Здравствуйте, дорогие телезрители!

О выборах нынче много разговоров. Оно и понятно – жизнь наша короткая, и хотелось ещё пожить в благополучной стране, а оно всё не получается. Новый президент, новые грёзы – дай, Бог, оправдаться нашим надеждам! О. Яков Кротов так же несколько слов об этом.

Яков Кротов:

Я священник Украинской Автокефальной Православной Церкви, обновленной. Это маленькая Церковь, буквально два десятка человек, священников, и один епископ в Харькове. Надеюсь, когда-нибудь и наша епархия станет частью единой Украинской Церкви. Пока неясность. Я живу в Москве, служу на квартире. Иметь здесь храм невозможно по понятным причинам: мешают. Все в Москве очень политизировано. Все очень политизировано в Украине. И может быть, поэтому я решусь сегодня поговорить о политике. Тем более, что прошли первые стадии выборов.

Есть такой анекдот о том, как одного иезуита спросили, можно ли курить во время молитвы (знали, что этот иезуит очень любит курить). И он ответил: «Курить во время молитвы нельзя! Но, когда куришь, можно молиться». И вот замечательного украинского поэта, я бы даже сказал, великого современного украинского поэта, Бориса Херсонского (невзирая на фамилию, он живет в Одессе; он один из героев КВН еще с 60-х годов, заведующий кафедрой клинической психологии (он психиатр по профессии), недавно спросили: «А вот поэт, который пишет о политике (а Борис пишет о политике) – это же бросает тень на его поэзию?» И это показывает отношение к поэту – такое же, как отношение к священнику. Не случайно ведь и у Пушкина такое сравнение, оно очень древнее: «Пока не требует поэта к священной жертве…» - ну, у Пушкина Аполлон, у нас, понятно, Тот, Кто больше Аполлона. И Херсонский ответил в таком духе (я пересказываю его довольно поэтический ответ): «Считайте, что я политик, который пишет стихи». Он ведь участвовал и в диссидентском движении, и КГБ его тягало, и в перестройку отличился. Без него, я думаю, как и без миллионов похожих на него людей, не было бы свободной и независимой страны Украины, не было бы государства Украина. Он боролся за Украину тогда, когда многие из современных украинских политиков боялись даже произнести слово «незалежність». Так вот, конечно, священник, наверное, не должен говорить о политике. Но политик может быть священником.

А что я хотел сказать? Я ведь гляжу, что пишут об украинских выборах. В персонажах я не очень разбираюсь, потому что ну, например, фамилию Зеленский я до выборов не слыхал. Я не смотрел сериала, где он снимался, я совершенно не в курсе, кто, что, и так далее, и тому подобное. Я могу оценивать только агитаторов и пропагандистов на выборах. И вот я скажу, что меня огорчило. Ровно то же, что огорчало меня и огорчает в России с 90-го года, когда случились первые относительно свободные выборы. Почему относительно? По-настоящему свободные выборы требуют свободной экономики, свободной прессы, и в общем, наверное, это два условия. А свободная пресса без свободной экономики практически нереальна. Газеты все расходятся по рукам у каких-то кланов олигархических. Это даже важнее, чем независимая судебная система и независимая исполнительная и законодательная власть.

Но я вам открою еще один большой секрет. Главное условие свободных выборов – это все-таки свободные люди. Именно они требуют свободной прессы, свободного телевидения, они требуют свободы и независимости от своих политиков. Если человек душой свободен, а быть свободным – это как любить, это не означает быть каким-то титаном свободы, но это означает сказать, что свобода – это ценность, свобода – это важно, свобода – это свойство человека, как и любовь. Я никогда не скажу, что я люблю свою жену всем сердцем, всей душой, потому что я чувствую и знаю, что я могу любить ее больше. А главное, она это знает.

То же самое – о свободе. Никогда не бывает так, чтобы человек был абсолютно свободен, и дальше было некуда двигаться и только почивать на лаврах демократии. И Америка не стопроцентно свободная страна. На этом играет зло, на этом играет искуситель. «А у них негров травят! Ну, значит, и мы тоже имеем право и обязаны». Вот это главная моя печаль. Не свободны выборы между одним злом и другим. Не свободны выборы циничные, когда говорят: «Да, наш кандидат, конечно, не сахар, не архангел, но второй еще хуже!» Может быть, второй и хуже. Но мы тогда выберемся из ловушки цинизма, отчаяния, того, что удачно назвали пофигизмом, когда мы будем иметь идеалы. 

Это не относится к вере. Бог не идеал. Бог – это Бог, Тот, Кто дает жизнь. Идеалы не дают жизнь. Идеалы украшают жизнь, идеалы развлекают. Иногда идеалы требуют пожертвовать жизнью. Но Бог жертвует Собою в Своем Сыне, Господе Иисусе. Не ради идеалов, и даже не ради любви. Он жертвует Собою ради меня, ради вас, ради каждого человека. Не ради человечества. Поэтому я надеюсь, что все спасутся. Потому что если Бог сказал, что Он хочет спасти все народы, то Он может, знает, как, хотя мы не можем в это поверить.

Так вот, смотреть на лучшее в людях, не покупаться, когда нам говорят, что этот кандидат плохой, но другие еще хуже, или: «Наш кандидат плохой, другой говорит лучшие вещи, а придет к власти, и будет таким же. Он предаст свои идеалы». Это означает, что агитаторы не верят, что человек не может и после прихода к власти сохранить идеалы. Надо сказать, что нам не очень так уж и плохо. Потому что именно история 20-го века, и история Церкви 20-го века, дала примеры нормальных, и даже, я бы сказал, святых политиков. Канцлер Германии Конрад Аденауэр, один из создателей Европейского Союза. Итальянский католический политик, римо-католик Андреотти, один из тех, кто скрывался у папы Римского. Его оформили библиотекарем в Ватикане, и после войны он вышел, в сущности, на свободу, и возглавил независимую и настоящую Италию, не фашистскую. В России – Георгий Львов, князь. Он недолго руководил страной, меньше полугода, но все-таки был у руля, и говорил главное: «Вы сами свободны! Делайте что хотите, и не ждите от меня приказов, повелений, и тем более не ждите, что я начну кого-то расстреливать». Был такой политик.

Значит, давайте голосовать не сердцем, не умом, а голосовать надеждой, доверяя другим. Доверяя, ошибаясь, проверяя, но давайте прежде всего голосовать за самих себя, за надежду, что человек может быть верным идеалам, за надежду, что один человек может быть лучше другого - как политик, но как политик, может быть. И не говорить, что надежда всегда самообман. Во всяком случае, если мы верующие, мы знаем, что надежда – это источник силы, это опора веры, это дар человечности. 

Иоанн Замараев:

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной Академии Алексей Ильич Осипов.

Алексей Осипов:

Мы с вами говорили о сущности христианства. Сейчас мне хочется поговорить о другой стороне этого вопроса. Не вероучительной, в которой главным является, конечно, понимание жертвы Христовой, что сделал Христос, почему Он Спаситель. А на другую сторону, на главные положения христианской жизни. Но предварительно мне хочется сказать сейчас о том, что интересует весьма многих людей.

Что именно? Вы знаете, наш современный человек очень прагматичный. Его всегда интересует, а что это дает, какого бы вопроса ни коснулись: жизни, учебы, работы, проблемы какой-нибудь в жизни… А что это дает? И вот в данном случае мне кажется, что было бы нам чрезвычайно важно попытаться хотя бы немного, но поговорить именно на эту тему сначала: что дает христианство. А потом, может быть, поговорим и о том, что является наиболее важным в духовной жизни христианина.

Мы саму религию часто называем верой. Ну что же, пожалуй, правильно. Хотя по существу человек вообще живет только верой. А в науке? То же самое. Верим ученым. Я помню, как-то в Дубне мне пришлось даже выступить и сказать: «Что вы верите этим физикам? Какие-то там у них частицы, кварки, электроны, нейтроны, кто их видел? Никто не видел. Они сами видели? Не видели. Морочат нам голову, и больше ничего». Отец кибернетики Миллер прямо говорил: «Никакая наука невозможна без веры». Ибо только веря в то, что существуют законы, наука вгрызается и начинает искать, где они. И находит, много чего находит. Без веры в то, что наш мир устроен закономерно, то есть устроен по законам, никакая наука не была бы возможна, просто невозможна, и все. Иначе чем заниматься? Только вера движет учеными, и действительно, они открывают эти законы.

Вот так. Так что в христианстве вера является тем же самым – началом, благодаря которому человек только может действительно получить не просто определенные знания, ибо мы знаем то, во что верим. Мы знаем только то, во что верим. Не верю – не знаю. Мне что-то сказали, например, что Земля начала вращаться в другую сторону. Не верю. А вдруг действительно? А неважно. До тех пор, пока я не поверил, я не знаю. То же самое и в христианстве, как и в любой религии.

Исходя из этой позиции, мне хочется сегодня назвать несколько пунктов, которые, как мне кажется, являются чрезвычайно важными в нашей человеческой жизни. Все эти пункты касаются именно веры. Посмотрите, для чего и почему они важны. Кое-что я уже называл, и это не будет для вас новым, но повторение мать учения.

Первое, во что мы верим: что Бог – это не Судья, перед Лицом которого мы стоим, и который выносит нам приговор: наградить, расстрелять, наказать. Это языческое представление. Даже, я бы сказал, иудео-языческое. В Библии мы находим сколько угодно мест, когда Бог называет Себя мстителем даже. Судья – Он какой? Справедливый? Да. Милостивый, но справедливый. И до сих пор в человеческом сознании Бог воспринимается как Судья. Сделав что-то худое, человек сжимается: как бы не наказал. Что я сделал доброе – Господи, давай-давай, награждай.

Иоанн Замараев:

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церковью.

Виктор Веряскин:  

В конце 19-го века Михаил Драгоманов написал труд про свободу веры, «Про волю віри» українською мовою. Мы с вами, наверное, уже привыкли, что часто отдельный человек или целый народ стремится к свободе, к воле. И Христос нам это говорит: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными». И в гимне поется: «Душу и тело мы положим за нашу свободу». Поэтому это называется одной из высших ценностей – свобода, воля и стремление к ней.

Мы, конечно, не всегда уточняем понятия, а что мы считаем ценностью. Иногда в райотдел привезут арестованного и говорят: «Все ценности на стол, выворачивайте карманы». Или когда Ленин в 1922-м году подписал декрет об изъятии церковных ценностей, и тоже ценностями называли каждый свое. Сегодня тоже перед нами стоит вопрос: высшей ценностью является что? Справедливость, милосердие, сама жизнь, или выборы, или не выборы, или что? Это мы сегодня улыбаемся, а со стороны вечности и истории это принципиальнейшие вопросы.

В начале 60-х годов, когда крымские татары в лице группы своих представителей приехали в Москву и пришли в общественную приемную ЦК на беседу, и говорят: «Не пора ли вам разрешить крымским татарам возвращаться из Средней Азии в Крым?», их за одно только это напоминание арестовали, и кого-то в каталажку, кого-то в психушку… И никто за них даже словечка не замолвил, кроме одного украинца, генерала Петра Григоренко, которого тоже за это лишили званий и должности, и тоже определили в психушку.

И вот нашелся один молодой человек, 16-летний выпускник медицинского института, он и сейчас жив и возглавляет Независимую ассоциацию психиатров Украины, Семен Глузман. Он решил сделать независимую судебно-психиатрическую экспертизу, и доказать, что здорового человека поместили в психушку, пытаясь карательно применить психиатрию, и через это как раз не лечить, а губить здорового человека. Удалось обосновать, удалось передать за рубеж, удалось опубликовать, и удалось за это тоже получить 10 лет, и тоже отбывать в лагерях. И вот иногда люди думают: а стоит ли оно того? За правду, за справедливость выступить – является ли это высшей ценностью? Может быть, промолчать, и тогда жив останешься, или хотя бы на свободе? Что является высшей ценностью?

Мы издалека начали этот вопрос не случайно. Потому что знание истории своей страны и своего рода, и своей личной жизненной траектории – это одна из высших ценностей, когда она осознанная. Поэтому в лагере, где находился Семен Глузман, поразительно, - там находились Василь Стус и многие другие, Овсиенко, который еще тоже жив. И они сейчас рассказывают, что: «Я некурящий, но я собирал на зоне обрывки папиросной бумаги, собирал эти маленькие листочки, и мельчайшими буквами записывал на этой папиросной бумаге стихи Василя Стуса. Потом мы их накапливали, и когда какой-нибудь человек готовился по истечении срока заключения выходить на свободу, то мы ему собирали это все, закатывали в маленькие кусочки, закатывали в кусочек хлебушка. Если была фольга, заматывали еще в кусочек фольги. Он это все проглатывал и выносил на свободу внутри себя записанные мельчайшим шрифтом стихи Василя Стуса. Потом это все вымывали, вычищали, переписывали и хранили до времен свободы. И некоторые зэки, конечно, подозревали кое-что, подсматривали, смеялись над нами, считали нас больными и идиотами. Потому что высшей ценностью для них являлась пайка хлеба, что-нибудь еще, а не какая-то там поэзия, да за это еще и добавляли срок, наказывали, помещали в какие-нибудь помещения камерного типа, и так далее».

И мы сегодня с вами стоим перед проблемой: знать – это ценность, не знать – это, конечно, плохо.

Иоанн Замараев:

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Так вот, значит, Августин организовал свою церковную общину, с элементами жизни монастырской. Да, никакого безбрачия – люди семейные, жёны, мужья, дети, трудились кто где, но при первой же возможности собирались вместе для молитвы, чтения Священного Писания, совместных трапез. Учёбы, в первую очередь. Фактически августинову общину можно назвать семинарией – таким вот рассадником веры Христовой. Кстати, семинария – производное слово от семени, семян.

У отца Георгия Кочеткова такая община в Москве – Вы знаете – поразительная плодотворность – прекрасный колледж на базе общины, миссионерский институт мирового значения, во всяком случае, в сравнении с которым, Московская Духовная академия отдыхает полностью.

И вот этот добрый пример Августина значительно повлиял на дальнейший ход развития и церковного сознания на западе и становления западного монашества. Именно в этом, образовательном, смысле западная традиция будет очень сильно отличаться от восточной. Со временем монашеские общины полностью возьмут на себя христианское образование – аж до позднего Средневековья - по крайней мере, так будет пять-шесть веков. Университеты начинают появляться примерно к 11-му веку, и это в огромной степени влияние Августина.

В 391-м году Августин был призван Церковью на служение пресвитерское. А в 395-м году он был призван на соепископство. Это очень интересный термин – соепископство. Это немного напоминает ситуацию, имевшую место с Григорием Богословом. Помните, он был как бы соправителем своего пожилого отца, тоже Григория - епископа Назианзской церкви. И вот Августин был призван на соепископство. Там в городе Гиппон (тоже Северная Африка) был старый епископ, и вот к нему и призвали Августина. А после смерти старца своего, Августин становится уже самостоятельным епископом Гиппонской церкви – это в 396-м году. А просвещённые люди из его общины становится как бы командой в управлении Церковью.

У Августина появляется огромное количество новых пастырских забот. Это и забота о бедных, и труды по воцерковлению язычников – подлинному воцерковлению, потому что формально успех был выше крыши, так сказать. Вчерашние язычники просто рванули в Церковь потому, что в это время стало выгодно быть христианином. Ну и, соответственно, градус христианского благочестия снизился донельзя. Церковные трапезы-агапы, особенно поминальные, стали превращаться в языческие тризны.

Августин, конечно, не был ханжой, тем более, имея за плечами своё разгульное прошлое, но он боролся за то, чтобы хотя бы в храме не было безобразия. Об «агапах» такого рода писали многие, в частности, Григорий Богослов, мол: «Вы что, в храм пришли поесть? Каков акцент в этих мероприятиях - гастрономический или христианский?».

Теперь несколько слов о его сочинениях. Августин написал в конце своей жизни книгу, название которой можно перевести как «Пересмотры». То есть он внимательно перечитал то, что он написал за свою жизнь, и сделал какие-то дополнения, замечания, опровержения самого себя. Есть у него очень важный богословский трактат о Троице. Но самый важный его для нас текст – «О Граде Божьем», и о нем мы поговорим отдельно. Это самая влиятельная его книга, причём, пожалуй, самая первая христианская философия истории. Она наложила неизгладимую печать на всё средневековое мировоззрение, можно сказать, даже его сформировала.

Собственно, поводом для написания этого труда Августином стало взятие Рима – мы уже об этом упоминали. И Августин дает интересный прямой ответ в своих размышлениях об этой трагедии. Он говорит, что пал Рим потому, что оказался градом этого мира, мира сего. При этом горад, полис или civitas – это не просто город, это общество, народ. Согласно Аврелию существуют два града, два общества, два мира. Один град – это царство Бога, другой – царство князя мира сего. Град Божий – это духовная власть в свете Откровения, и Сам Бог призывает в Свой град избранных.

Последнее слово надо бы отметить – лишь «избранных». Т.е., существует некое таинственное предопределение Божие (помните слова Христа – «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал»). В дальнейшем этот посыл Августина будет доведён до логического абсурда и будет использован некоторыми протестантскими деноминациями – такими, как кальвинисты или пресвитериане. Дескать, ещё до рождения на свет, одних Бог предопределил к спасению, а иных к вечной погибели. Аврелий это, конечно не имел в виду.

Да, так вот союз этих избранных Богом и есть, собственно, Civitas Dei, Град Божий. Этот град невидим, немного напоминает экклезиологическое понятие мистической Церкви, или Церкви с большой буквы. Но до Страшного Суда оба эти града, Град Божий и град князя мира сего, находятся в соотношении, которое нам открывается в притче о зерне и плевелах. То есть эти два града как бы переплетены между собой. Следовательно, Божьих избранников-праведников увидеть нелегко, а иногда и невозможно.

Как бы мы ни относились к таковым идеям Августина, эти его рассуждения - пожалуй, один из первых анализов церковного устройства с точки зрения границ Церкви. Ну, Вы помните, что массу вопросов на тему границ Церкви поставил Киприан Карфагенский. «Нет Церкви – нет спасения» - это его знаменитый лозунг. При этом Киприан понимал Церковь, как административную структуру, связанную единством вселенского епископата. То есть для него Церковь - это вполне земная четкая канонико-юридическая реалия.

И вот Августин делает очень интересный ход мысли. Эти два города переплетены – праведников зачастую не очень видно. К тому же есть враги Церкви, но которые не являются врагами Бога, и которые будут некогда приняты Всевышним как дети. И, наоборот, многие церковники, причастные Святым Тайнам, не спасутся. Подобное мы читаем и на страницах Евангелия, но Августин впервые это более или менее подробно излагает как некую экклезиологию. Аврелий настаивает: святые Таинства, сакраментум, не спасают, если принимающий их не имеет любви. При этом Церковь для Августина – спасающая реалия, но не всенепременная. Так случается, особенно в беспокойные времена, когда отлучаются от Церкви невиновные, и тогда они могут обрести спасение вне видимой Церкви. Между прочим, это весьма важная мысль Августина, о которой не принято задумываться даже в современной Церкви. Особенно на эту тему не хотели рассуждать - там просто обличались недостойные христиане, и точка. Так что, именно Августин, пожалуй, впервые подчеркивает и анализирует мистические церковные границы, и это, может быть, наиболее важно из его Богословия.