Здравствуйте, дорогие телезрители!

В церковном словоупотреблении есть такое понятие - «упражнение в добродетели». Оно вроде как всем понятно – в добрых делах, как и в спорте, нужно упражняться. В осуществлении любых добрых дел нужны силы, подготовка, сноровка, как это ни покажется странным. Отец Яков Кротов несколько слов по этому поводу.

Яков Кротов:

Есть такое выражение – «упражняться в добродетели». Оно не очень древнее, для христианской традиции оно сравнительно новое. Я думаю, оно появилось, насколько я помню, где-то в 16-м – 17-м веках. То есть, монахи древности не говорили, что они упражняются в добродетели, они просто каялись и подвизались, совершали духовные подвиги. В 16-м же веке знаменитый Игнатий Лойола пишет книгу «Духовные упражнения». И подозреваю, что выражение «упражняться в добродетели» появляется тогда же. Это, наверное, часть более широкого явления, выходящего за рамки Церкви и религии. И явление это историки иногда называют, как бы так сказать покрасивее, наверное, не скажешь… индустриализация духовности. То есть, люди в 16-м веке начинают работать на фабриках, на мануфактурах, главное, что на станках. Это довольно механическая работа. И человек поневоле начинает воспринимать весь мир, как такую вот огромную фабрику, куда надо приходить регулярно, делать какие-то упражнения, телодвижения, заученные, механические. Вот что, может быть, главное, что настораживает в выражении «упражняться в добродетели».

Таким же становится и спорт. Конечно, спортивные упражнения, подготовки к соревнованиям были всегда, когда только появился спорт. Мы это знаем из древнегреческой и древнеримской литературы. У апостола Павла это есть. И в сущности, когда апостол Павел сравнивает верующего со спортсменом, тоже можно сказать, что это духовное упражнение. Но Павел сравнивает от противного: что вы не деритесь с воздухом, как борец. Имеется в виду, что античные борцы, боксеры, говоря современным языком, они упражнялись, тренировались и били воздух – видимо, груш тогда не было. А вы, - говорит он, - сражайтесь с настоящим противником, со злом. Не спрашивайте, откуда в мире зло, а бейте его.

И тем не менее, духовные упражнения. Мне кажется, вопрос попадает в некоторую больную, или лучше сказать, подходящую точку, именно из-за карантина, из-за сегодняшнего положения. Во многих странах уже ослабляют карантин, но во многих нет. Для людей пожилых, которым особенно угрожает нынешнее заболевание, лучше, конечно, поберечься. И человек волей-неволей оказывается в таком монашеском положении. Духовные упражнения Лойолы – их ведь у римо-католиков делают, удаляясь от дел, на несколько дней, на неделю, на больший срок. И насколько я знаю, там даже папа Римский удаляется постом для духовных упражнений. У него есть специальный помощник, исповедник, который каждый день ему читает проповеди, и я думаю, не ему одному. А потом все расходятся, и каждый размышляет над Евангелием, и так далее.

Это упражнение в добродетели? Да, конечно. Просто – что считать добродетелью? Молитва – это добродетель? Сложный вопрос. Как сказать. С одной стороны, конечно, нет. Мне кажется, что добродетель – это то, что мы делаем другому человеку: накормить, напоить, дать денег, перевести пионера через дорогу, помочь диктатору покинуть президентское кресло. Это все добрые дела. А молитва – разве это доброе дело? Молитва – это как поцелуй. Разве поцелуй – доброе дело? А с другой стороны, это что, дурное дело, злое дело? Тоже не скажешь.

Так вот, молитва. Конечно, молитва изначально – как дыхание. Но существуют ведь упражнения по развитию дыхательной системы. Не обязательно холотропное дыхание, то есть глубже вдыхать, задерживать, и тем самым перенасыщать организм кислородом. Я не пробовал, и не думаю, что это очень уж нужно. Но тем не менее, вот писаная молитва. Конечно, с годами, как вот живешь с Богом, значение заученных молитв должно уменьшаться. Но они все равно остаются. Это упражнение? Почему нет? Молитва по четкам, Иисусова молитва, повторяющаяся такая молитва – она ведь тоже важна, и это именно упражнение. Мы как бы вгоняем себя в транс, как человек, который делает отжимания, или занимается джоггингом. Вот я недавно прочел замечательное сравнение. Американский президент и главврач Америки, Трамп и Фаучи, и там сказано: вообще они оба с Манхэттена, оба из Нью-Йорка, и примерно даже из одной среды, недавние эмигранты. Но Трамп – это человек, который играет в гольф, а Фаучи – это человек, который занимается джоггингом, то есть бегает. Для джоггинга нужна только улица, для гольфа нужно огромное поле. Это очень дорогой вид спорта, в отличие от бега.

Так вот, духовные упражнения тоже бывают разные. Но я думаю, что в целом это типа джоггинга, это вовсе не игра в гольф. Это важнее. Игра в гольф – это богословские конференции, это крестные ходы, это чтение богословской литературы, это не упражнения в добродетели. А упражнения в добродетели – вот человек оказался волей природы заточен в четырех стенах, на улицу выходит редко. Вирусы приходят и уходят, старение остается с нами, начиная с момента рождения, ну хорошо, с 15-ти лет. И рано или поздно мы все будем ограничены в своих движениях, то есть мы все станем невольно монахами. Это и есть время духовных упражнений. Вечером, усталые, мы отдыхаем. Это не время для духовных упражнений. Духовные упражнения надо делать, когда мы уже отдохнули. И вы знаете, полезно, отдыхая, помнить, что мы отдыхаем для чего-то, в том числе для духовных упражнений.

Духовные упражнения… Мне кажется, тут самое важное – это некоторая такая систематичность, или даже, может быть, лучше сказать, ритмичность. Как и физические упражнения. То есть, если это молитва, то это молитва по четкам. Иисусова молитва, у православных – розарий, у католиков – ну, никто не мешает, конечно. Пение псалмов, у древних монахов, да и сейчас тоже. Размышления, медитация – это тоже своего рода духовные упражнения. Могут ли быть духовными упражнениями дела милосердия? Ну конечно, могут, и часто это духовные упражнения. Но мне кажется, что важно все-таки различать. Духовные упражнения – они напоминают нам, что вся жизнь – это всего-навсего репетиция. И слава Богу, что Он дал нам возможность порепетировать. Потому что один раз уже был фальшивый старт, фальшстарт, и мы теперь готовимся к новой жизни. Если мы не дорепетируем, то как бы еще один фальшивый старт не произошел. Так что духовные упражнения – это означает, для меня вот, например… Ну, вот Лев Толстой, он все-таки важнее, чем я. У него такими упражнениями была езда на лошади, он страшно это любил. И он молился, когда ездил на лошади. Значит, для него это духовное упражнение.

Духовное упражнение – это все, что связано с молитвой. Подготовка к молитве, осмысление молитвы, чтение Священного Писания. Потому что чтение Библии – это своего рода молитва. Это все-таки разговор с Тем, Кто вдохновлял людей, писавших и составлявших Священное Писание. Так что это тоже духовное упражнение.

И наконец, очень часто духовное упражнение, если уж говорить о делах милосердия (а они часто включаются в это понятие) – это прежде всего кого-то посетить, с кем-то поговорить. Но сейчас это можно делать по Интернету. Мы счастливые люди, в самом деле. И мы можем помочь другому человеку. Вот только упражнением это становится, если мы это делаем регулярно. Это очень важная черта духовных упражнений. Поэтому лучше немножечко себе определить и прямо сказать: вот в течение трех недель я буду делать то-то, или в течение трех лет. Много не надо.

Вы понимаете, с чем бы это сравнить… Вот есть антидуховные упражнения. Иногда муж и жена, для того, чтобы не поубивать друг друга, разъезжаются. Ну, если люди интеллигентные, мужчина уезжает, оставляет все. Ну, в общем, как бы… Это не развод, особенно если верующие, но так вот временно расстанемся. Это антидуховное упражнение. Я сам иногда говорю, что вы свободны разойтись. Не обязательно разводиться юридически, делить имущество или квартиру. Вы можете пожить отдельно. Надо сказать, никто из тех людей, которым я говорил, что это возможно, я это не советовал, но говорил, что возможно, никто, к счастью, не пробовал. Узнав, что это возможно, люди мобилизовывались. Я думаю, что духовные упражнения, они подводят, мы подводим себя к чему-то возможному, и иногда даже его не делаем, но мобилизуемся. Мы начинаем понимать, что можно быть подвижником. Мы не становимся подвижником, но мы в обычной жизни чуть-чуть становимся дисциплинированнее, регулярнее. Тем не менее, вот это временное расхождение я бы никому не советовал. Я говорю, что это возможно, но я никогда никому не скажу: «Давайте». Потому что это упражнение в разводе. Это все-таки упражнение в разделении того, что было соединено в любви, и люди привыкают, к сожалению. И обнаруживается: не то, что не было любви – любовь была. Но они упражняются в нелюбви. Потом придет осознание того, что зря они в этом упражнялись. Но это будет потом, и уже разбитого, разрезанного не соединишь.

Так что поосторожнее с этими делами, и посмелее со всеми видами духовных упражнений. Чтение Писания, молитва, размышления… Главное, мне кажется, действительно некоторый формализм. То есть, вот четко себе определить: 5 минут, 10 минут, 2 минуты, и то неплохо. И четко определить, в течение какого времени мы будем делать эти духовные упражнения. Я бы сказал, что современному человеку лучше вот несколько дней, не больше. Но за несколько дней мы можем сделать очень много. И проверяется доброкачественность наших духовных упражнений тем, насколько мы стали спокойнее, миролюбивее, и более человечны в общении с другими людьми.

 Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

Виктор Веряскин:  

Дальше. Характерно, что это документ Вселенского патриархата, но он приводит в разделе 44-м, что ненасильственные действия – это идеал. И высшее правильное взаимоотношение между людьми – это всегда ненасильственное. И они приводят там пример: киевских князей Бориса и Глеба, что вот они могли не сопротивляться, проявлять ненасилие, и поэтому это является высшим идеалом. Но в крайних ситуациях, конечно же, допускается и право на сопротивление, и защиту, и даже право на восстание.

Ну, и очень принципиальный вопрос, один из самых главных. Идеалом провозглашается Евангелиеи первохристианство первого века. И константиновская эра называется уже отступлением от первоначальных идеалов христианства. Для представителей греко-византийской Церкви это подвиг – честно признать, что, оказывается, с веками могло быть ослабление благочестия, неправильное понимание чего-то, и так далее. И в 51-м разделе прямо заявляется: «Мы не должны навязывать представителям других культур, наций и народов византизм и греческое понимание, византийский подход, к вопросам государственности, культуры, языка и так далее». Это определенное самопожертвование и самоограничение представителей византизма, греческой культуры и так далее.

Так вот, 58-й пункт этого манифеста вселенского православия – один из самых для нас актуальных, и на мой взгляд, прогрессивных и удивительных. «Возможны новые способы изложения веры и свежие концептуальные формулирования». Вы знаете, 100 с лишним лет назад, в конце 19-го века, Владимир Соловьев написал работу о догматическом развитии Церкви, и тогда многие сразу обрушились: «Как? Христос вчера, и вовеки, и сегодня тот же! Он какой был в 1-м веке, такой и в 21-м веке должен быть!» И возникла оппозиция к тому, что разве может быть развитие в Церкви? Церковь статична! И вот мы с вами понимаем, что когда методология нашего мышления связывает вот эти два пункта, тезис и антитезис, или мы статичны и стоим на месте, и только сохраняем то, что было в 1-м веке, или мы динамично развиваемся, и идет развитие. И можно ли соединить хоть в какой-то пропорции этот тезис и антитезис, в каком-то синтезе? И вот сегодня, 100 с лишним лет спустя, в декларации, в манифесте, в документе, Церковь наконец-то прямо говорит, что признает необходимость освежения формулировок, концепций, развития мысли, содержания хотя бы христианских идей и концепций. Это очень важный момент.

Дальше, в 55-м разделе, заявлено и сформулировано, что Божественное откровение было дано не только народу израильскому, но и греческим философам, и цитируют Иустина Мученика, богослова, апологета первой половины 2-го века нашей эры. И это также новый шаг вперед и вверх. Для людей – историков богословия это не новая мысль. Но для манифеста и декларации общей веры Церкви это смелый шаг. Потому что мы с вами, с одной стороны, те, кто изучали, и те, кто глубоко раздумывали над этим, то они помнят и слова апостола Павла, о том, что невидимая сила Божества, Его невидимое существо и природа через рассматривание творений видимы, и они доступны даже язычникам, а не только мудрецам. И сегодня мы с радостью видим, что в документе Церкви это громко заявляется.

 Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Вглядываясь в исторические события 8-го столетия, связанные с противостоянием иконоборцев с иконопочитателями - неизбывное чувство досады охватывает. Лидеры Церкви – епископы, духовенство всех мастей подобострастно исполняли волю императоров, причём под козырёк, так сказать – дружно и зачастую единогласно. Ну вот Константин 5-й Копроним оказался противникомсвященных изображений, как тут же в 754-м собор епископов со всей тогдашней вселенной аж 338 отцов «святых», так сказать, единодушно отвергаетиконы, объявив их идолами. Ну хоть бы один епископ, пресвитер или дьякон возразил! Но раз император сказал, что иконы – это идолы, значит, идолы.

Восходит на престол Ирина в 780-м, говорит, что иконы – это классно. И тут же собирается 7-й Вселенский собор, дозволяющийсвященные изображения и в храмах, и в быту.

Проходит немного времени, и на императорский престол восходит Лев 5-й Армянин – тоже не симпатизировавший иконопочитанию, а значит, в 815 году собирается новый Вселенский собор, который анафематствует отцов 7-го Вселенского, и наоборот, реабилитирует ранее осуждённых отцов собора 754-го года, возвратив ему статус Вселенского.

Дурно пахнет как-то всем этим.

Но давайте продолжим и по порядку. Значит, после смерти императора Льва в 780-м году власть переходит к его супруге Ирине – почитательнице икон. Теперь тесно становится константинопольскому патриархуПавлу - противнику священных изображений – ему приходится уйти с константинопольской кафедры, и на его место возведен Тарасий – крупный государственный чиновник. Быстро решили созвать Вселенский собор. Ирина отправила приглашение папе – им тогда был Адриан. Тот прислал своих легатов, прибыли также и представители других восточных кафедр.

Ну, и этот самый собор до сих пор значится 7-м Вселенским, которому всегда придавалось большое значение. Поэтому, давайте несколько о нём слов.

Первая попытка открыть 7-й Вселенский была осуществлена 786-м году на следующий день после Преображения, 7-го августа. Но императрица не учла реакции тогдашней общественности, и армии в частности. Поколение уже, в какой-то мере, было воспитано на отвержении священных изображений, начались протесты. Но главное, армия выступила против августейшей иконопочитательницы и сорвала собор. Ирине пришлось потратить довольно-таки много времени - около года она проводила чистки в рядах вооружённых сил, добиваясь лояльности. И всё же в столице устраивать собор она не рискнула: жители Константинополя – это не епископы, которые на любое указание властей отвечали: «слушаюсь и повинуюсь». Горожане этих святых отцов могли вынести вперёд ногами. Посему – подальше от греха решили собраться в Никее – более спокойном городишке. Ну а повторное открытие уже состоялось 24 сентября 787-го года. Председательствовал вчерашний госчиновник, теперь уже патриарх Тарасий. Собор начался с суда над «попередниками» - епископами-иконоборцами.

Виновных разделили на три категории, в зависимости от участия в иконоборчестве и т.д. И только после этого стал рассматриваться вопрос о самих иконах, на основании Писания и Предания. Кошмар на самом деле – и не в том, что этим собором дозволено иконоупотребление – это как раз хорошо, а в том, что сначала устраивается суд, приговор, а уж только после этого принимается закон-канон, на основании которого уже осуждены предшественники – представители почти всех церквей тогдашнего мира. И это в Римской империи – Мекке юридического права.

И было подготовлено определение собора об иконах, которое давайте послушаем, в частности тот отрывок, который касается собственно икон.

«Мы неприкосновенно сохраняем все церковные предания, утверждённые письменно и неписьменно…» Что значит неписьменное предание в данном контексте? – Иконография – сама по себе давняя традиция изготавливать иконы. Т.е., сама икона и является неписьменным преданием. Это был такой остроумный ответ иконоборцам, которые подчёркивали, что никогда не было никакого указания - ни в Писании, ни в Предании изготавливать иконы.

Дальше: «Написание живописных священных изображений, служит подтверждением того, что Бог-Слово истинно, а не призрачно вочеловечился, и весьма полезны в употреблении... Следуя божественному учению святых отцов наших, и Преданию кафолической Церкви… со всяким тщанием и осмотрительностью определяем, чтобы святые драгоценные иконы предлагались для поклонения точно так же, как изображения святого и животворящего Креста…». – Кстати, иконоборцы, в общем-то, с изображением Креста не боролись, также и о мощах ничего не говорили.

«Будут ли они сделаны из красок, или плиточек (то есть мозаики)… будут ли это иконы Иисуса Христа, или Пресвятой Девы Марии, ангелов и святых праведников - чем чаще при помощи икон они делаются предметом нашего созерцания, тем более взирающие на эти иконы побуждаются к воспоминанию о самих первообразах, приобретают более любви к ним, желание воздавать им лобызание, почитание, преклонение, но никак не то истинное служение, которое по нашей вере приличествует одному только Божественному Естеству», - то есть, истинное религиозное поклонение и служение приличествует только одному Богу.

Ну, и анафема на тех, кто из иконы делает идола, кто поклоняется иконе как Богу. В общем, выводы правильные.

Что, ура? Иконопочитатели до сих пор счастливы, однако, скорее всего, по недоразумению.

Анафема, ведь, была провозглашена не только на тех, кто рубил и жёг священные изображения, являвшиеся зачастую одновременно и произведениями искусства, и ценными памятниками истории. О сем в нынешней церковной среде предпочитают не говорить и даже не задумываться. А зря! Анафема 7-го Вселенского собора лежит и на тех, кто устраивает шабаши с так называемыми «чудотворными» иконами, прекрасно понимая, что из тысячи паломников 999 воспринимают икону не как образ, возносящий наши умы и сердца к Первообразу – Богу, а как волшебство – мол, не простая иконка, а заряженная особой целительной энергией.

Иными словами, постановления 7-го Вселенского, несмотря на всю там церковно-политическую возню, в конечном итоге оказались одновременно и компромиссными, и вполне рациональными. Дескать, если изображение Христа Спасителя, Богоматери или святых, напоминает нам о мире духовном и приближает нас к Отцу нашему Небесному – замечательно! А вот если, наоборот, иконочка становится оберегом, и человек начинает надеяться не столько на Бога, сколь на предмет, тогда образ становится фетишем – идолом. А значит – Анафема!