Здравствуйте, дорогие телезрители!

Как обычно, несколько слов на свободную тему отца Якова Кротова открывают нашу христианскую телепрограмму «Страницами Главной Книги». Под Главной Книгой мы, разумеется, имеем в виду Библию. Хотя жизнь людская гораздо шире любых священных текстов, да и вообще всех книг, вместе взятых.

Яков Кротов:

Недавно я разговаривал (это было на радио, в эфире, не секрет) с замечательным психологом, Александром Эдуардовичем Колмановским (московский психолог, естественно). И я сказал, что он агностик, потому что он не уверен, можно ли говорить, что Бог есть, или нельзя так говорить, нет достаточно данных, оснований. То есть, «а-гнозис», «гнозис» по-гречески – «знать», «а» - «нет», «агностик» - «незнающий». И он меня поправил очень интересным образом, сказав, что он бы дал другое определение: что ему не понадобился Бог ни разу, чтобы жить, чтобы работать, чтобы объяснять происходящее себе, своим пациентам, людям, чтобы общаться.

Это замечательное определение. Оно повторяет знаменитый анекдот про великого французского астронома Лапласа, как тот беседует с Наполеоном (это начало 19-го века), объясняет ему продвижение планет и всякое такое, и Наполеон в конце говорит: «А где у вас тут про Бога?» При том, что Наполеон не был очень-то верующий человек. И Лаплас отвечает: «Ваше величество, мне эта гипотеза не понадобилась».

Это называется «бритва Оккама». Уильям Оккам – это англичанин, живший в 14-м веке, монах, то есть верующий вполне, правда, богослов. И вот Оккам изобрел принцип, принцип «Entia non sunt multiplicanda praeter necessitatem», что означает: «Не следует умножать сущности без необходимости». То есть, надо придерживаться принципа экономии слов, экономии объяснений. Если для понимания того, что у меня болит зуб, не нужно привлекать созвездия, то и не нужно привлекать созвездия: астрология и мой больной зуб не связаны.

Так вот, в течение многих веков богословы объясняли, «Посмотрите» - говорили они… Собственно, это делали даже еще не богословы, а такие великие греческие мыслители, как Платон, Аристотель. «Посмотрите, - говорили они, - как устроен мир». По-гречески «мир» – это «космос», тот же корень, что в слове «косметика». То есть, мир устроен красиво, мир в принципе устроен. В нем все закономерно, есть законы природы. Может ли быть, чтобы нечто имело законы, и не было бы законодателя? Может ли быть, чтобы так фишка легла, что мы в этом мире возможны? Не может. Значит, это первое указание, намек. Не доказательство, но все-таки это указание на бытие Божие. Это потом стали говорить «доказательство». Но великие богословы – они мыслили строго. Они говорили: «Путь к Богу, via, намек».

Вы знаете, это не путь к Богу. Это указание на то, что мир вовсе не космос, никакая косметика при сотворении мира не использовалась, что в мире нету законов. Законы природы – это то, что мы, люди, вносим в природу, ее изучая. И очень может быть, что есть галактики и вселенные, где нет никаких постоянных кварков, нет никаких квантов, волн, они устроены совсем по-другому. И там нету людей. Совершенно не исключено.

Но это означает, что нам наш мир кажется разумно устроенным, потому что мы с нем есть, мы с нем возможны, и мы делаем вывод, что мир так устроен. Мы путаем причину и следствие. То есть, мы возможны в этом мире, потому что так сложились случайно обстоятельства. Мы его познаем и видим. Но это говорит о мире, не о том, что у мира есть законодатель или творец.

Вы знаете, это более правильное указание на бытие Божие. Потому что, как говорил великий неверующий, великий писатель Оскар Уайльд, необходимо только лишнее. Бог нужен не потому, что без Него не прожить, Бог нужен не потому, что без Него не полюбить, не потому, что без Него не объяснить, как устроен мир, императорам, и маленьким девочкам и мальчикам. Бог вообще не нужен. Вопрос о бытии Божием – это не вопрос о необходимости Бога. Это вопрос о существовании Бога.

Вы понимаете, может быть, в этом мире я тоже лишний. Когда мы убиваем людей, что мы делаем? Мы как бы говорим тому, кого собираемся убить, или на кого посылаем армию, киллеров и так далее: «Ты лишний, ты даже не нужный, ты вредный для мира, умри». И то же могут сказать и нам. И я по совести могу сказать себе, что я умру. Маленький ребенок при мысли об этом, когда она впервые его посещает, - его холодный пот прошибает: как это я умру, и мира не будет? Да так. Я отлично знаю и вижу, что умерли многие люди, замечательные, любящие, умнейшие – и мир живет. Значит, они не необходимы миру? Они были в нем лишними? И я сам – что же, я лишний? Да. Как Бог.

Бог есть не потому, что Он необходим, а есть, потому что Он есть. Человек, который меня любит, есть не потому, что меня нужно любить, а потому, что этот человек меня полюбил. И я люблю не потому, что я создал для любви (может, я для пива создан). Я люблю потому, что я полюбил этого человека, не вообще кого-то. Так что первое доказательство бытия Божия, «Бог необходим», мы упаковываем и отправляем в архив, и нету другого Бога, кроме лишнего.

Бог может быть. Есть ли Он? Ищите, вслушивайтесь. Трепет, потрясение – даже не это указание на Бога, а когда вдруг в этом мире, который не нуждается в Боге, - вдруг замирает душа, замирает сердце, и мы ощущаем: мир лишний, а Бог есть, мир и Бог, который в этом мире великий, великолепный, изумительный, не нуждающийся в мире, и все-таки сотворивший его, и любящий нас.

Иоанн Замараев:

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной Академии Алексей Ильич Осипов.

Алексей Осипов:

По мере смирения в человеке пробуждается любовь божественная. Исаак Сирин прямо указывал на этот закон, и в своем ответе одному пустыннику прямо писал: «Как ты пишешь, что ты возлюбил, или хочешь возлюбить любовь к Богу, не очистившись от страстей? Я не знаю, что ты пишешь». Он фактически говорит: «Ты абсурд пишешь. Невозможно иметь божественную любовь (божественную – то есть богоподобную), не очистившись прежде от страстей».

А что это за любовь? Исаак Сирин великолепно пишет: «Это возгорение сердца о всякой твари». Причем пишет о рыбах, о гадах, о птицах, о зверях, о врагах, о самих демонах. Причем такое возгорение сердца любовью, что «даже если бы десятикратно в день был за эту любовь сжигаем, не удовлетворился бы этим». Эти строки им написаны именно из-за этого состояния любви. Вот оно, благо, которое дает христианство человеку!

Помните, в Америке была золотая лихорадка? Что там творилось! Фильмы потом были, как убивали друг друга за мешочек с золотым песком. Все ринулись искать счастье. Что только делаем, какие преступления, какой безумный труд!.. Но счастье где? – внутри тебя, человек! Ибо счастье – это внутреннее переживание человека, а не какие-то внешние приобретения. Неужели это непонятно, человек? Ты хомо сапиенс, разумное существо, или кто ты? Внутреннее состояние, причем такое состояние, что можно удивляться; радость!..

Вы знаете, что многие палачи становились христианами, когда действительно подвергали жестоким пыткам вот таких христиан. Бог что давал людям твердой веры? Кажется, в этих, с внешней точки зрения, жестоких мучениях - как они тоже переживали эту радость, которую Господь дает человеку - вы думаете, что, достигшему какого-то невероятного совершенства? Трудящемуся над своей душой человеку! Что такое духовная жизнь, которая очищает человека и дает ему возможность? В чем она заключается? Где начало веры? Это нужно убеждение? Убеждение нужно, конечно. Потому что, если я не верю, я и не пойду никуда. Да, это такое начало. Начало ума, если хотите. А какое начало в душе должно быть? Что требуется? Да, конечно, Царство Божие усилием берется, то есть трудом над собой. Каким? Постоянным, не так, что иногда я что-то сделаю, а постоянным наблюдением над собою. Когда человек радуется в джунглях? Когда подходит к ним, или когда выходит из них наконец-то? Жуть-то какая!..

Так и здесь тоже. Человек приобретает эту радость, как говорили римляне, через тернии к звездам. Какие тернии? – это понуждение себя, наблюдение за собою. Только оно может дать человеку плоды.

Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церковью.

Виктор Веряскин:  

Пока гром не грянет, ни русский мужик, ни Сталин не перекрестятся, да. В 43-м году он сказал генералу Карпову вызвать на беседу представителя иерархии Церкви. Тот говорит: «Да кого вызывать? Тут их всего четыре осталось». Вызвали. И он говорит: «Что-то у нас неправильно. На занятых Гитлером территориях Гитлер приказал храмы открыть, и они там служат. Люди поддерживают, оказывается, считают, что Гитлер лучше, чем Сталин: Сталин закрыл все храмы, Гитлер открыл все храмы, и для счастья населения получается, что я – минус, а он – плюс? А ну-ка, надо срочно это дело сбалансировать. Давайте откроем храмы, разрешим…» - и так далее.

Это мы сегодня с вами можем думать, что Сталин изменил отношение к Церкви. Да ничего он не менял. Просто изменилась, на самом-то деле, рациональная раскладка его выгоды, и попытка сбалансировать силы, не более того, попытка использовать. Вы же знаете: к этому времени освободительная Русская Армия генерала Власова воевала на стороне Гитлера против этого же Сталина. Дело было не только в населении верующих и храмах. Как мы знаем, армия Власова была больше миллиона.

Генерал Карпов позвонил митрополиту Сергию Старгородскому иговорит: «Тут поступили агентурные сведения, что вы скромно живете, в маленькой квартирке. Может быть, вы нуждаетесь в улучшении условий? Правительство решило помочь вам и передать вам здание бывшего немецкого посольства, в Чистом переулке» (где до сих пор находится резиденция Священного Синода Московского патриархата).

Это очень интересный и важный вопрос, дорогие друзья. Потому что, когда мы сегодня думаем, наивно иногда, что светское государство изменило отношение к Церкви из каких-то благих, возвышенных и лирических соображений, чаще всего это проза и трезвый расчет, и выгода, в том числе для сегодняшних властей и их сиюминутных целей. И надо это трезво осознавать, и от осознания этого не отходить. В итоге в 43-м году, уже на беседе Сталина с этими иерархами, оставшимися в живых и на свободе, он говорит: «Можете мне рассказать о нуждах Церкви, и мы с правительством вам поможем. Вот, например, почему у вас до сих пор нет патриарха? Надо избрать патриарха. И сколько вам нужно времени, чтобы вы подготовились, и подготовили решение?» Они говорят: «Ну, минимум месяц нам нужен». Сталин говорит: «Надо большевистскими темпами, за 4 – 5 дней». Они говорят: «Товарищ Сталин, у нас же вообще-то кадров нет. Из чего выбирать-то?» А он говорит: «А что это произошло с вашими кадрами? Куда они делись, где ваши прежние кадры?» И один из участников этого собеседования говорил позже: «Нас подмывало или отважиться сказать что-то в глаза тирану и деспоту, или как-то уйти от вопроса». «Вы знаете, товарищ Сталин, Церковь учит человека в духовном училище города Гори, потом учит его в духовной семинарии в Тбилиси, думает, что он станет церковным деятелем, а он становится маршалом Советского Союза. Вот так исчезают иногда наши кадры». Господь послал мудрость, и в этой ситуации вывернулись. Сталин говорит: «Ну что ж, я поручу тогда генералу Карпову, и сейчас он самолетами быстренько соберет всех по оставшимся лагерям, кто еще остался жив. Помоют, побреют, переоденут и привезут сюда. Большевистскими темпами собрать собор, избрать патриарха!» И они наскребли еще 15 человек. И 19 человек составили собор по избранию патриарха.

Я хочу, чтобы мы понимали вот эту краткую статистику. 180 епископата на 17-й год, 4 на свободе и в живых на начало войны – 40-й год, в 43-м году с помощью НКВД собрать все, что осталось – наскребли 19 человек, и избрали из этих 19-ти человек Сергия Старгородского патриархом Московским и всея Руси.

В 1923-м году возник обновленческий раскол, и Всесоюзное Церковное Управление во главе с митрополитом Введенским, знаменитым обновленцем, который вел публичные диспуты с Луначарским и побеждал его, - и в это время НКВД арестовало патриарха Тихона, но на свободе оставило этих ВЦУ и митрополита Введенского. Те собрали свой собор, отменили анафему, которую наложил патриарх Тихон на большевиков, обратились к патриарху Вселенскому в Константинополь, чтобы тот своим авторитетом поддержал, что они лишают власти патриарха Тихона, как антибольшевистского, и просят признать и утвердить Высшее Церковное Управление обновленческой Церкви. И вот этот же обновленец, тот самый митрополит Сергий Старгородский – в итоге его избрали, он пробыл год-полтора патриархом и скончался.

Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Учение о Христе, как Богочеловеке, зашло в тупик. Особенно явственно это ощущалось сразу же после Халкидонского собора 451 года, на многие века разделившего Церковь.

Собственно, в чём главная проблема? Ну,вот, договорились – Христос Богочеловек. Соединены в Нём две природы – Божеская и человеческая. Ладно, пошли дальше. А каково было немощи человечества Иисуса под мощью Божества? Опять посовещались и решили, что человеческая природа во Христе сосуществовала с Божеской в полноте, полноценно. Т.е., Христос – и совершенный Бог, и совершенный человек.

Но тогда возникает почти непреодолимая трудность – и Божество Христа обладает сознанием и волей, и человечество. И если при единении то и другое сохраняется, выходит личностная мультипликация, раздвоение личности.

Выход на самом деле есть, о котором мы уже упомянули - вероятность совпадения человеческой воли с Божеской во Христе. Ну вот любой из нас, грешных, ведь может захотеть чего-то хорошего, возвышенного, благородного – того же, что и Господь желает. Разве невозможна синергия божества и человечества в Иисусе?!

Но отцы, похоже, не сумели объяснить это ни на Халкидоне, ни после него. Попав в тупик, они стали искать, скорее, даже не реальный выход из этой Богословской проблемы, а хитрые формулировки, за которыми можно спрятатьочевидное противоречие. Этим, как мы уже отметили, занялся своего рода виртуоз словесной эквилибристики Леонтий Александрийский. Он предложил новый термин «воипостасирование». Т.е., личностность Бога-Сына – вошла в личностность человека Иисуса. Т.е. не говорится об уничтожении человеческого самосознания, а о вхождении Божеской личности в человеческую.

Сказать – «умно»? - вряд ли, но «хитро»! Как говаривала моя бабушка Фёкла из Гопр: «не вмер Данило, його болячка задавила». Прятаться за слова и термины – обыкновение на самом деле давнее. Зачем говорить – убью пса, лучше прозвучит – усыплю.

В сущности, принятие, так называемой «воипостасности» Бога-Сына во Христе, возвращает нас к осуждённому за ересь Апполинарию, который говорил о неполноте человечества во Христе. Ну, естественно – если личность Христа с его самосознанием и волей только Божеская – не важно каким образом это случилось – «воипостасностью» - своеобразной «одержимостью» в положительном смысле этого слова, как можно говорить о полноценности человечества в Иисусе?

Волновала тогдашних отцов Церкви и другая тема о, так называемом «теопасхизме». Термин, как и полагается быть, на основе греческих слов – «Τέος» – Бог, «πάσχα» «страдать», т.е., о богострадании. Иными словами - «Кто страдал на кресте?» Бог или человек?

Кстати, насчётнашей «пасхи». Слово получилось уникальнейшее. По содержанию соответствующее однозвучным и еврейскому «Pesaḥ» - «переход», прохождение смерти мимо, имеется в виду, и греческому «πάσχα» «страдание» - Христа, соответственно. И празднование Пасхи, скажем в малоазийских церквях было, как мы уже говорили с Вами, совмещённым – и с памятью о казни Христа, и с Его Воскресением – и то, и другое отмечалось одновременно.

Этот вопрос волновал Церковь на протяжении всего царствования Юстиниана. Споры непрерывно продолжались между защитниками теопасхизма и противниками. На самом деле, проблема не пустая – а свойственно ли Богу страдать?

По этому поводу Юстиниан созвал собор – пятый Вселенский в Константинополе. Это 553-й год - через век после Халкидона.

Естественно, в первую очередь там прозвучали анафемы – осудили Феодора Мопсуестийского, Иву епископа Эдесской церкви и Феодорита Кирского за несогласие с позицией Кирилла Александрийского, в том числе и за отказ признать теопасхизм. Т.е., утвердили, что страдал на Кресте не только человекИисус, но и Христос-Бог.

Там ещё проехались и по давно истлевшим косточкам Оригена. Дело в том, что под руки попалась полуоккультная группа лиц, именовавших себя оригенистами – последователями Оригена, которые на самом деле ни к нему, ни к его учению не имели никакого отношения. Это язычники, если мне память не изменяет - каббаллисты. Ну и епископы 5-го Вселенского, по своей простоте или недалёкости, заодно вместе с язычниками, осудили и величайшего учителя Церкви, отца христианского Богословия, почитавшегося почти всеми великими светилами Церкви и пользующегося среди православных заслуженной славой и по сей день.

Этот 5-й собор 553-го подтвердил правомерность Халкидона, но тоже очень хитро. Была введена оговорка, сформулированная противником Халкидона Севиром, мол, «Различение двух природ во Христе можно проводить только на словах и в мыслях, а не в конкретном смысле». Эта оговорка и была принята на соборе 553-го. Провозглашалась законность той самой знаменитой формулы Кирилла Александрийского, которая восходит к Аполлинарию: миафизис – единая природа Бога Слова воплощенного. Но при этом император Юстиниан настаивал, что Кирилл употребил слово «природа» вместо слова «ипостась», и что имеется в виду «единая ипостась Бога Слова воплощенного». Т.е, магазин работает во все дни, кроме понедельника, вторника, среды, четверга, пятницы, субботы и воскресенья.

От диафизитства Халкидона практически ничего не осталось – открылись полностью врата примирения с монофизитами. Но Happy Endа не случилось. Монофизиты всё равно не приняли позицию Константинопольского собора. Почему? Да потому, что само словосочетание «Халкидонский собор» для них было оскорбительным. Они прямо так и говорили: «Мы всё приемлем, только откажитесь от Халкидона». А диофизиты говорили: «Мы согласны на все ваши формулы, но только примите Халкидон».

Т.е., Четвёртый Вселенский оказался проклятым собором – камнем преткновения для миллионов христиан – раной на теле Церкви, до сих пор не уврачеванной.