизбежной закономерной смене формаций, и социализм наступит неизбежно, в силу смены формации капиталистической и социалистической, так же, как феодальную сменила капиталистическая, и так же, как рабовладельческую сменила феодальная…» - Как говорили у нас в армии, «дембель неизбежен, как крах капитализма». – И вот социалист говорит: «Я не очень понимаю. Если социалистическая революция наступит неизбежно и закономерно, в соответствии с законом развития истории, зачем мы создаем партию, целью и задачей которой является содействие скорейшему наступлению этого явления? Если он оно не случайно, а закономерное, оно и без нас наступит. Представьте, - говорит, - предсказано наступление солнечного затмения, и оно неизбежно наступит. А мы создаем партию, имеющую целью скорейшее наступление солнечного затмения».

И вот у нас возникает с вами вопрос. Все предопределено в жизни и в политике, и в экономике, или что-то зависит от нашего свободного выбора, от интенсивности наших действий и усилий? Это не абстракция. Это и богословская проблема, и политическая, и общественная, и личная. Потому что можно не пытаться, не планировать, не моделировать, не мечтать о развитии личного жизненного пути, а можно пытаться планировать и идти по этому плану, и иногда корректировать эти планы, чтобы что-то сбылось, а что-то не сбылось, «венком событий и надежд переплелось».

 Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Завершая наш с Вами разговор о Патриархе Фотии упоминаниями о его литературном наследии, надо бы ещё немного сказать о стиле его взаимоотношений с Западом, ведь его, впоследствии стали считать главным виновником церковного раскола 1054 года, хотя жил он значительно раньше - в веке 9-м. При этом мы прекрасно знаем, что особых ссор с Римским папой у него не было. Но психологически его позиция была настолько нова для римского сознания, - в первую очередь ощущение собственного достоинства, внутреннего чувства независимости, самостоятельного поведения, - что его прямо-таки считали виновником надвигающейся схизмы. На самом деле схизмы-то особой при нём и не было. Если помните, когда предыдущие константинопольские патриархи писали римским папам, то они обращались к ним как младшие братья. Не то чтобы лобызали туфлю… Но помните, я рассказывал о греческом политическом языке, очень витиеватом и цветастом, с восхвалениями, дифирамбами, панегириками, политесами, так что на Западе этот стиль порой ошибочно воспринимали за подобострастие. Так вот, Фотий перестал использовать такой язык. Он писал в сухом деловом стиле, и в Риме были этим очень удивлены. За этим чётко виднелась позиция, дескать, мы занимаемся интересами своей церкви, а вы занимаетесь интересами своей церкви. В частности, там был целый спор по поводу миссии в Болгарии, где было сильно и греческое, и латинское влияние.

То есть, Фотий открыто борется с папой за влияние на церковные дела. Можно сказать, что таким тоном до Фотия никто с папами не разговаривал, и это было в какой-то мере шоком для римского духовенства. Фотий чувствовал себя как минимум на равных, по правде же говоря, смотрел на пап свысока, считал себя мудрым эллином, учёным, а латинян воспринимал как варваров. Это, конечно, не соответствовало действительности, так как в середине 9-го века был целый ряд выдающихся пап, таких как Николай или Адриан, которые были более чем достойными соперниками для Фотия. Характерно даже и то, что именно эти папы поддерживали Кирилла и Мефодия просветителей наших народов, именно с папами Кирилл и Мефодий сотрудничали. На самом деле Фотий против Рима, в общем-то, особо ничего не имел. Просто он превыше всего ставил интересы своей константинопольской Церкви, как он их видел.

Ну, и теперь буквально несколько слов о его сочинениях.

В первую очередь, как мы уже упоминали – это, так называемая, «Библиотека» - описание примерно четырехсот книг, сделанное Фотием и его учениками – очень ценный труд, потому, как мы говорили, большинство описанных им памятников литературы до нас не дошло.

Также сохранилось чрезвычайно ценное собрание писемна самые разные темы – и богословские, и политические…

Еще у него есть собрание проповедей, интересное, в частности, тем, что в них он откликается на общественные события своего времени. Так, он говорит о походе 861-го г. неких русов под Константинополь, которые дошли на лодках от Днепра до стен Царьграда.

Весьма знакова его «Мистагогия Святого Духа» - к вопросу филиокве - книга полемическая, направленная против христиан запада.

Филиокве, как многие из Вас знают – это Богословский термин, вокруг которого много было споров и спекуляций. Filios – Сын, в переводе с латинского, а qve – это союз «и», т.е., словосочетание - «и Сына». Западные христиане исполняют символ веры с филиокве, а восточные без. Т.е., когда мы читаем или поём «Верую во единого Бога Отца Вседержители… в Сына единородного от Отца рождённого прежде всех веков… и в Духа святого Господа животворящего – далее - от Отца исходящего…» От Отца. А на Западе принято произносить «от Отца и Сына исходящего…» Такая вот Богословская тонкость, различающая исполнение символа веры на Западе или на Востоке.

На эту мелочь, минимум 600 лет не обращали внимание, пока христиане жили в относительном согласии и взаимоуважении. А вот когда дружба иссякла, возникла серьёзная ссора, причём не по вопросам веры, а по причине властолюбивых амбиций - горшки побили, так сказать, и задним числом стали искать причины, оправдывающие раскол. Вспомнили и разницу в праздновании Пасхи, отличительные особенности Богослужений – например там, на каком хлебе совершать евхаристию – на пресном или квасном, и т.д. Ну и конечно же это самое злополучное «Filioqve». Ну и Богословский труд Фотия «Мистагогия Святого Духа» оказался маслом выплеснутым в огонь разделяющий единую Церковь на Восточную Православную и Западную Римо-католическую.

Хотя вряд ли стоит винить Фотия за эту писанину. С Римом он был, хотя и в жёстких отношениях, но в мире, да и вряд ли он предполагал, что его произведение будет использоваться для оправдания схизмы.

К сожалению, нам неизвестны следствия многого, даже положительного совершаемого нами. Справедливо присловье: благими намерениями выстлана дорога в ад.

Впрочем, как бы то ни было, Фотий - персонаж в истории Церкви всё же положительный.