Иногда говорят: надо быть человеком, и это не бессмысленное выражение, хотя и на первый взгляд абсурдное - мол, разве я, или он, или ты - не человек? Как знать? Голова, уши, нос, губы, подбородок, шея, туловище, руки, ноги - вроде человеческие. И говорим по-человечески, и мозги, в общем, рабочие. А вот человек ли это в каком-то глубинном, подлинном измерении? Не факт. О.Яков Кротов размышляет на эту тему. 

О. Яков Кротов:

- Простой детский вопрос, задал мне его ребенок: «А что такое с хлебом и с вином во время службы, что мы говорим, что это Христос, Тело и Кровь? Что происходит?» Самые простые вопросы не самые трудные, но всегда самые интересные. Ответ мой был такой. Я не верю, что ребенок его понял, мне значительно важнее, что ответ понял я. Ответ такой: «Есть выражение – вложить душу. И слово «душа» здесь обозначает, пожалуй, как и в Библии, самого себя. Вложить самого себя. Как у Пушкина: «Весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет», и так далее. Так вот, мы не тогда живем как люди, когда едим, пьем, смотрим телевизор. Мы не тогда живем как люди, когда делаем работу свою механически, когда воспитываем детей, словно мы педагоги, учителя. Мы тогда живем как люди, когда мы радуемся трапезе, еде вместе с друзьями. Мы тогда живем как люди, когда мы со своим ребенком, да и с чужим тоже, как люди, а не как педагоги. Мы тогда настоящие педагоги, человеческие педагоги, когда мы с учениками, как люди, когда мы вкладываем себя, как вкладывал Макаренко Антон Семенович, как вкладывал Сухомлинский. Мы тогда люди, когда в концлагере, умирая с голоду, человек видит в грязи зачерствевшую корку хлеба, поднимает ее и отдает другому, хотя нестерпимо хочется есть, хотя за этот кусок готов убить – и все-таки отдаешь другому, может быть, отдавая свой шанс выжить, а другому не поможет, но пусть другой съест, пусть утолит хотя бы чуть-чуть голод. Без рационального обоснования, не взвешивая «за» и «против». И ведь такие случаи бывали. Они бывали и в концлагерях нацистских, и в концлагерях большевистских, они бывали всюду, где жил человек. Мы тогда люди, когда вкладываем частицу себя в другого. Ребенок, в которого вложили частицу себя родители, воспитатели, окружающие, - он становится этим воспитателем, он становится этим окружением? Напротив. Если в ребенка вложили часть себя, по-настоящему, от души вложили душу, с любовью, - значительно больше вероятность, что ребенок станет собой, непохожим на нас. Конечно, если орать на детей, если не вкладывать в ребенка себя, а вкладывать свою ненависть, агрессию, то из ребенка вырастет такой же агрессивный, орущий и вопиющий - не человек, а зверюга. Кому это надо?

Почему же мы способны вложить в другого частицу себя, и при этом не искалечить другого, не сделать другого собой, а сделать другого – им? Что это? Игра природы? Эмпатия? Вдохновение? Наверное, последнее. Человек способен вложить себя в другого человека, в предмет, в картину, в саму жизнь. Потому что в человека вложена частица Бога. Бог сделал нас из обезьяны, вложив в нас Свой дух, Свой образ, Самого Себя. Мы не стали от этого богами, мы не стали от этого даже полубогами. Мы просто стали обезьяной с образом Божьим внутри. И получили эту удивительную способность – вкладываться дальше, и тем самым приближаться к человечности. Не к божественности. В современном православном жаргоне часто можно услышать слова «обожение», «теозис»; про святость и говорить нечего – все стремятся к святости. Но святость, святой – это всего лишь прилагательное, а существительным остается человек. Человек – это святая обезьяна, не более и не менее. Это не Бог, но как же этого много! Мы же и любим в другом не обезьянье, не физическое, не плотское и телесное. То есть это мы тоже любим, но только постольку, поскольку в этом есть человеческое, оно же и Божие.

Так что, вы понимаете, когда мы спрашиваем себя: «А что происходит, когда мы вспоминаем Спасителя по Его слову: «Примите и ешьте: это Мое Тело и это Моя Жизнь» - это что, какое-то колдовство?» - да ничуть. Мы вспоминаем, как Он вошел в мир. Он вложил Себя. Бог вложил Себя в наш мир. Всего Себя. Поэтому говорить: Сын Божий, Бог, как соотносятся, - Всего Себя вложил, и поэтому остался Собой. Если бы Он бессердечно глядел на нас, Он бы перестал быть Богом. Но это невозможно. Он вложил Самого Себя – и мы можем вложить себя так же. Что выйдет? Выйдет то, что называется Церковью, и что, наверное, было бы правильнее назвать человечеством. Выйдет Тело Христово из верных Богу – вот что такое Церковь как Тело Христово. И Таинство, когда хлеб и вино становятся Жизнью Христа, и входит в нас, в нашу душу, конечно – не в желудок же входит Господь! – это Таинство Церкви, когда мы входим в другого, вкладываемся в другого, и становимся Телом Христа. Почему-то это нас не удивляет, что существует Тело Христово, состоящее из людей. Вот такого мы о себе высокого мнения: мы достойны быть частью Тела Христова!.. Накося-выкуси, ничего мы не достойны. Мы достойны в зоопарке сидеть и хрюкать. Мы даже до обезьян не очень доросли. Но происходит Таинство Боговоплощения, преосуществление обезьяньего в человеческое. Разрозненного людского – в единое Тело Христа. И это Таинство совершается потому, что Господь вошел в нашу жизнь, затем вышел из нее – не в райские кущи, а на Голгофу. Вышел на арест – и вышел в Воскресение.

----

О печальном духовно-нравственном состоянии Российской церкви рассуждает протодьякон Андрей Кураев.

Андрей Кураев:

- Когда у югославского короля в изгнании, в 45-м году, родился сыночек – а он в изгнании был в Лондоне, – тогда Черчилль издал специальный указ, согласно которому территория этого номера в отеле, где происходили роды, на один день объявляется территорией Югославского королевства. С тем, чтобы этот мальчик имел возможность претендовать на престол, потому что в законах Югославии было сказано, что только лицо, родившееся на территории Югославии, имеет право быть, соответственно, первым лицом. В 80-е годы король Балдуин Бельгийский – он, конечно, фиктивный король, но тем не менее король, и он должен ставить подпись под каждым законом, принятым парламентом, - парламент принимает закон, разрешающий аборты. Король Балдуин – благочестивый человек, католик. По его совести это нельзя. Он на один день отрекается от престола. Парламент говорит: «Кошмар, в стране нет короля!.. Поэтому утверждаем закон без него». Закон идет дальше уже исполняться, печатается. Король возвращается. Так что это не только у нас такие интересные фокусы бывают, и в общем, это довольно гуманно, так сказать. Бывает это довольно гуманно.

Так вот, икономия – это право приостановить вот такое действие. Теперь самое интересное. Икономия может действовать и налево, и направо. То есть, можно смягчить действие закона для этого человека. Вот, скажем, Петр Первый просил патриархов Иерусалимского и Цареградского разрешить ему не поститься. Потому что он все время в походах, не до того, и так далее. Патриархи милостиво согласились. В 1700-м г. умирает последний древнерусский, скажем так, патриарх Адриан. Петру, который помнил, как с его папой бодался патриарх Никон, совсем не хочется, чтобы эти патриархи здесь жили. И поэтому он не разрешает выборы нового патриарха. Но он еще не додумался до создания синодальной системы. Это период с 1700-го по 1721-й годы. И что удивительно, формально считается, что в это время Русской церковью управляют так называемые Вселенские патриархи.

Представьте себе: я священник, ко мне приходит какой-нибудь юный прихожанин на исповедь, и рассказывает по ходу исповеди о самом страшном своем грехе. Бледнеет, краснеет, и в конце концов признается: «Батюшка, я когда из школы Машку провожал, я ее за руку держал». Если бы это был какой-нибудь Федька, я бы его отругал: «Ты, мерзавец, что делаешь? Ты мне о реальных грехах рассказывай, а не о дури всякой». Дело в том, что наши прихожане со временем овладевают искусством исповеди. Искусство исповеди состоит в том, чтобы не привлекать излишнего внимания батюшки к тому греху, о котором мне рассказывать неудобно. Во время исповеди я молюсь, чтобы к моменту, когда я назвал бы свой стыдный грех, - чтобы сигнализация сработала на улице, ребеночек заплакал бы… И батюшка бы не заметил. И моя совесть чиста, я сказал, а дальше уже проблемы слышания, дикции, расслышал или нет. Но это случайности. А если систематически, то лучше всего исповедоваться так: замаскировать серьезный грех в ворохе мелочи. «Батюшка, у меня много грехов накопилось со времени прошлой исповеди. Я пять раз переехал дорогу на красный свет, однажды я бабушке в метро места не уступил, непостный пирожок в пятницу съел, тещу зарезал, пропустил вечерние молитвы…» Вот так спокойно, главное, не акцентируя интонацией, сказать. Соответственно, у священников поэтому есть опыт распознавания такого рода уловок, у прихожан есть опыт этих уловок. И поэтому я сказал бы так этому мальчику: «Так, ты мне реальные грехи давай. А то за руку держал девочку – тоже мне, грех нашел». Но это если бы это был Федька. А это Ванька, это любовь моя. Ванька – это такой отрок Варфоломей, Алеша Карамазов, у него такие глаза потрясающие, такая душа, из него вообще монах, может быть, получится. И поэтому ни в коем случае нельзя, чтобы этот Ванька подражал Федьке. И когда мне этот Ванька говорит: «Я, провожая девочку до школы, держал ее за руку», то я… В канонах нету правила «Аще отрок возьмет отроковицу за десницу». Нет такого правила. Но я его на ходу придумываю. Говорю: «Как ты?.. А за какую руку? За левую?! За шуйцу?! Позор на мои седины! Три недели поста, пятьсот поклонов каждый день, и так далее!» То есть это тоже икономия. Отступление от буквы канона ради пользы человека. В данном случае – некое стрекало ему, чтобы он взбодрился.

Это важно, касается украинской тематики. Потому что по канонам то, что делает патриарх Филарет, по канону все Таинства в таких структурах признаются Православной Церковью. Правила Василия Великого смотрите, «Послание к Аполлинарию» так называемое. А Украинская церковь, уже в 90-е годы – она решила: «Нет, они хуже, чем еретики, даже крещение их признавать не будем». Это не по канонам. Но это можно было до поры до времени оправдывать той самой икономией в сторону строгости. То есть, они считали, что это важно, чтобы люди понимали, что это выбор, что нельзя просто ходить в храм, который ближе к твоему дому, надо сознательно участвовать в религиозной жизни… Ну, у этого были оправдания. Но я думаю, они закрылись на сегодняшний день. То есть, пока это призывы к философически-богословским раздумьям и рефлексия над своим поведением, это хорошо. А когда дело начинает пахнуть кровью, то это плохо.

----

Православный миссионер отец Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церковью.

Виктор Веряскин:        

- Мы не ханжи, и прекрасно понимаем, что герои не все. Это надо четко осмыслять. Мы когда сегодня вспоминаем тот период, вот этих героев, надо вспоминать и брать с них пример. Потому что уже после смерти Пилипа Морачевского в начале 20-го века, Академия наук Российской империи (все-таки просвещенные люди, среди них многие либеральных взглядов) сделали новое заключение о том, что перевод Пилипа Морачевского адекватный, достойный, и рекомендовали снять запрет с печати украинской мовой Священного Писания и опубликовать. И где-то в 1910-м году, то есть уже после 1905-го года, после ослабления контроля и цензуры, напечатали наконец-то Евангелие в украинском перекладі. Ну, а до этого приходилось за границей. В каком смысле за границей? Вена была заграницей, но это была Австро-Венгерская империя. Кое-что печаталось на Львивщине, в Галичине, кое-что в Вене. Поэтому полный перевод Библии Пантелеймона Кулиша, Ивана Пулия и Ивана Нечуй-Левицкого вышел только в 1903-м году в Вене, или, как ее тогда называли, Відень, в том произношении.

Но парадокс еще в чем? Что как в Советском Союзе, так и тогда, в Российской империи, был запрет на ввоз литературы, изданной за рубежом и не соответствующей цензурным и другим политическим указаниям Российской империи. Это парадокс. Актер Матвеев во время перестройки и гласности горбачевской в 89-м году по телевизору тогда выступал, и говорил: «Ехал из Финляндии через Выборг, и у меня Библию отобрали таможенники на въезде. Во время перестройки и гласности при Горбачеве! И когда я попытался сказать, что сегодня она разрешена, они ответили: «То, что в Москве напечатано – это разрешено. А то, что в Нью-Йорке напечатано или в Лондоне – это вы, может быть, везете подкладывать динамит под нашу систему Советского Союза». Это выражение таможенника. То есть они понимали прекрасно: идея, духовный смысл, Библия – это духовный динамит, он может когда-то взорвать и взорваться. На самом-то деле, все четко осознавали.

Я хотел бы сказать самое главное, вот что. Очень интересно, что в 60-е, 70-е, 90-е годы родились, воспитывались и учились люди, которые потом стали – ну, когда пришел момент, когда они созрели, ну и немножко ослабилась политическая обстановка… Вы знаете, что будущий митрополит Автокефальной Украинской Православной Церкви Василь Липковский был преподавателем гимназии, законоучителем. И он уже тогда проявлял вот эти ростки украинского самосознания, и гимназистам их пробовал прививать. И за это был уволен. Откровенно было сформулировано. Очень интересный вопрос – что эти ростки подавлялись, конечно же, и тогда.

-----

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Итак, Богословские споры о двойстве природ во Христе – Божеской и человеческой, буквально раздирали Восток в 5-м столетии. Церковники обвиняли друг друга в еретичестве, зачастую вовсе необоснованно, императорская власть принимала в этом своё активное репрессивное участие. Инакомыслящие ссылались в изгнание. На собраниях епископов доходило до драк, избиений. Эфесский собор, созванный императором Феодосием 2-м в Эфесе в 449 году вообще получил название «разбойничьего».

По завершению последнего, как мы уже говорили с Вами, Флавиан архиепископ Антиохийский, осуждённый среди прочих на соборе, направил апелляцию в Рим папе Льву Великому.

Римский епископ в те времена, как мы подчёркивали с Вами, был самым авторитетным во всей тогдашней неразделённой Церкви. Плюс, он, как мы помним, был в теме, так сказать. Во-первых, на этом Эфесском соборе присутствовали его представители – легаты и своими глазами видели всё безобразие, там происходившее. В-третьих, он хорошо разбирался в Богословских вопросах Христологии, вокруг которых шли бесконечные дискуссии. Более того, как мы отмечали с Вами, ещё до этого «разбойничьего» Эфесского собора папа Лев составил томос, который зловредно на соборе не был зачитан, в то время, как в этом документе содержались ответы практически на все тогдашние вопросы.

Получив жалобу от Флавиана, как мы уже говорили с Вами, папа объявил все решения Эфесского собора не имеющими силу. Но этого было мало, надо было искать реальный выход из сложившейся на Востоке империи ситуации. Он понимал, что прямой протест не эффективен, на Феодосия можно воздействовать лишь через его соправителяна Западе. А тут еще время такое… Середина и вторая половина 5-го столетия – это чехарда императоров на Западе – слабых и в общем-то формальных правителей – все дела решались в Константинополе. Уже с Феодосия Великого так было, то есть с конца 4-го века. Последний западный император, Ромул Августул – это 470-е. И вот с начала века до 70-х годов там 20 или 30 императоров сменилось, то есть они правили обычно не больше двух-трех лет.

Встав на колени перед западным императором, папа Лев умолял, чтобы тот ходатайствовал перед Феодосием об урегулировании церковных нестроений. Тот написал письмо в Константинополь, на что император ответил, что у нас-де нет проблем, всё хорошо и всё единогласно.

Но тут происходит трагическое событие в жизни самого Феодосия: во время охоты он падает с лошади, разбивается и умирает.

Остаётся старшая его сестра Пульхерия, как бы наследница - незамужняя. Срочно выходит замуж за сенатора Маркиана, и, таким образом берёт его в соправители, он тоже становится императором. Флавиану сие увидеть не пришлось - уже умер в ссылке, вероятно от депрессии. Его останки перенесли в Константинополь, в храм свв Апостолов, как и Златоуста в своё время. Флавиан числится у нас в святцах.

Далее начинаются сношения с Римом (до этого они были испорчены). Епископы, осуждавшие эфесские деяния, стремились к общению с папой. Диоскор быстро перестроился и даже поднял что-то вроде восстания против императора. Заговор не удался, но виновника не казнили - правительство не хотело создавать политического мученика.

Между тем, томос Льва Великого становился всё более и более известным, и авторитетным, так что, когда речь зашла о созыве очередного собора, император Маркиан вообще предлагал - может, достаточно всем просто подписать этот Томос и не собираться.

И всё же Лев ходатайствует о созыве вот этого собора, о котором просил Флавиан, естественно, где? – в Италии. А император Маркиан, напротив, хотел созвать его на Востоке.

Воля цезаря – закон – открыт собор был в Халкидоне, 8 октября 451-го года, это недалеко от Константинополя. Значится он у нас 4-м Вселенским. Естественно, на нём присутствовали римские легаты и первыми подписывались. Так же сохранились стенограммы собора. Папа отправил своих легатов при условии, что там будет присутствовать сам император для пущего спокойствия – как бы опять рукоприкладства не случилось.

Император назначил своих представителей на собор, которые взяли на себя внешнее руководство ходом соборных совещаний, служили они в качестве модераторов - наблюдали за порядком, за регламентом, за ходом собора, и надо сказать, что они выполнили своё предназначение с честью. Они не были заинтересованы ни той, ни другой стороной. И даже когда отцы пытались закончить собор полумерой, чиновники сделали всё, чтобы всё-таки какое-то положительное волеизъявление собора было сделано.

Проходил собор в храме св. Евфимии. Диоскор, конечно, был на соборе, но для себя не ожидал ничего благоприятного. Ещё бы - после возмущения против Маркиана, которые были подняты им в Александрии. Диаскор надеялся, что хотя бы ради памяти Феодосия может иметь место некоторая благосклонность, потому что именно Феодосийутверждал решения предыдущего Эфесского собора. Причём, эти утверждения имели статус государственного закона, - может быть, хотя бы, учитывая эти обстоятельства, к нему отнесутся хорошо.

Но тут очень активно начали себя вести римские легаты. Они потребовали вывести Диаскора вон из храма. В противном случае, заявили, они уедут обратно в Рим.

Легаты папы действовали круто, и, в общем-то говоря, несправедливо. Потому что требовали осуждения Диоскора до формального суда. Светские сановники пытались с ними как-то договориться. В конце концов сошлись на том, что удалять Диоскора не сдедует, но он должен находиться там, где сидят ответчики.

Первое заседание собора начали, собственно, с чтения обвинений, которые возвёл на Диоскора Евсевий Дорилейский. Список этих деяний представлял собой огромный свиток. Потому что там излагалась вся предыстория: и Константинопольский собор Флавиана, и протест со стороны Евтихия, и проверка их показаний, и разбор в светском суде. И, в общем-то, чтение этих деяний и было предметом почти всего первого заседания Халкидонского собора, на котором, надо сказать, Диоскор прекрасно защищался. Он знал, где есть слабые моменты, и умело это использовал. Знал, и где его сильная сторона.

Что он хотел доказать? Во-первых, нельзя было опровергнуть, что он действовал согласно с волей императора Феодосия. И во-вторых, он напоминал, что председательствовал на соборе он не единолично. Некоторые участники нынешнего собора, которые теперь единодушны со Львом, - они же сами участвовали в сопредседательстве в Эфесе в 449-м году, просто перекрасились. Так что если уж обвинять Диаскора, то не его одного, тогда надо говорить о коллегиальной ответственности – виноваты, в общем, все, и никто в частности.

Бывшие сопредседательствующие оправдывались как могли. Один из таких епископов начал говорить, что, мол, не виноват, что потворствовалДиоскору, - и Диоскор упрекнул его: «Скажите уж тогда, что вас и вовсе на соборе не было!».

В составе чтений входило и исповедание веры Флавиана, которого, как Вы помните на предыдущем соборе обвинил в неправославии Диоскор. И вот после того, как оно было прочитано, люди, которые убедились в православии Флавиана от Диоскора стали отсаживаться подальше в знак отмежевания от ответственного.

Эти акты читали весь день. В конце концов, Диоскора попросили ответствовать. Он сослался, что уже поздно, мол, высокие сановники устали, и поэтому надо перенести оправдательную речь на следующей сессии. Так и порешили. Однако Диоскор схитрил и в следующем - когда он понял, что его таки осудят, просто перестал ходить на собор, а без подсудимого обвинение в ереси невозможно.

Да, его всё равно, в конце концов, низложили, но не за ересь, а за неявку на заседание, то есть по причине не догматической, а церковно-дисциплинарной - «in contumacia», «за неявку», «за непослушание».

Остановимся, давайте, на этом и, если даст Бог, продолжим наши церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.