Здравствуйте, дорогие телезрители!

Библия полна метафор, иносказаний, образов, которые надобно адекватно понимать и корректно истолковывать, что на самом деле далеко не всегда так было и в Средневековье – и раннем и позднем, и в эпоху Возрождения – собственно, во все времена, включая нынешние. Это рождало и до сих пор провоцирует множество недоразумений, зачастую весьма досадных. Отец Яков Кротов несколько слов об этом.

Яков Кротов:

Главная ошибка в отношении Библии совершена верующими. Мы ее совершали, совершаем, и наверное, будем совершать, хотя, я надеюсь, все-таки менее энергично. Ну, вот я недавно слушал одного христианина, правда, не очень знающего о Библии. И он ее защищал, и говорил: «А вот в Библии нет астрологии!» Да, это верно, в Библии нет астрологии. «И поэтому, - говорил он, - Библия благоприятна для астрономов». Ну здрасьте, приехали! А Галилей?

Ситуация такая. 17-й век, суд над Галилеем. Но его судили не как астронома, и в суд на него подали не сотрудники папской обсерватории. В 17-м веке в Риме именно папские астрономы были, может быть, самыми продвинутыми в Европе. И Галилей с ними, естественно, со всеми сотрудничал. Но у Галилея была одна черта. Я в этом смысле на Галилея чуть-чуть похож. Он был популяризатор. Он был честолюбив, тщеславен. И в результате он угробил свою жизнь на лекции, на поездки, на объяснения. И это замечательно. Он был миссионер астрономии.

И пока он объяснял, он напоролся на мощное сопротивление не со стороны католиков-астрономов, а со стороны католиков-библеистов. Потому что, извините меня, в одной из книг Священного Писания описывается, как было остановлено Солнце. Шла битва, и вот предводитель поднимает руки, и солнце останавливается. Очень удобно. Вот если бы какой-нибудь Гитлер поднял руки – и быстренько, быстренько доделываем атомную бомбу и выполняем все свои намерения. Учение Коперника, учение Галилея этому библейскому рассказу противоречит. Солнце остановить невозможно. И по Галилею, и по Ньютону, и вообще не так оно все совершается. И восстали буквалисты, те, кто предлагал понимать Священное Писание буквально.

Поэтому главной проблемой для многих неверующих является то, что называется Шестоднев, первые книги, первые главы даже первой книги Библии, где описывается творение мира. На самом деле, это совершенно не Шестоднев, это неделя, это семь дней. В седьмой день Господь перестает творить и наслаждается тем, что создал. Мы в этот седьмой день, можно сказать, живем, хотя Он не продолжает отдыхать, Он творит, и еще как. Он нас не оставляет. Так вот, этот Шестоднев многие и по сей день предлагают понимать буквально. Любой верующий христианин – креационист (от латинского «creatio», отсюда же слово «креативщик»), любой верующий верует в Бога Творца, который сотворил мир. Но верить, что мир сотворен Богом, и верить, что библейский рассказ описывает этот процесс, как репортаж – это совершенно разные вещи. И все неприятности верующим, которые веруют в Бога Творца, но нормально относятся к тексту Библии, не от атеистов, а от своих же друзей по вере, которые убеждены, что, если написано: шесть дней, надо понимать шесть дней. Да почему?

Примерно у одного человека из ста напрочь отсутствует чувство юмора. Ну не выработалось, не появилось! Я как лектор, как проповедник, вынужден с этим считаться. Я ужасно люблю шутить. У меня неплохое чувство юмора. Посмотрите на моем сайте, http://yakov.works/, предметный указатель, «Ю» - Юмор. Но публично я стараюсь не шутить. Потому что человек без чувства юмора не просто обидится и останется в недоумении, он еще и разозлится.

Бог на меня не похож. Бог в Библии – там и шутки, там и сквернословие. У пророков в еврейском оригинале такие выражения, что это, ну… Я воспитан в очень ханжескую эпоху, и вообще не люблю матерщины и грубых слов. А там… Потому что до 18-го века вообще не существовало различения между высоким стилем и низким, во всяком случае, в нашей культуре. И были фамилии, произведенные от матерных слов.

В Библии есть юмор, в Евангелии есть юмор. Особенно много там иронии и сарказма. Но Евангелие отличается от Ветхого завета тем, что там доминирует ирония над Собой Спасителя. Он над Собой смеется. Это высшая разновидность юмора. В Библии есть поэзия. И рассказ первой книги Бытия о творении мира… Во-первых, там два рассказа, они разные. Тот, кто составлял Библию, намеренно не стал их сливать, как сделал бы человек с плохим вкусом. А он поставил сперва один, потом другой. И оба эти рассказа – не репортажи, их не следует понимать буквально.

Как их понимать, это другой разговор. Скажу прямо: очень рекомендую книги отца Александра Меня, прежде всего, «Как читать Библию». Там все разложено по полочкам. Либо второй, по-моему, том из его многотомника по истории веры: «Магизм и единобожие. Пророки». Полистайте. Не устарело. Но главное – понять принцип. Принцип. Если Пушкин пишет, что «в багрец и золото одетые леса», это не буквально. Если сказано, что «змий сказал», не надо понимать это буквально.

Другое дело, что есть противоположная крайность, когда объявляют всю Библию поэзией, фантазией, которую не надо понимать буквально. «Воскресение – это обретение самосознания, Бога нет, Бог – это такая фигура речи…» Если бы Бог был фигурой речи, верующим жить было бы намного проще. Потому что я бы эту фигуру речи и так бы изрек, и этак бы изрек. А так эта «фигура речи» - она меня…

Не метафора, не только метафора, не только поэзия. Поэзия – лишь средство художественное. И проблема не в том, воскрес Иисус буквально или нет, и как мы должны себе это представлять. Представить это, разумеется, невозможно. О чем речь? Я даже не могу себе представить, там, самолет, в котором летает президент. Какой там этот самолет, не знаю. Если я представлю, то будет точно вздор. Проблема в том: Иисус распяли буквально? – Буквально. И это значительно важнее. Мы легко превращаем в метафору чужое страдание. Так Бога не откроешь.

Творение мира – буквально или нет? Мы живем в буквальном мире? – Да. Но как он создан? Это вопрос к математикам даже, а не к физикам. Современная физика – это налет на математике. Когда мы говорим о теории струн, которая описывает наш мир, была теория Большого взрыва, это все очень мило. Но это бесконечно устарело по той простой причине, что мир описывается математиками, и математик этих много. Я в школе оторвался от естественной науки на электричестве, потому что я не понимал, что такое электричество. Учитель и учебник мне объяснить так и не смогли. Смысл был такой, как в Церкви: вот прими на веру, что оно есть. Как это, мы не очень понимаем. Единой теории поля нет, что такое гравитация, мы тоже толком не понимаем, но она есть. Я не могу, я должен понимать. Физики как-то с этим справляются, и богословы с религией.

Другими словами, проблема не в том, сотворен мир или нет, а в том, что даже наука не может точно описать мир. Языка такого не существует. Это надо делать в лучшем случае цифрами. Это главная проблема философии, познания, раньше говорили – гносеологии, теперь говорят – эпистемологии. Короче говоря, мы не просто изучаем мир под микроскопом или в телескоп, мы – часть мира. Наши средства изучения мира, первое, не эксперимент, не опыт, не обсуждение этого опыта и проверка на практике, а язык. Чтобы поставить опыт, нужен язык, нужно мышление, работающее языком. Язык. И поэтому мы ограничены в своем познании. Но зато мы умеем познавать благодаря языку. Мы должны сознавать пределы наших возможностей. Даже если бы мы присутствовали при сотворении мира, описать это мы бы не смогли: слов бы не хватило. Или вышла бы пошлость. И поэтому, как говорят богословы, Библия сообщает о творении мира все, что нужно для спасения. Это что значит?

Я встретил девушку. Я в нее влюбился с первого взгляда. Что мне нужно? Она мелькнула в толпе и исчезла. Мне нужен ее адрес! Какое отношение имеет 128, 653, 4-й Электродный проезд, дом 5, корпус 6, строение 8 и так далее, к моей любви? – Да никакого! Это вздор. Электронный проезд – каких только улиц нет в Москве. Глубокий тупик давеча у нас обнаружил… Какое отношение индекс имеет к моей любви? – Никакого. Но он поможет.

Вот так и Библия. Там все негладко, там поэзия, там триллеры, там романы и так далее. Но там достаточно для того, чтобы моя вера в Бога росла, чтобы в минуты сомнения я там находил ответы. Чтобы я понимал Бога не просто как своего, а как Бога человечества, Бога всей истории, Творца и других людей, который… Не только я Его искал – Он меня ищет, Он идет, Он что-то говорит, Он показывает. И это – в Библии. Бог лепит из обрывков человеческих разговоров и текстов Свое откровение. Ведь у Него языка нет, Его язык – это любовь. И Он берет наши слова, и из них соединяет… это называется коллаж, из них делает такую вот мозаику. Каждый кусочек – не Бог, каждый кусочек – это камешек. Тут кусок хроники, тут кусок фольклора, тут семейное предание… А все вместе – это мозаика. Значит, нужно отойти на какое-то расстояние, нужно разглядеть, нужно правильно поставить освещение. А в лоб смеяться: «ха-ха-ха, бабьи сказки!», или в лоб млеть: «Ооо, это слово Божие, каждое, каждое!..» – и то, и то одинаково недостойно Бога и недостойно откровения. Давайте учиться.

Иоанн Замараев:

Протодиакон Андрей Кураев о некоторых скромных признаках перемен в Церкви, вопреки ее глубокой традиционности.

Андрей Кураев:

Интересный есть пример, как однажды, в послевоенные годы… Мы с вами знаем, что Европа была очень «красной» в послевоенные годы, и коммунисты имели большие шансы стать партией власти в Италии и Франции. Одна из причин, почему это не произошло, это довольно интересная политика Католической Церкви, когда возникло движение рабочих-священников. Когда священники пошли на заводы, не сопровождая господина хозяина в его свите, как сейчас у нас батюшки ходят тоже по заводам: вот приехал хозяин или губернатор, и в свите батюшка, владыка идет, и издалека всех благословляет: «Работайте, чада мои, вот вам иконочка». Нет, а просто реально священники встали к станкам, одели синие спецовки и стали рабочими. Зачем? А потому что потом, после работы, в пивнушке можно будет по душам поговорить, перемыть косточки хозяину и так далее. А когда появится марксистский агитатор: «Пора их всех на вилы» и так далее – а тут рабочий с христианскими взглядами может предложить свои пять копеек: «Но есть и другая модель взаимоотношения людей, и не обязательно всех убивать, стрелять и так далее, есть и какие-то иные формы защиты своих интересов и прав». И говорят, это помогло во многом снизить градус этой классовой борьбы во Франции. Пока мы до этого не доросли.

Вот слушайте, буквально новость этого дня. Римский папа Франциск раздавал кардинальские шапки новым членам кардинальской коллегии. Среди них оказался епископ острова Лампедуза. Это островок, который наиболее близок к берегам Африки, и туда поток знаменитых ныне беженцев-эмигрантов плывет на своих лодчонках. Так вот, поскольку он теперь кардинал, у него появился свой герб. И на этом гербе изображена лодочка с чернокожими пассажирами. А поскольку кардинал у католиков носит крест, то почему-то он крест заказал не в Софрино, золотой, с камушками, и так далее, а он крест сделал из доски одной из этих лодок. Деревянный крестик вот так вот носит на себе. Может быть, это тоже пиар. Может быть, это лицемерие. Но это очень грамотный пиар.

У нас в России наши епископы до сих пор этому не научились. Главная задача – дружить с властью. То, за что, собственно, и стреляли попов в годы революции – потому что их считали слишком однозначно классово ориентированными. Знаете, последние слова, которые сказал мне патриарх Кирилл (не в смысле, что он умер, а, скажем так, я для него после этого умер). Последние его слова были такие: «Не портите мои отношения с Фурсенко!» Тогда это был министр образования и науки. Просто патриарх поручил мне написать учебник для школы по основам православной культуры, я это сделал, учебник издали. Но при этом в школах по всей стране шла кампания: родителям не разрешали выбрать именно этот вариант. Всех склоняли: идите на светскую этику. Были целые области, где даже детям священников не разрешали, ни одному человеку, ни одному классу, избрать этот вариант. Я об этом стал писать. И вот Пасха, московское духовенство поздравляет патриарха, патриарх всем дает по деревянному яичку, или я не помню какому, может, натуральному покрашенному, христосуется… Я подхожу к нему. Патриарх мне яичка не дает, не целуется, а вот именно шепчет: «Не портите мои отношения с Фурсенко!»

То есть, это эпизод маленький, но, понимаете, есть тысяча других показателей, что главное все-таки для нашей иерархии – не портить свои отношения с властью. То есть, если у священника по какому-то поводу конфликт с каким-то чиновником, епископ никогда не будет защищать своего. Вот это очень обижает самих священников: нет корпоративной защиты, начальник всегда тебя предаст. Вот в чем штука. И кстати, это не только сейчас, это и в 19-м веке точно так же было уже. Я в истории немало таких прецедентов встречал.

Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

Виктор Веряскин:  

Поскольку мы пробуем анализировать последние годы и события, вот видите, 2007-й год, осуждение политического православия, 2011-й год, отлучение даже Союза православных граждан от Церкви за крайние политические позиции, и естественно, начало образования ПЦУ и в итоге оформление Томоса. Но сегодня надо проанализировать в том числе и расклад, который сформировался в результате этих событий. Буквально недавно Центр Разумкова опубликовал социологические исследования, по которым оказалось… «К какой Православной Церкви вы себя относите?» - 20% отнесли к Православной Церкви Украины митрополита Епифания. 11,9%, то есть 12%, все еще отнесли себя к Киевскому патриархату патриарха Филарета. 16,3% отнесли себя все еще к УПЦ Московского патриархата. И 46,6% назвали себя: «мы никуда не относимся, мы просто православные».

Надо честно сказать, что люди частью утомились от тех событий и пертурбаций, которые в церковной сфере, и в обществе, и в государстве происходили. Если вы помните, в 20-м веке Клайв Льюис написал такую книгу, «Просто христианство». И люди стали себя тоже чаще называть: «Да мы просто христиане, мы не Киевского и не Московского патриархата». Что интересно, что если данные сложить, то получается, что немножко стало меньше, чем было до соединения Киевского патриархата, Украинской Автокефальной Церкви и той части небольшой Московского патриархата. Часть людей не хочет тоже себя идентифицировать четко. И вы знаете, что и переходы затормозились, в том числе.

Потому что происходят какие процессы? Уже два раза проводили конкурс на главу Департамента по делам религий, и Андрей Юраш дважды занимал наибольшее количество баллов, а они аннулировали результаты конкурса, и сейчас собираются третий конкурс провести. Потому что опять продвигают, Московский патриархат продвигает своего преподавателя Киевской духовной академии Московского патриархата, Офис президента – свою молодую женщину продвигает, из Киево-Могилянской академии. Андрей Юраш занимает постоянно наибольшее количество баллов, но это ему не помогает.

И надо, наверное, осознать, что так бывает в последние годы и десятилетия в истории, что на одной канонической территории могут сосуществовать две или больше юрисдикции, которые вроде бы формально одинаково каноничны. Конечно, с точки зрения древних правил канонов, что в одной городе должен быть только один епископ, оно получается, что уже, так сказать, не соответствует. Но реальность такова, что никуда от этого не денешься.

Значит, нам надо будет тоже определить ситуацию сегодняшнюю: стабильность неразрешенного конфликта. Да, стабильность неразрешенного конфликта. С этим какое-то время придется научиться жить.

Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Сегодня мы кратко поговорим с Вами об аскетическихвзглядах Максима Исповедника – выдающегося святого 6-го столетия.

У него есть две важных идеи. Есть древнейшее аскетическое представление об «обожении» человека. И еще понятие естественного, т.е. природного созерцания.

Ну, обожение – это предельная близость человека с Богом, некое взаимопроникновение на сущностном пределе. Т. е., понятно, что Бог трансцендентен, Божеская сущность несоединима, неслиянна с природой человеческой. Это любому понятно – Господь надмирен, Он пребывает вне времени и пространства. А человек – исчезающе малая частица мироздания. И, тем не менее, есть некий образ сближения Беспредельного с предельно ограниченным. Аскеты эту возможность сравнивали с полосой металла, помещённой в кузнечную печь. Железо накаляется и приобретает некоторые свойства огня – оно светится жаром, обжигает и т. д. Хотя изначально нет ничего общего между куском металла и огнём. Т. е., благодаря аскетическим подвигам, якобы возможно достичь удивительного взаимопроникновения природ Божеской и человеческой. Собственно, тема эта напрямую связана с догматом Богочеловечества Христа.

Как мы отмечали с Вами, Максим мыслитель целостный, последовательный, и его естественное созерцание очень сильно ещё связано и с взглядами космологическими. Согласно Максиму, Бога можно найти не только через аскезу духа и обожение, но и, поскольку Логос есть основа всего творения - путём созерцания Бога в природе. Сильный ход мысли, согласитесь! Значит, Бога можно найти в мире, созерцая природу, которая есть отблеск Божества.

Западное Богословие легко соглашается с последней мыслью – т. е., с возможностью созерцания Бога через материальную природу. На Западе, наоборот, отрицается возможность Богосозерцания непосредственного - в том же, например, томизме (то есть в учении Фомы Аквинского). В отличие от взглядов Григория Паламы, который был убеждён, что созерцание подвижника должно быть направлено непосредственно на Творца, но об этом позже.

Сейчас важно отметить, что Максим не противопоставляет созерцание Бога через творение и непосредственное созерцание Бога. И это самое обожение, по его убеждению, достижимо, как реальный опыт, уже в этой жизни.

Но на каком-то этапе рассуждений Максим теряет почву под своими ногами. Вот обожение – это результат аскетических упражнений, или дар Божий? Вроде как и одно, и другое, но как оно соотносится, Максим не очень внятен.

Так же и касательно двух созерцаний - через творение, и непосредственное, Бога, они вроде бы едины, но какова связь их между собой – тоже непонятно. Является ли, скажем, непременной предпосылкой сначала созерцание Бога через творение, а уж потом – непосредственное созерцание, об этом Максим тоже умалчивает.

Далее, по Максиму, пути к обожению могут быть разными, но обязательно включают в себя, как цель, преображение не только самого себя, но и мира. Т.е, обожение человека неотделимо от судеб мира в целом. И эта позиция сильная, оригинальная, но весьма проблемная. На выходе получается, что моя духовная судьба на каком-то этапе завязана с окружающим социумом, причём не просто на информационном взаимовлиянии, а и на глубинном онтологическом уровне.

Не отвечает Максим и на вопрос: как соотнести отрицание мира в аскетических практиках с любовью к творению Божьему?

И, тем не менее, ценность его рассуждений невозможно недооценить, хотя бы имея в виду его утверждение единства естественногосозерцания и созерцания Бога непосредственного. А также свидетельство о том, что пути личного обожения связаны и зависимы от судеб всего мира в целом.