Здравствуйте, дорогие телезрители!

Что есть вера, и что мы подразумеваем под словом «религия», в чем различаются эти понятия? Отец Яков Кротов откроет этой темой нашу христианско-просветительскую телепрограмму «Страницами Главной Книги».

 Яков Кротов:

Я хочу поговорить о науке и технике, точнее, о религии и вере. Довольно часто можно слышать, от неверующих, в основном, людей, что религия – плохо, вера – хорошо. И часто неверующие люди говорят: «Я верующий, я не религиозный, но верующий. Что-то такое есть, я в это верую».

Так вот, религия и вера соотносятся, как наука и техника, только соотношение обратное. Когда мы говорим «религия и вера», мы привычно ставим религию на первое место, и нам кажется, что религия – это вот как наука, президиум Академии наук, мужи лысые, некоторые с бородами, и большими окладами. А вера – это техника, там колупается какой-нибудь Баталов с ретортами и электричеством, ну, это техника: что-то мелкое, ежедневное, повседневное, невеликое… Все наоборот. Как раз вера – это наука. Религия – это техника. Обратиться к Богу, открыть Бога – это означает совершить фундаментальное открытие. Весь мир начинает восприниматься иначе. Это как открыть закон всемирного тяготения: мы начинаем понимать, почему люди так соотносятся друг с другом и с природой. Мы обнаруживаем, что они в поле Божьего тяготения. Это научное, фундаментальное, принципиальное открытие.

И вот из него следуют некоторые мелкие технические детали. Как Авраам: открыл Бога ночью, Бог пришел, Авраам просыпается и говорит… И – техника: он ставит маленький такой дольмен из камешков, маленький: «Здесь я встретил Бога, мы с Ним здесь говорили». Так этот храм – это техническая деталь рассказа. А вот встретить Бога – это вещь принципиальная. Как Ньютон написал, principia. Это от древнегреческой философии: она искала начало всего. «Принцип» на латыни – «начало» («архе» по-гречески). И Ньютон, когда он излагал принципы, первоначала, законы природы, как мы теперь называем, он делал то же, что делает верующий человек, который говорит: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя». Это принцип природы, принцип сверхприроды. Перекреститься, встать на колени, полюбить врага, простить долг, согреть замерзающего, почитать Библию – это все техника, это техника веры. Это религия. И огромные храмы – это технические детали. Их может не быть, и часто их не было.

Другое дело, что техника, смотрите… Первые компьютеры – они были огромные, колоссальные. Я еще в 60-е помогал на таких перфокарты набивать, работать. Я был подросток, но у моего брата были программисты. А теперь они… в любом телефоне столько памяти, сколько не было в огромном «Алдане» 40 лет назад. Так и с религией. Она не уменьшается, техническая сторона веры, скорее, наоборот, растет. Но она становится миниатюрнее. То есть, она сжимается, не переставая расти. Нанотехнологии, нанорелигиозность. Поэтому нам немножечко смешны, как сказал Господь, что «ханжа делает себе длинные кисти». Ну, евреи и по сей день носят такие шнурки, которые трактуются, как напоминание о Декалоге, о заповедях Синая. Да, может быть, и напоминание, техническая часть. Но зачем их удлинять-то? Значит, они должны быть на сердце, говорили пророки. Что немножечко сложнее, чем шнурок.

Так вот, религия – это техника веры. Без религии вера может быть? Наука без техники может быть? Теоретически да. Практически, конечно, любой ученый стремится открыть то, что изменит человеческую жизнь, что изменит само существование человечества, сделает ее приятнее, легче. Так и вера. Она не просто для того, чтобы помлеть в присутствии чего-то такого. Она – чтобы изменить своюжизнь, бытие Вселенной, других людей. И это уже дело техники.

Так что не надо бояться религии. Бойтесь раствориться в благопожеланиях. Бойтесь обломовщины, бойтесь маниловщины, бойтесь хлестаковщины, и в общем… перечитываем классиков, и поступаем прямо наоборот Хлестакову, Обломову и Манилову. Из нашей внутренней, потаенной жизни и открытия Бога, из открытия Христа, из открытия того, что мир полон благодати Духа, давайте делать маленькие технические гаджеты, прибамбасики, маленькие программки, все то, что облегчит человеческую жизнь.

 Иоанн Замараев:

Протодиакон Андрей Кураев – о некоторых скромных признаках перемен в Церкви, вопреки ее глубокой традиционности.

 Андрей Кураев:

Знаете, еще давно, где-то год 94-й, проходил первый миссионерский съезд Русской Церкви, в Белгороде, у владыки Иоанна Белгородского. Принимался какой-то документ, заранее, естественно, подготовленный президиумом. Но формально предлагается обсудить. Я прошу слова, говорю: «Владыка, мне непонятно. В вашем документе постоянно идет фраза, что миссионеры – это преемники апостолов. А в семинарии нас учили, что епископы – преемники апостолов. Как это совместить? Вот кто преемник апостолов, Макарий Алтайский, Макарий Глухарев, который в 19-м веке перевел Писание на язык горных алтайцев, крестил целый народ, но он не был епископом, или же современный ему рязанский владыка, который выезжал из своего дворца, только чтобы собрать дань с окрестных приходов и монастырей два раза в году? Кто из них преемник апостолов?» Мне, конечно, было сказано: «Ну, отец Андрей, вечно ты ставишь слишком умные вопросы, сядь, и без тебя тут все понятно».

А вопрос серьезный. С какого бодуна епископ – преемник апостолов? В апостольских текстах мы видим совершенно ясно: епископ – это антипод апостолов, анти-апостол. «Дидахе», это памятник конца 1-го века, говорит: «Если некий апостол пребывает в одном городе больше трех дней, это лжеапостол». То есть, апостол – это метеорит, который проносится, он идет все дальше, и так далее. А епископ – это тот, кто обвенчан своему городу, своей пастве и своей кафедре. Он сидит на одном месте. В этом смысле епископ – это антипод апостола. Если бы апостол Павел дошел бы до Афин, рукоположил бы там Тимофея во епископы Афинские и сказал бы: «Слушай, давай я здесь отдохну, а ты иди куда-нибудь дальше в Сердику (Софию), и дальше, на берега Дуная», - тогда бы этот Тимофей был бы действительно преемником апостола Павла. Но произошло иначе. Он оставил Тимофея в Афинах и сам пошел дальше.

Был такой французский историк, кардинал Жан Даниэлу. Он очень точно однажды сказал, что третий век – это век конфликта епископов и дидаскалов. Дидаскалы – это учителя. Вот конфликт с Оригеном в третий век, конфликт епископа и Оригена, это вот характерный показатель. То есть, когда множество разных служений в Церкви, и вдруг они, еще в доконстантиновскую эпоху, нивелируются, и все начинает бюрократизироваться. Епископ – голос Церкви, не пророки, пророки уже ушли, не вот эти дидаскалы, не экзорцисты, которые изгоняли бесов: вы уже не нужны. Вот есть один голос, голос епископа. И у Бога же есть чувство юмора. Чем дело кончилось? Тем, что епископы взяли на себя служение диаконов в современной Церкви. Ведь диакон во времена апостолов – это завхоз, заботится о столах. Сегодня у нас епископы именно в качестве завхозов прежде всего фигурируют. Ведут бухгалтерию, собирают доходы, контролируют траты, и так далее. А пробовать миссии – на десятом месте, совершенно.

Вот я думаю, что это серьезный вопрос. И над ним наша Церковь тоже будет, даже мимо воли епископов, будет думать. В конце концов, у нас сегодня, если человека лишают сана, священника – в дореволюционные времена за это полагалась ссылка, он поражался в гражданских правах, – сегодня этого нет, скорее напротив. Если с меня снимут сан, напротив, я обрету право ходить на митинги, обрету право избираться в парламент, и так далее. То есть, скорее, напротив, права человека расширяются в результате этого. Они мне, правда, эти права, не очень нужны, но тем не менее. Так что это тоже такая точка, в которой может очень многое происходить. Это я все о том же: самосознание людей меняется, в том числе и самосознание людей в Церкви.

И плюс к этому, конечно же, открытый мир, в котором можно подглядывать, как живут другие, в том числе другие православные. Оказывается, есть не только русское православие. Есть майданно-украинское православие. Есть грузинское православие. Другое. Есть румынское православие, есть сербское. Есть арабское православие, американское, сурожское. И люди присматриваются к этому, сравнивают, говорят: «А почему у нас не так?» Вы знаете, предметом моей зависти является… Я привез однажды из Аделаиды, это юг, дикий юг Австралии,        привез оттуда приходской листок. Он мне дорог, потому что там опубликован протокол приходского собрания. На этом собрании прихожане бурно дискутировали, обсуждали вопрос, какой холодильник купить на приходскую кухню. Кто-то советует эту марку: надежней. А другие говорят: «У него энергопотребление класса АА, а не ААА, поэтому в обслуживании будет стоить дороже, больше электричества будет брать, приходскую копеечку есть». Понимаете, в России этого представить себе невозможно. Чтобы люди настолько вот считали приходскую копеечку, были бы к этому допущены, их мнение что-то бы значило!.. И конечно, когда русские прихожане в России об этом узнают, что, оказывается, где-то в Аделаиде это можно, а почему у нас это секрет, самый страшный секрет?.. Мы даем деньги, а куда они потом идут? А если прихожанин начал считать эти деньги: как давать конвертик епископу, из каких средств? А если епископу не давать конвертики, то какой же я после этого епископ и штабс-капитан? Понимаете, это их самосознание начнет меняться. И прочее, и прочее.

То есть, из этих вот небольших вещей могут складываться серьезные подвижки. Я думаю, что они будут. Естественно, с разными последствиями, и добрыми, и в чем-то разрушительными. Это всегда так. Как известно, слово «победа» на две трети состоит из слова «беда», в том числе и победа любого изменения, реформы и так далее. Об этом забывать нельзя.

То есть, история не заканчивается на нас, я так полагаю. Почему я уверен, что история на нас не заканчивается? Вы знаете, я очень примитивный богослов, очень антропоморфно мое представление о Боге. И я думаю, что Бог любуется на моих малышей не меньше, чем я сам. И поэтому Он даст шанс им вырасти, историю не схлопнет. Если Господь терпит мои грехи, потерпел грехи моих предков, то надеюсь, и моих малышей потерпит. И поэтому история еще будет. А у тех будут свои малыши… У меня далеко идущие планы. У меня есть двухлетний Патрик, внучок. Я настаивал, чтобы у него было именно это, исконно русское имя. У меня было два важных аргумента для этого, и они победили на семейном совете. Первое: когда он подрастет, с ним можно будет ходить в пабы, где, узнав его имя, нам будут наливать со скидкой. Второе: когда он еще немножко подрастет и женится, у него родится дочка, ее надо будет назвать Елизаветой, и мы будем жить, как в сказке. У нас будет Елизавета Патрикеевна, своя, родная. Так что вперед, к сказке.

Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

 Виктор Веряскин:  

Третий раздел документа называется «Жизненный путь человека», и откровенно и искренне говорится, что финал жизненного пути человека, как там написано, «сон телесной смерти». Конечно, может быть, это грустно читать и слышать, но тем не менее, в связи с болезнью, смертью и коронавирусом, тоже об этом лишний раз полезно задуматься.

В следующем разделе, 19-м, подчеркивается, что идентификация человека не заключается в его половых различиях и в его гендерных каких-то особенностях. Вы, наверное, тоже знаете, что сегодня это часто обсуждается с разных сторон. Недавно в Верховный совет был внесен документ, потому что периодически мы пытаемся привязать свои законы к европейским конвенциям. Есть так называемая Стамбульская конвенция, которая должна была быть ратифицирована, и немногие вникают, и мы сегодня глубоко не будем вникать в это, но… Наше общество часто не готово к тому, что есть Декларация прав ребенка. У ребенка есть права, он, оказывается, тоже человек, и ребенок может пожаловаться на учителя в школе, на родителей, вызвать полицию, могут наказать родителей за неправильное отношение к ребенку… У нас к этому еще не готовы. У нас еще многие в семьях могут не просто цыкнуть на жену, а поднять руку. И когда европейская конвенция говорит, что «вы должны подписать, что вы ратифицируете, мужчина и женщина в самом деле равны, и поэтому не надо слишком патриархального устройства в семье, должно быть действительное равенство», - и некоторые депутаты даже говорят: «А мы за это не будем голосовать. Что это, теперь уже и ребенка по попке не шлепнешь, не накажешь, в угол не поставишь? На жену не цыкнешь лишний раз, или она на тебя сковородкой не замахнется? Что это за неравенство?»

Но от этого переходим к более серьезным и глубоким вопросам, где подчеркивается в документе Церкви: мужчины и женщины равно честны и равно спасительны в своем статусе, в том числе половом, сексуальном и так далее, и поэтому довольно смело звучит в документе вывод: что Церковь слишком долго шла вслед за светскими суевериями. Внимание: светские суеверия, забубоны. Считали, что если женщина, например, слабее развитием, умом, а тем более, у нее бывают иногда менструации, то в это время нельзя ей в храм ходить, нельзя ее причащать, и так далее. И они выписали, что это суеверия, которые должны быть преодолены. И Церковь виновна в том, что слишком долго поддерживала это суеверие в своей среде.

Как видите, смелое заявление. Они касаются и богословских аспектов, и социальных аспектов. Кто-то с радостью, может быть, скажет: «Как прогрессивно идут впереди многих вопросов!» Другие, консерваторы, скажут: «Их не туда занесло, вот они либералы, они такие-сякие, они разводят-де слишком много свободы!» И поэтому документ предполагает, от нас, в том числе, прочтения, анализа, раздумывания, и потом, может быть, выражения согласия. Поскольку это эскиз, три года работала комиссия богословская, и составили вот такую декларацию, вот такой манифест. И я думаю, что нам будет в итоге интересно и важно ознакомиться, и свое отношение к этому высказать.

Там цитируются причисленные к лику святых – мать Мария Скобцова, на самом деле, по девической фамилии, Пиленко, имеет она украинские корни происхождения, и она цитируется, что социальная работа по помощи людям, нуждающимся, престарелым, больным, это святая работа. И они цитируют мать Марию, и опираются на ее мнение, так как она причислена к лицу святых, в том числе и за эту святую работу.

Я хотел бы, чтобы мы с вами сказали два слова, например, про антисемитизм. Там тоже есть строчечка, что это все-таки недопустимо. Сегодня могут иронически или всерьез говорить: «Ну конечно, мол, там у нас Рабинович, и Вальцман, и Зеленский, кругом евреи, что ж нам теперь делать». И мы можем иронически или всерьез об этом поговорить или подумать. Это тоже вечная тема. И там цитируется мать Мария Скобцова (Пиленко), и мы вспоминаем с вами воспоминания, которые описывают ее отношение, в том числе, к вопросу антисемитизма. Когда гитлеровцы зашли в интернат, где она, в том числе, прятала не только белоэмигрантов русских, но и евреев, и их детей, и они со священником Дмитрием Клепининым даже выдавали фальшивые справки о крещении тем евреям, которые на самом деле не проходили через обряд крещения, но для спасения их жизни они им выдавали такие справки, и первое время фашисты не трогали крещеных евреев. А когда какой-то нееврей донес, дворник, на мать Марию, что она прячет и помогает, и гестапо зашло, и говорят: «Где у вас тут евреи?» – она показала на икону девы Марии и говорит: «Вот первая Еврейка, можете начинать с Нее».

Я хотел бы, чтобы мы с вами сегодня, может быть, задумались о том, что, говоря о том, что мы христиане, верующие, стараемся жить благочестиво, но нет-нет, и нас заносит где-нибудь. Недавно народная артистка Нина Матвиенко, не в обиду ей сказано, говорит: «Жиды заполонили эстраду, я долго не могла пробиться из-за них, кругом евреи, и так далее, со своими песнями, и со всем остальным». И это периодически звучит. И поэтому мы с вами должны знать, что иногда душок антисемитизма, бытового хотя бы, ну есть, наличествует в Украине. И требует тоже осмысления, изживания и преодоления. Потому что, на самом деле, конечно же, это неправильная постановка вопроса, что евреи распяли Иисуса Христа. Иисуса Христа распял грех и его последствия в человечестве, в еврейской его части или в нееврейской его части.

Казалось бы, элементарные вещи, но они требуют от нас, в том числе, прочтения, анализа, раздумывания и выражения согласия.

 Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Довольно странно может показаться на первый взгляд, но довольно рано и совершенно определенно стало очевидным, что христианам под исламской властью жить в определенном смысле неплохо, а иногда даже и лучше, чем под диктатом византийского императора. В частности, в империи обязательно надо быть христианином. Тот же Лев Исавр устроил жестокие преследования и на монтанистов, и на иудеев, - их он пытался насильно крестить. Если помните, так же действовал Юстиниан в отношении самарян. А вот мусульмане, естественно, так не действовали. И поэтому Иоанн Дамаскин, нами поминаемый, мог совершенно спокойно полемизировать с императором, что было немыслимым гражданину империи ромеев.

Собственно, о нём и давайте сегодня немного поговорим.

Родился Дамаскин около 675-го г., а умер примерно в 749-м. Арабского языка, скорее всего, он не знал. А вот его греческий прекрасен. Чиновник при дворце халифа. Но его карьера полетела в тартарары, когда Иоанн, по-арабски Мансур, отпустил на волю всех своих рабов, а сам ушёл в монастырь св. Саввы, в Палестину. А примерно в 60 лет рукоположен во пресвитеры.

Его место в истории Церкви, в церковной жизни определяется тремя факторами. Во-первых, он был первым на Востоке и важнейшим защитником икон. Он первым ввёл важную терминологию, различающую иконопоклонение с иконопочитанием.

Второе, чем он дорог для Церкви - своей гимнографией. Большинство канонов господских праздников – это его тексты. Более того, он автор новых поэтических жанров. Канон на утренях, кстати, это его изобретение.

И третье, чем он дорог Церкви, это тем, что стал первым систематизатором-схоластом догматического учения Церкви. То есть, он сделал большую и необходимую работу… может быть, это было не совсем самостоятельным творчеством, но он создал такой вот первый свод христианского догматического богословия. О плюсах и минусах сего факта мы поговорим специально. Его труд под названием «Точное изложение православной веры», стал учебником. До Иоанна такого не было.

Но, давайте по порядку. Сначала об иконопочитании.

Дамаскин исходил из понимания иконоборчества как христологической ереси. Каким образом? Он поставил вопрос о почитании икон на догматическую почву. Иконоборцы основывали свои возражения на второй заповеди, запрете кумиротворения. Иоанн же очень тонко заметил, что они, таким образом, игнорировали Боговоплощение.

Дескать, ранее в период Завета Ветхого, сакрализация материальных святынь была греховной. Но с Рождением Христа, когда Сам Бог явился во плоти и жил среди людей, мы изображаем видимого Бога. Он даже сумел приспособить аргумент сотериологический, мол, «Что не воспринято, то не уврачовано». Поэтому мы говорим о полноте человечества во Христе. Он писал: «Я видел человеческий образ Бога, и спасена душа моя. Созерцаю образ Божий, как видел и Иаков, но я и иначе вижу Бога. Потому что Иаков очами видел не вещественный прообраз будущего, а я созерцаю видимого во плоти (Христа)». Дамаскин настаивает на том, что «Вещество (материя) стало достохвальным, потому что Бог воплотился». Бог не возгнушался плотью, и поэтому вещество стало достохвальным.

И теперь, может быть, важнейшая его уже догматическая заслуга. Потому что с точки зрения церковной жизни сами его трактаты стали событием. Те тонкие догматические термины, которые он ввёл, оказались архиважными. Он стал различать служение (латрия по-гречески), которое подобает только по отношению к Богу, ипоклонение (проскинезис по-гречески). Имеется в виду внешние жесты такового. И вот последнее, по его мнению, может оказываться и тварным вещам. Например: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыка».

Так вот Дамаскин начал различать поклонение и служение. Служим мы одному Богу, а преклонить главу перед святыней, или снять обувь («сними обувь твою, ибо земля, где стоишь, есть земля святая») – это почтение, связанное с благоговением перед святынями.

Впоследствии 7-й Вселенский собор, который как раз занимался проблемой икон, утвердил эту терминологию. В целом слова Иоанна Дамаскина оказались его самым главным вкладом в православное Предание.

Остановимся давайте, на этом и, если даст Бог, продолжим наши с Вами церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.