|
Униформа
– хорошо или плохо? Несомненно, есть плюсы – заходишь в супермаркет, и там
сотрудники, скажем, в голубых или красных жилетах - легко заметить в толпе
посетителей. Но почему легко? Не потому ли, что покупатели одеты по-другому? А
представьте себе ужас – всё население мира одеты одинаково, у всех одна и та же
причёска и т.д. Духовным лидерам некоторых церквей нравится идея всеобщего
дресс-кода – тому же о.Всеволоду Чаплину, и далеко не только ему. О.Яков Кротов
несколько слов по этому поводу.
Я.Кротов:
- На многих православных иконах (ну вот в 17-м веке
так делали, я думаю, что и сейчас), когда хотят изобразить праведников,
спасенных, то рисуют их очень схематически, прямо как штампом, как барашки у
морских волн: одна голова, вторая, десятки, сотни-сотни-сотни, все совершенно
одинаковые. И к нашему стыду, я боюсь, что часто мы именно так представляем
себе Царство Божие: как мир, где все одинаковые. Ведь это же ужасно иногда –
посмотреть, как мы одеваемся, как мы держимся, как будто бы мы члены
большевистской партии, в которой - все в кожанках, все в брюках; или как будто
бы мы сотрудники какого-то учреждения, брокеры; как-будто бы мы собрались на
вечеринку в дружеском кругу…
Короче говоря, весь мир земной, все общество делится
на группы, и в каждой группе свои обычаи. Все общество, но не Церковь. Церковь
– общество, где не должно быть похожих и одинаковых. Понятно, что это не
относится к внешнему виду (хотя, и к нему тоже). Поэтому испуг неверующих людей
перед храмом начинается, когда им ворчат: «Что вы в брюках? Что ты без платка?»
Ну, без платка и без платка. Но человек пришел к Богу! Да голая бы пришла – все
равно к Богу! Дай, чем накрыться, а платок давать не надо, пусть простоволосой
постоит, ничего. Наш обычай? Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А
дом Божий - это не наш монастырь. Это дом Божий. Богу можно жаловаться: как,
вот она пришла без платка. Но дело не в женщине и не в платке, а совсем в
другом.
Настоящее разнообразие у людей – это разнообразие
психологическое. Не просто четыре темперамента и их разнообразные комбинации –
разнообразие личностей. И здесь не может быть подбора Церкви по принципу
одинаковости. А очень хочется, и вот почему. Это путь наименьшего
сопротивления. Помните анекдот про человека, который изобрел машину для стрижки
бороды, усов, волос? У нее было одно слабое место: второй раз стрижка уже не
требовалась, потому что она сдирала кожу, и уши, и нос, и губы, оставляя просто
кусок мяса бесформенный. Вот именно это происходит, когда мы любим людей, но не
умеем проявить свою любовь любовью, а проявляем свою любовь силой.
Прежде всего так происходит с нашими детьми. И когда
мы были дети, наши родители подчас проявляли свою любовь не любовью, а силой,
принуждением. Любить часто нам, взрослым людям, которые содержат семью, которые
зарабатывают деньги, а еще то и се, и пятое, и десятое, - просто некогда
любить, проще цыкнуть на ребенка.
Я вот сейчас вожу внучку в школу, жду ее на выходе
(она в первом классе), и постоянно вижу: бежит ее какой-нибудь одноклассник, и
он бежит, как Буратино, он бежит вприпрыжку, на нем огромный тяжелый
рюкзак-ранец, но он подпрыгивает, и вдруг вот он приближается к выходу – и его
мама: «Что ты так медленно?» Ребенок к тебе бежал, скакал, стремился! Ну, он
там возился, одевался, но он же маленький, у него физиология другая, у него
мышцы слабенькие, ему интересно с друзьями покалякать, ну, задержался он на 10
драгоценных минут твоего времени. Что 10 минут? Почитай, подумай, помолись,
отдохни. Ребенок к тебе бежал, он тебя любит! Потом мы спрашиваем себя: «Что
они все время утыкаются в смартфоны? Что они не отлипают от экранов?» Так,
когда на тебя мать или отец кричат: «Что ты опаздываешь!», когда они кричат:
«Дай мне поговорить по телефону!», так, разумеется, ребенок ищет убежища, и
находит его в Интернете. Но это наша вина. Потому что мы любили не любовью,
любили небрежно, впопыхах и так далее. И в результате…
Часто говорят: «Школа – место социализации». Вы
понимаете, социализация – это вхождение ребенка в социум. А социум – это связи,
это нечто связное, такова этимология слова. Это не просто стадо, это обезьяны,
которые соединены друг с другом: интересом, любовью, общими делами, и тогда они
уже не обезьяны, а люди. Но что делала советская школа, хоть в Украине, хоть в
России? Она оболванивала и детей, и взрослых, и педагогов. Потому что такими
проще управлять. Я не говорю – легче, но легче, как эта пресловутая
парикмахерская машина, всех обкорнать под одну гребенку, чтобы все одинаково
реагировали на команды. Но это не общество, это возвращение в стадо, это
казарма.
Отсюда и ксенофобия, отсюда боязнь к чужому. Потому
что нам жалко времени, чтобы побыть с другим человеком, как с другим. Нам
хочется, чтобы он был похож на нас. Оно как бы легче. Так вот, был такой фильм,
«Пираты Карибского моря», вторая, по-моему, серия. Он начинался с того, что
главный герой, пират Джек Воробей, колдовским заклятьем оказывается на Северном
полюсе. Его корабль во льдах, и он на этом корабле один в трехстах лицах. Капитан
и матросы – все одинаковые, он сам себе командует. Вот это – кошмар
единообразия. Мы же не хотим, чтобы Церковь была таким кораблем, чтобы все были
похожи. Ну, на Христа, на сербского патриарха Павла, совершенно замечательного,
- но надо быть собой.
----
Протодьякон Андрей Кураев об истории взаимоотношений между
Церковью и учёными.
А.Кураев:
- Мир может быть един, только если у него один
Законодатель. Если каждый ЖЭК устанавливает свои законы для своего кондоминиума
жильцов, нет единого правового пространства, а вот если есть единый
законодатель, тогда есть единое правовое поле. Соответственно, только в
монотеистической культуре, где есть Один Бог Творец и Один Законодатель, там
вот это становится аксиомой: само собой разумеется, Бог всему дал одинаковый
закон.
Со времен Аристотеля ученое сообщество было убеждено,
что наша Вселенная делится на два этажа: мир подлунный и надлунный. Это ведь
очень интересно: почему именно так? Потому что, понятно, есть земное и
небесное. Но почему Луна-то, почему до Луны и после Луны, в эпоху, когда не
было космических полетов? Понимаете, все как сегодня. Астронавты до Луны
долетели и дальше не летают, поэтому это подлунный мир, мир человека, мир нашей
ноосферы. А на Марсе мы еще не были. А по Аристотелю-то, почему так думают?
Ответ очень интересный. Потому что Луна убывает и прибывает, значит, меняется.
А там, где есть перемены, есть смерть.
Смерть и время царят на земле,
Ты владыками их не зови.
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь Солнце Любви.
Ну, это уже позднее, Владимир Соловьев так скажет.
Так вот, раз на Луне есть процессуальность, значит,
все, как у нас. А вот дальше – вечные звезды. Там боги, они бессмертны. И
поэтому нельзя переносить опыт земли туда, дальше, чем на Луну. Нельзя. И когда
Анаксагор высказал предположение, что звезды – это просто раскаленные камни,
его приговорили к смертной казни. Демократический суд демократических Афин
эпохи Перикла народным голосованием присудил его к смертной казни. Там,
конечно, потом все, кому надо, скоррумпировались и заменили это на пожизненное
изгнание, но тем не менее.
Только вера в Одного Бога, от которого одинаково
далеки храм Христа Спасителя и городская свалка, с точки зрения богословия, нет
разницы между Марсом и Луною, между земными горами и горами на Луне. Понимаете,
христианство не просто религия монотеизма – религия спасения. Только милость
Божия спасает. И поэтому эта милость должна включиться, о ком бы речь ни шла: о
патриархе или папе, о царе или подвижнике, о святом или мерзавце. А у Бога
всего много. И поэтому с Его бесконечностью все равно, сколько из Его
бесконечного кармана вынуть, чтобы доложить на чашу спасения святого или
мерзавца.
----
Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои
размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной
Церкви.
В.Веряскин:
- В воспоминаниях одного офицера НКВД, опубликованных
позже, написано, что «когда нашего папу назначили…» Ну, может быть, я сейчас
неточно помню, может быть, это был их не папа, а дедушка, раз это был или 39-й,
или 44-й год… «Его назначили туда, на Западную Украину, он семью нашу, -
говорит, - забрал, и мы поехали, нас машиной повезли. Приехали во Львов. Он
пошел в комендатуру. Ну, и говорит: а как мне жилье, распределите, укажите, где
мне расположиться. Те ему сказали в НКВД: «Пройдись по городу Львову, посмотри,
где тебе понравится, укажи пальцем, и там будешь жить». И он прошелся не так
далеко от управления НКВД, приличное увидел место. «Ну, вот желательно бы в
этом доме», - говорит. Через два часа нас вселили в квартиру в этом доме». Куда
дели семью? Людей схватили и увезли, что с ними сделали, неизвестно, а вот
этого офицера НКВД вселили в эту квартиру.
Я хочу сказать, что никто не проводил никаких
референдумов, никаких общественных слушаний. Мы с вами сегодня избалованы
либеральностью и свободой отношений, и забываем, как что делалось тогда, при
якобы справедливой и якобы сильной, но жесткой власти.
В 1974-м г. отец Глеб Якунин в это же время второй раз
обратился во Всемирный совет Церквей. Потому что там проводили конференции, и
иногда обсуждали права человека в области свободы совести в разных странах. И
они как раз подали документы, что в СССР не соблюдаются права человека в
области свободы совести, привели определенные факты. И надо опять честно
сказать, что, когда делегатов от Московского патриархата спрашивали лидеры
религиозных конфессий, мировые, на этой конференции Всемирного совета Церквей:
«Вот у нас свидетельства…». И они говорят: «Клевета! Очернительство! Верьте
нам, официальным представителям Советского Союза, у нас свобода совести полная,
у нас никого не притесняют, у нас полный порядок, у нас достаточно храмов,
свечек и всего остального, и мы живем в полной свободе». Ну, а потом, когда
бывали личные контакты, так, немножко кулуарно, их спрашивали: «Как же так? В
чем же дело? Вот, красноречивые такие свидетельства», - они честно говорили:
«Попытайтесь нас понять, мы не можем по-другому. Ваше дело – публиковать эти
сведения, наше дело – их отрицать и опровергать. А если бы вы, как говорится,
жили в наших условиях, ходили бы в наших сапогах, еще бы неизвестно, что бы вы
наговорили, когда бы вам такие вопросы задавали. Нам еще возвращаться в эту
страну, откуда нас выпустили на эту конференцию».
Мы с вами можем сегодня улыбаться, а на самом-то деле
мы с вами, может быть, не ценим ту свободу, которую мы сегодня имеем. Поэтому в
Москве к 1975–76-му годам возник Христианский комитет по вопросам защиты
свободы совести и прав человека в этой сфере. То, что сегодня называется
правозащитным движением – конечно, вот тогда вот это были зачатки. Сегодня это
почти обычное явление, хотя, судя по вашей Гандзюк, вступиться за какие-то
права не вовремя и не с теми – это тоже и в наше время… А представьте себе, что
было в те годы - 75-й, 74-й год. Поэтому, естественно, отец Глеб Якунин опять
на этом деле попал, и опять запрет, и опять нарушение, и опять заключение, и
опять в этом смысле страдания.
Хитрые были вопросы реабилитации. Я не так давно сам
нарочно смотрел некоторые биографии некоторых деятелей, например, кардинала
Иосифа Слепого. И оказывается, его в 90-м году, перед распадом Советского
Союза, уже подали на реабилитацию. И коллегия судей отказала в реабилитации. И
они черным по белому написали, что в тот период в Советском Союзе были такие
законы, и он эти законы формально нарушил, и поэтому он справедливо был
осужден, и не подлежит реабилитации. И после распада Советского Союза, в уже
независимой Украине, эти же судьи в этой же судебной коллегии через год-полтора
его реабилитировали полностью.
И тоже возникает вопрос иногда: когда вы говорите
правду? Вот полтора года назад вы же, в этом же составе судебной коллегии,
говорили: «Нет оснований, он был правильно осужден, не подлежит реабилитации», полтора
года прошло, они полностью переменили точку зрения, и полностью его
реабилитировали, потому что наступила другая эпоха, другой период, и поступила
другая «указивка» сверху.
Отец Глеб Якунин рассказывал, что когда он участвовал
в разработке нового закона о свободе совести для Советского Союза, а это еще в
90-м году происходило, он говорит: «Ну, мы решили посоветоваться с экспертом,
как говорится… Пошли к митрополиту Ювеналию Крутицкому и Коломенскому. И он
прочитал и сказал: «Да, закон-то вы хороший написали. Но вы же знаете, что не
от закона в нашей стране зависит жизнь верующих, а от того, какая будет
генеральная линия партии». И оказывается, сам по себе закон, даже хороший и
прекрасный, еще может ничего не решать в нашей жизни, и в стране, и в Церкви.
Давайте не будем забывать, что все наши земные
перегородки до неба не доходят. И когда на разных этапах мы с вами видели
разные трудные периоды, в том числе сомнительные, для кого-то в вероучительном
плане, для кого-то - в канонически организационном, то, я думаю, что все-таки
это от человеческого аспекта в истории и структуре Церкви. И если мы адекватно
это поймем, нам будет легче верить и легче жить.
----
И
последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.
Итак, 6-й век, правление Юстиниана. Церковная политика
его уж очень тяжела. Так же, как он стирал с карты целые народы, так же он при
возможности стирал с лица земли еретиков, или, во всяком случае, тех, коих
считал таковыми. В Северной Африке арианами были вандалы, а в Италии – готы, и
он практически уничтожил оба этих народа. Юстиниан был убеждён, что нет ничего
приятнее Богу, чем соединить христиан в одно стадо. По отношению к монофизитам
отношение было полегче из-за влияния его супруги Феодоры. Плюс, монофизиты –
это, собственно, в основном не греческий Восток, а Палестина, Сирия, Египет. Ну
и правил Юстиниан довольно долго - с 520-го по 560-й годы, и поэтому его
молодые, средние и пожилые годы всё-таки немножко отличались.
Да, так вот, его политика в отношении к монофизитам
была достаточно сложной, в силу покровительства их Феодорой, но когда он
вступал в конфликт с ними, то действовал так же решительно, как против
германских народов, и ариан.
Как он действовал? Законодательно утвердил принцип –
дескать, справедливо лишать земных благ того, кто не почитает истинного Бога.
То есть, не так веруешь – полная конфискация. Погибали вследствие такого вот
узаконенного грабежа не только отдельно взятые граждане, но и целые страны.
Прежде всего, пострадала Сирия. Она при Юстиниане в буквальном смысле
обезлюдела. То есть, люди либо убегали, либо их изгоняли. А надо сказать, что
монофизитского населения в Сирии было столько же, сколько и диофизитского. В
Египте практически все были монофизиты, но умеренные. И в Антиохийской Церкви
примерно 50 % общин были монофизитскими. Юстиниан разорил в Сирии примерно 50
монофизитских епархий. Он применял систему беспощадного преследования.
Почему так случилось? Конечно – о времена и нравы,
безусловно, стать Юстиниана – жестокого и жёсткого диктатора. Ну и понятно, что
определял – кто православный, а кто кривославный, не сам император, а
фанаты-ригористы, коих в Церкви было полно, причём среди высших иерархов, а ещё
больше среди монахов.
А мнение монашествующих подвижников уже с середины
5-го века почиталось серьёзным. Так, например, тот же Феодосий Младший и его
сестра Пульхерия посылали к Симеону Столпнику целые посольства, царские
грамоты, и Симеон Столпник давал советы по церковным вопросам. Ну а Симеон
Столпник – это, мягко сказать, особа неоднозначная.
Таким образом, изгнаны из Сирии были до 80 тысяч
монофизитов, и она опустела. Собственно, и по сей день не пришла в себя, так
сказать. Приморские города – ещё куда ни шло, может быть, Дамаск, но великой
Антиохии больше нету, и как раз при Юстиниане она закончила своё существование.
И это сделали не арабы, не войны, а религиозная политика Юстиниана,
вдохновлённая православными экстремистами. То же, что было и с вандалами и
остготами – те уходили к персам.
В конце концов, Юстиниан довёл до полноты свою
политику в отношении иноверцев – как мы уже говорили, закрыл последний
эллинский центр античной культуры - афинскую Академию. Последний великий
неоплатоник, Прокл, умер в конце 5-го века, а уже в первой половине 6-го
Юстиниан упразднил последнюю языческую школу. А учителям пришлось также
переселиться к персам.
Как Юстиниан попал в святцы? Здесь вспоминается
популярная песенка из мультфильма "Приключения капитана Врунгеля":
Мы бандито, гангстерито…
Мы стрелянто, убиванто, ограблянто…
И за это режисенто нас сниманто в киноленто!
Понятное дело, коль «убиванто, ограблянто еретико» –
значит, свой, всем пример для подражания.
Но Юстиниан вошёл в историю и как храмостроитель.
Во-первых, конечно, это храм святой
Софии, равных которому не было в мире - колоссально дорогостоящая вещь -
несколько городов по тогдашнему времени на эти деньги можно было бы построить. Украшен
был золотом, серебром, драгоценными камнями, в том числе и особо редкими,
слоновой костью, искусными мозаиками. Императору было важно, чтобы храм этот,
Царство Божье на земле, отражал видение
Юстинианом Церкви как священного иерархического начала, которое уже с народом
Божьим никак не связано. Это первый храм, где в архитектурном плане абсолютно
нет соотнесённости с отдельно взятым человеком. С универсумом, с космосом, с
Ойкуменой – пожалуйста, но с христианской общиной, евхаристическим собранием –
никак.
Отсюда ещё и обострение проблем литургических.
Микрофонов тогда не было, и приходилось орать зычным голосом на весь храм.
Епископам и пресвитерам обычно было это не под силу, поэтому искали дьяконов с
лужёными глотками, так сказать. И поэтому, когда, скажем, вслух молился
предстоятель, обычно человек пожилой, то молодой диакон, чтобы не было звуковой
паузы покрывал его тихий голос ектениями. Именно от св. Софии окончательно утверждается
обыкновение, так называемого «тайного» чтения молитв.
Атмосфера в храме, конечно, была
величественно-потрясающая, космичная. Вошедший под его своды чувствовал себя
просто микробом. Да люди, в принципе, там и не нужны. Народ даже портит
акустику. Плюс, содержание этого храма не под силу никакой церковной общине –
только императорскому двору. Иными словами, храм св. Софии вышел как весьма
выразительный символ идеи симфонии Церкви и государства.
Ну и не без Промысла Божия храм этот – величайшее чудо
света - будет отобран у христиан мусульманами и превращён в мечеть. До боли
обидно, но, по всей видимости, тогдашние церковники не дали иного выхода
Всевышнему.
Остановимся, давайте, на этом и, если даст Бог,
продолжим наши церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.
|
|