Здравствуйте, дорогие телезрители!

Расхожие фразы – все под Богом ходим, всё по воле Божьей происходит и т.д. Но мы же люди свободные? Или нет? Вопрос риторический, конечно, но приводящий ко множеству мнений, зачастую противоречивых. Отец Яков Кротов туда же.

 Яков Кротов:

Здравствуйте, меня зовут Яков Кротов, и меня спросили: «На все воля Божья, говорит религия. Как вы, умный человек (то есть я), как вы можете быть верующим, с такой глупостью?» И я хотел бы на это ответить, и как верующий, и как историк, и немножечко как мыслящий человек.

Тут дело вот в чем. Я тоже думаю, что на все воля Божья. И эта вера, она сопровождает, видимо, верующих людей с очень древних времен, может быть, с изначальных. Почему я так смело говорю? Я был неверующий, я был атеист, агностик, и мой приход к вере был очень внезапным, молниеносным. И сразу же у меня было вот это ощущение: что воля Божия на все. Здесь, наверное, разница между верующим в Бога, в Бога Единого, Живого, обращающегося к тебе, и верой в то, что Бог во всем, то, что называется пантеизм, иногда это называется легкая разновидность пантеизма, слово «пан» греческое – «все». То есть Бог, который пронизывает все, Он и в березке, Он и в тараканчике, Он и в озере, Он и в Люблинских полях аэрации, в общем, во всем, хорошем и плохом.

Понятно, что если мы так смотрим на Бога, как на какое-то измерение природы, некоторую такую душу Космоса, то у этой души воли быть не может. Она и есть то, что совершается. Наша воля… А когда мы говорим о воле Божией, мы все-таки проецируем на Бога свои представления о себе, и имеем на это право, потому что мы – образ Божий. Вопрос в том, чтобы мы правильно поняли, что означает образ Божий. Так вот, моя воля – это что-то внешнее по отношению к другому. То есть, если моя воля в том, чтобы в мире было, скажем, черное небо или зеленые облака, то эти облака и небо – это не я. И в те моменты, когда я пытаюсь быть волевым по отношению к самому себе, это легкая форма, конечно, раздвоения личности. Воля оперирует чем-то, что вне того, кто несет эту волю в себе.

И вот это вот странное религиозное аксиоматическое ощущение, что Бог не природа, не мир, Он Творец мира, - это вера, которая объединяет меня с Авраамом, с Исааком, с Иаковом, с отцом Александром Менем, и с патриархом Кириллом, и с папой Римским, и с иудеями, и с мусульманами, понятно. И в Библии это зафиксировано. Может быть, самый яркий и чаще всего волнующий пример, когда идет речь о Исходе, сказано, что Моисей пришел к фараону и говорит: «Let my people go!» Фараон спрашивает: «Что он сказал?» - «А, - ему говорят, - это такой спиричуал, он говорит: «Отпусти мой народ». Господь ожесточил сердце фараона, и фараон не отпустил евреев. Господь ожесточил. Точно так же у крестьянина сгорел дом, и он говорил: «Воля Божья». Почему? Это что, Бог поджег?

Это действительно ощущение, что мы все в руке Божьей, во власти Божьей и в воле Божьей, и мы можем грешить. Это все совершается внутри, внутри Божьего замысла о мире. Как «Киндер-сюрприз»: игрушка в нем лежит, она в нем. Изгнание из рая – это изгнание из рая, но не изгнание из воли Божией.

Означает ли это, что мы не свободны? Мы свободны. Но и Бог свободен. И Божья свобода превосходит нашу. И более того, она милосерднее, она теплее, она любит нас, Божья свобода. И когда я говорю, что воля Божья на все, это означает, что я свободен. Потому что я не могу сказать, на что. Я не знаю, что это за «пан», что это за «все», которое должно произойти. Я знаю, что если я совершу грех, то и это внутри Него, это причинит Ему огромные страдания, огромные. Моя лень, мое уныние, моя бесчеловечность, говоря вообще, - это все заставляет Бога страдать. Но и это Его воля. Он готов это принять, Он для того меня и создал, нас и создал, готовый нести все, что с этим связано, вплоть до распятия Сына.

И наконец, мы часто говорим: «Велика милость Божия». Он пришел, Он стал одним из нас, умер и Воскрес. Это все кажется давно прошедшим. Послушайте, но ведь есть еще Дух Святой, вот это сознание того, что Бог Его посылает. А теперь представим себе, каково ему приходить к нам, Духу Божию, дыханию Божию, любви Божией, уму Божию, приходить вот в этот комок протоплазмы. Страшно? Страшно. Это такое же мучение, как, используя образ Андерсена, вот Русалочке ходить по земле ради любимого, но только намного больше. Потому что нет общего между Его любовью и моей сволочностью, но это Его воля.

Так вот, воля Божия на все – это освобождает меня на добро, это освобождает меня и на падение. Это противоречиво? Да. Но таковы мы. Мы таковы, потому что мы образ Божий в форме обезьяны, мы – свобода в мире необходимости, законов природы и рабства. Я – единица, но вокруг меня миллиарды людей. Это точно такое же противоречие, одно несовместимо с другим. Но это противоречие жизни, это противоречие любви. И неверующие люди не имеют права мне говорить: «О, у вас противоречие, значит, это нерационально». У нас противоречие – значит, это живое, значит, это не искусственная конструкция, это не просто лошади выдумали Бога по своему образу, а люди по своему. Если бы я выдумывал Бога, противоречий бы не было. Они вновь и вновь на каждом шагу. Точно так же, если бы я выдумывал себе жену, ну, как в фильме «Вспомнить все», брюнетка – блондинка, полненькая – худенькая, я бы с ней двух часов не прожил бы. Но жена – реальный человек, моя любовь реальна, потому что она не выдумана мною. Это реальное противоречие: один любящий – второй любящий. И ничего, хорошо. С резиновой куклой противоречий бы не было.

Воля Божия на все. Эта воля оживотворяет, эта воля помогает, эта воля сострадает, спасает и освобождает, и делает нас святыми, в конечном счете, часто вопреки нам. И есть Его воля на то, чтобы, как сказано в Библии, все спаслись. Моему уму это недоступно, я не понимаю, как могут одновременно в одно игольное ушко протиснуться я и мой сосед по школьной парте, который меня лупил на переменах. Не могу, не хочу. Я не говорю об абстрактных злодеях, давно в могилах, или которые сидят за километр. А вот этот вот. У меня душа болит, как вспомню! Но я верю, что Его воля та, чтобы это произошло. И что меня били, и это была Его воля. А когда я давал сдачи, это тоже была Его воля.

Это Его единое пространство, внутри которого мы может делать злодейства, лгать, убивать друг друга, и Его воля на то, чтобы нас из этого выводить, как евреев из Египта. И Он берет на Себя: да, Я – причина того, что все происходит, Я вас создал. Это Его решение. Вот Его воля: не оставить небытие, а сделать бытие. Значит, Его воля на существование всего. А наша воля должна быть – сказать Ему: «Да будет воля Твоя». Пусть все существует, все бытийствует, все любит, пусть ничто не погибает, пусть я никого никогда не обижу, пусть не будет жестоким мое сердце, не ожесточи мое сердце, как Ты ожесточил сердце фараона! И пусть я отпущу других людей, пусть они идут к Тебе. Встретимся.

Иоанн Замараев:

Протодиакон Андрей Кураев – о некоторых скромных признаках перемен в Церкви, вопреки ее глубокой традиционности.

 Андрей Кураев:

В историю входят другие голоса: социальных низов, других народов, других культур, и конечно же, голоса женщин и детей. Ведь мир детства – это совсем недавнее открытие. Для традиционной культуры, и античной, и средневековой, ребенок – это просто совокупность недостатков, это тот, кто не умеет. Это еще несовершенный взрослый, вот кто такой ребенок. Почти неодушевленный предмет. Педагогика, возрастная психология – это совсем недавние открытия, интерес к детству как таковому. Можно сказать, что это проросли слова Христа: «Если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное». Но это росло столетия, это не сразу.

И конечно, вопрос женщины, женщины в Церкви. Слова апостола Павла были очень строгими: «Жена в церкви да молчит». И что мы видим последние столетия? Во-первых, сначала женщины стали петь в церковном хоре. Слова Александра Блока «Девушка пела в церковном хоре о том, что никто не придет назад» - это модернизм. Формально считалось, что там поют мальчики. И только уже после революции Чесноков стал писать для женских голосов, а не для альтов мальчишеских. В ходе революции мужики разбежались, и женщины стали в алтаре уже пономарить, подавать кадило, чтецами работать, читать Псалтырь, Шестопсалмие и так далее. Ушли большевики, а женщины расширили свой круг влияния в нашей Православной Церкви. При всей, казалось бы, замшелости Православной Церкви ортодоксальной. Но слушайте, на последних двух Поместных соборах, когда избирались патриархи, Алексей 2-й и патриарх Кирилл, 10% делегатов – это женщины. Какой процент делегатов-женщин на выборах Римских пап? Ноль. Значит, женщины имеют право голоса при выборе патриарха, хотя бы формально. Женщины ведут уроки закона Божия в школах, и обычных школах, и приходских. Женщины получают богословское образование. Появилась женская религиозная литература, и богословская классическая, и публицистика, и так далее, то, чего не было в 19-м веке, и тем более в более ранние времена. Это интересная перемена, которая происходит без решения Синода, без санкций церковной власти. Просто вот жизнь – она меняет.

Конечно, здесь есть огромный вопрос, который здесь, в Англии, конечно, для вас очевидный вопрос: о женском священстве. А может ли однажды женщина не просто быть допущена подметать в алтаре, а может ли женщина однажды сама стать священником? Ну, я скажу так. Я не знаю аргументов против. То есть, мое самцовое естество, конечно, бунтует против такого предположения, не буду этого скрывать. Но когда я ему говорю: «Ша! Тень, знай свое место!», и пробую включить разум богословский, то я не вижу богословских аргументов против женского священства. Когда я читаю других авторов православных, против этой идеи, главный аргумент, я его тоже несколько лет назад активно использовал: но священник ведь – это икона Христа, литургический образ Христа, а Христос был мужчиной, поэтому и священник должен быть мужчиной. Некоторое количество лет мне это казалось логичным. Сейчас уже не кажется.

Дело в том, что у каждого из нас есть много идентичностей. Можно быть гражданином России и фанатом «Спартака», и любителем музыки Чайковского, и много-много чего другого. Так вот, Христос не только мужчина. По секрету, я надеюсь, что здесь все свои люди: Христос был евреем! Только никому не говорите. Означает ли это, что нееврей не имеет права быть священником? Вот почему-то такая логика не проходит. Христос был Сыном плотника, и Сам… Кстати говоря, в еврейской среде этой межзаветной эпохи, плотник – это очень высоко авторитетный человек. Это такой рабочий аристократ, считалось, что это как раз очень уважаемое ремесло, и поэтому «сын плотника» - это не обзывательство. И плотник, и сын плотника – это высокий статус у человека, в общине сельской, и в общине аж городской. Христос был плотником и Сыном плотника. Означает ли это, что слесарь не может быть священником? Христу во времена Его служения было от 30 до 33 лет. Означает ли это, что священники в 33 года должны как минимум уходить если не на Голгофу, то на пенсию? Понимаете, то есть стоит задать эти вопросы, и такая красивая картинка, она начинает терять свое обаяние, этот аргумент.

 Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

 Виктор Веряскин:  

На сайте Константинопольского патриархата не признают титулы Московского патриархата. То есть сегодня Онуфрий, предстоятель Украинской Православной Церкви по старому названию, Московского патриархата, для Константинополя не является каноническим епископом, и они могут написать, что он представитель РПЦ в Украине действительно по такому статусу. И другие, ниже него, они тоже там уже иначе пишутся на сайте. Кстати, об этом патриарх Варфоломей ему присылал письмо, что «Мы вам предлагали свободно принять решение участвовать в соборе объединительном, вы могли даже выдвинуть свою кандидатуру на предстоятеля, и могли быть избраны, поскольку у вас большинство. Но вы это отвергли, не воспользовались, и после завершения процедур и выдачи Томоса вы потеряли право называться Киевским митрополитом». Они не хотят признать, они не подают виду. Но они формально как бы и сами стали неканоничными, в чем обвиняли до этого представителей Киевского патриархата.

Это последний период нашей истории, который требует анализа и осознания. Какие перспективы могут открыться перед нами? Я так думаю, что нам, и мне, и вам, может быть, надо стараться перестать тоже чрезмерно демонизировать представителей Московского патриархата, которые живут в Украине и являются гражданами Украины. Потому что некоторые из них, и иерархи, и священство, и рядовые верующие… Вот, например, Дмитро, поскольку недалеко расположен приход Московского патриархата, посещает его какое-то время и говорит: «Нормальные приличные люди вроде бы, даже вижу много хороших черт в них, и действий добрых». Но в то же время они пока остаются формально в другой юрисдикции. Возможно, людям надо дать время на переосмысление. Вы прекрасно понимаете, что, если ты говорил все время: «нет, нет, нет» - и вдруг сказать «да»? Надо человеку психологически перестроиться, обосновать для себя это решение.

Один из архиереев не пошел на собор, но высказывался, и говорил, пытаясь объяснить свою позицию: «Вот если бы там бы не грозило, что патриарх Филарет может возглавить, я бы тоже перешел бы в ПЦУ. Но вот его я не воспринимаю», и так далее. То есть, есть личностные претензии. Есть языковые, есть исторические моменты, есть организационные. Нужно учиться тоже трезво это все осмыслять, и иногда дать время человеку на переосмысление, на переживание, на формирование новой позиции.

Во-вторых, конечно же, надо, наверное, не стесняться и не бояться все-таки вступать в диалог: на личностном уровне, на местном уровне, и может быть, даже на уровне структурном и организационном. И тогда надежда может появиться.

Учитесь называть вещи своими именами. Говорите правду: «Вы же называетесь Украинская Православная Церковь, а вы даже не Украинская. Вы только по названию Украинская». И в этом смысле тоже надо честно признать, что часть из них – украинцы по рождению, часть из них – украинцы по паспорту, часть из них – даже украинцы по национальному самосознанию. Но поскольку они оказались в той структуре, им, опять же, нужно время, чтобы себя идентифицировать и осмелиться назвать и поступить, перенося угрозу лишения звания, статуса, сана иногда, какого-то материального положения и имущества. Потому что им говорят, там: «Геть звідсіля! Освобождай тогда помещение, квартиру, жилье, место работы», и так далее. Не каждый человек отважится на это. И я это пережил на себе, в том числе и в Крыму. И претензию на то, что только у нас – эксклюзивная украинскость, и больше ни у кого нет, надо тоже оставить.

 Иоанн Замараев:

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Сегодня мы начнём с Вами разговор об обстоятельствах церковной жизни, предшествующих иконоборческому спору.

Заранее скажем, что кризис этот имел одновременно подоплеку и догматическую, и очень сильно церковно-политическую. Этим, в общем-то, он и отличался от всех предыдущих больших догматических споров, в которых церковно-политическая составляющая была скорее фоновой, чем определяющей. А вот в данном случае влияние государства на Церковь было доминирующим.

Итак, после правления императора Ираклия, это 7-й век, который, как мы говорили, повернул геополитическую ось интересов империи ромеев на Восток, основным соседом и важнейшим фактором внешней политики стал арабский мир, т.е., ислам, особенностью религиозной культуры которого, как вы хорошо знаете, есть отрицание всякого рода священных изображений. Ну здесь он параллелен букве Второй заповеди Божьей, данной Моисею, что нельзя делать никаких изображений, потому что это может стать кумиром.

Таким образом, соседство ислама для империи ромеев, Византийской империи, стало в отношении икон тем фактором, который ставил новые вопросы по этому поводу. Раньше явного конфликта вокруг икон не было, а тут мы видим целый мир, сильно влияющий на византийскую жизнь, который категорическим образом не принимал всякое иконопочитание, и именно из-за этого обвинял христиан в язычестве.

Есть ещё очень важная особенность сего конфликта - активное участие в нём народа. Оно и раньше толпы шумели в догматических спорах, ещё Григорий Назианзин, и Григорий Нисский сетовали, что уж слишком активно простонародье лезет в догматические споры. В тонкостях, конечно, обыватели не смыслили, но на уровне лозунгов – готовы были горло друг другу грызть.

Но вот если тогда одни просто орали «омоусиос», а другие «омиусиос», то в споры по поводу икон, народ впервые включился предельно конкретно. Понятно, почему - иконы и всякие священные изображения – это уже была часть народного быта.

Теперь скажем ещё о государственной, политической стороне дела. Вы помните, что тогдашнее общество было практически и народом, и государством, и Церковью – три в одном флаконе. Мы уже говорили, что имело место уникальное единство средневекового мира в целом. И, так называемая симфония – союз церкви и государства был не только идеей, но и практикой, своего рода универсумом.

Что до практической стороны жизни государства – хорошо видно на примере старого конфликта между императором Феодосием и архиепископом Медиоланским Амвросием по поводу резни в Фессалониках. Если помните, Амвросий отлучает Феодосия от Церкви, и Феодосий принимает эту отлучение, принимает епитимью, ходит в одеждах кающегося. То есть, император склоняет голову перед церковными установлениями, перед церковным авторитетом. Но это лишь одна сторона дела. А вторая – заявление далеко не одного императора в духе «Моя воля – вот ваш канон», которое было сделано перед Церковью. И мы знаем, что императоры вполне легко сменяли епископов на патриаршем престоле. Конечно, сами они никого не рукополагали, но указом снимать патриархов - легко, и Церковь, в общем-то, обычно и не протестовала против таких действий императора. И это далеко не только в те далёкие времена. Вспомните слова митрополита Антония Храповицкого в начале 20-го века, мол, если Царское Село прикажет, так мы и чёрного борова посвятим в архиереи. Так что, на самом деле император обладал абсолютной властью над церковной администрацией.

Здесь ещё надо учесть более глубокие вещи, сформулированные ещё Тертуллианом, убеждённым в том, что христианская жизнь с императорской властью не совместимы, что император по определению не может быть христианином.

Почему? Потому что Христос силен Своим авторитетом, а император авторитетен свой силой. Если продолжить эту мысль, строго говоря, даже иерархия церковная зачастую не вписывается в контекст Евангелия, ибо так же апеллирует к власти.

Плюс, любая власть по своей природе стремится её усилить, раздвинуть границы, в том числе и церковная, а это неизбежно так же приводит к конфликтам между церковью и государством. И не только конфликтам, но и захватом власти – либо церковной государственными лицами, либо наоборот. Помните - уже в пятом веке были епископы, которые оказывались и церковными, и государственными администраторами. Например, тот же Феодорит Кирский.

И даже временами, когда действительно можно было говорить об уникальном единстве Церкви и государства, всё равно имела место подспудная конфликтность. Ну хотя бы по той самой причине, что полностью христианского государства быть не может. Ведь государство не обходится без аппарата насилия, а в христианстве по определению его не должно иметь. Собственно, это только малая часть тех противоречий, которые не разрешимы в принципе.

И вот на этом фоне начинается брожение – проявление крайностей и со стороны почитателей икон, и со стороны противников - споры, вражда, противостояние, репрессии государства, соборы, принимающие противоположные решения, ну и, наконец, знаменитый Седьмой Вселенский, вроде как расставивший все точки над «і» в вопросе иконопочитания.

Остановимся на этом а, если даст Бог, продолжим наши с Вами церковно-исторические рассуждения в следующий раз. Всего доброго.