Известный чекист М. Я. Лацис так определил принцип красного террора: «Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, - к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Именно эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого».

По сути, подобной логикой пользовались, и язычники в первые века христианства по отношению к христианам. Да и в 21-м веке кое-где схожее встречается. О.Яков Кротов несколько слов по этому поводу.

Я.Кротов:

- 19 веков назад, начало второго века нашей эры, 110-й год, южный берег Турции. Император Траян назначает туда, в богатую плодородную провинцию, в основном населённую греками и галлами в какой-то степени, но больше всего греками, сенатора Плиния. Плиний Младший, так он вошёл в историю. Плиний Младший был чуть старше 50 лет, правил он в Вифинии недолго и в 113 году скончался. И он успел написать письмо императору о христианах. В сущности, это первый источник об истории церкви, который написан не самыми верующими христианами. Плинию Младшему поступил на христиан донос. И надо понимать, что тут сразу вспоминается современная Россия, потому что донос поступил от частных лиц - донесли две рабыни, причём, это был довольно длинный список. Но, конечно, вряд ли сами рабыни инициировали расследование. Как и в современной России, дело об оскорблении религиозных чувств – это примерно то же самое, что и в древнеримской империи дела о кощунстве, об оскорблении Величества. О непослушании традиционной религии. Культ императора входил в религию предков. И в современной России, чтобы возбудить такое дело, кто-то должен донести. Не сам следователь или прокурор, а какое-то частное лицо. На практике это обычно была, например, пара студентов юридического факультета в Краснодаре, которые таким образом, не знаю уж, ну, в общем, выслуживались, писали доносы: «В Интернете такой-то написал, ужас, ужас, ужас…». Плиний, видимо, слышал о христианах, но он никогда с ними не сталкивался. Он провёл розыск. В церковном календаре у нас записаны имена мучеников, тех, кто погиб, не отказавшись от веры.  Это не означает, что все христиане проявляли героизм. И Плиний рисует такую своеобразную пирамиду. Большинство допрошенных сказали, что они никогда христианами не были. С удовольствием совершили жертву богам, покадили императору, то есть несколько кусочков ладана на кадильницу бросили, и ушли. Были люди, которые не отрицали, что они были христианами, но были и сплыли. Походили и стало скучно, малоинтересно, в общем, текучка кадров. Большая волатильность, как говорят биржевые игроки. Нашлись люди, которые сказали: да, мы христиане. И эти разделились на две категории: одна, самая большая, отреклась от Христа, обругала Христа, что Он никакой не Сын Божий. Совершила жертву богам и императору. Всё нормально. И только очень малая часть сказала, что мы – христиане, и христианами останемся. «Дикое суеверие» – сказал Плиний Младший. При этом он провёл расследование. На христиан было два обвинения, почему, собственно, Плиний, и предпринял расследование. Он хотел убедиться, справедливы ли эти обвинения. Они оказались несправедливы. Нас обвиняли в том, что мы людоедствуем. Ну, это понятно. Потому что на Евхаристии, или литургии, или мессе, слова: «Сие есть тело Мое, сия есть кровь Моя». Что это, как ни людоедство? Во всяком случае, когда человек что-то такое слышал: христианин, и они, там, едят чьё-то тело, пьют чью-то, там, кровь… Оказалось, что это не так, это невинная трапеза. Пишет Плиний императору. Вторая легенда о христианах, чёрная легенда, что занимаются промискуитетом, свальным грехом.  Это тоже легко объяснить. Слышали звон, что, там, они любят друг друга, обмениваются поцелуями любви. Но для нечистого - всё нечисто. Плиний и здесь не нашёл ничего криминального. Но, тем не менее, он всё-таки казнил христиан. Как он пишет, «по преступлению имени», то есть по самому названию. Это можно понять, - этому есть аналогия в современной России? Да, есть. Потому что в современной России по статье «за экстремизм» сажают. Не за убийство или воровство, а только за то, что Джордж Оруэлл в своей знаменитой антиутопии «1984» назвал мыслепреступлением. То есть человек - мусульманин, и читает книжки Нурси, исламского богослова, который жил полвека назад. Значит, он потенциальный пособник террористов. И его - в тюрьму. Нет, я серьёзно: не один десяток мусульман посажено за последние годы по такому несправедливому и жестокому и антиправовому обвинению. Нигде в мире больше последователей Нурси не сажают. Нурси, надо понимать, для мусульманина что-то среднее между Кураевым и Брянчаниновым для среднепросвещённого сословия. И ничего зубодробительного там, кстати, нет, в этом слове. В этом смысле Брянчанинов и Кураев более фанатичны, более агрессивны. Что же не понравилось Плинию? И что не понравилось императору? Потому что Плиний спрашивает: я правильно поступил, что отпускал раскаявшихся? Правильно, говорит Траян, потому что милосердие творит чудеса. А мы скажем: неправильно было казнить нераскаявшихся. Почему? Потому что христианство белое и пушистое? Нет, конечно. Потому что нельзя казнить за имя. Нельзя казнить за мыслепреступление.  Христиане воспринимались, как у нас сегодня говорят фанатики: «Если ты не будешь кормить своё духовенство, будешь кормить духовенство врагов». Значит: ты сегодня не пожертвуешь на церковь, завтра тебя захватят мусульмане, буддисты. Ну что за вздор?  Вздор не в том, что захватят, а в том, что даже если захватят – будем жить под буддистами, под мусульманами… Мы - меньшинство, наше дело – не убивать. Убьют ли нас – это другой вопрос. Но вообще опыт показывает, что живут христиане под мусульманами веками, и ничего. На любом месте, под любым, самым несправедливым господином, - а мусульмане не самые несправедливые, коммунисты похуже, - мы должны исповедовать свою веру. Не казнить никого только за имя, а тех, кто совершил преступление – наказывать ли? Я только могу напомнить слова Евангелия: «Прощай до семидожды раз». Это неподъёмно, этого в церковенстве ещё не было, и это означает, что история церковенства ещё очень далека от завершения.
----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И. Осипов:

- Если говорить о религии – да. Если человек верит, что есть Бог. Верит. То с какой стати, правда, он верит, почему? Зачем ему вообще понадобилась даже эта идея? Вы же, наверное, помните исторический такой случай, когда Лаплас написал свою объёмистую книгу и предложил Наполеону. Наполеон, просмотрев её, сказал: «Но простите, что-то я у Вас не вижу здесь упоминаний о Боге». Лаплас был как раз деятель атеистического мировоззрения, которое во Франции было самым-самым-самым модным. Лаплас помните, что ответил? Сир, я не вижу необходимости в этой гипотезе. Вы знаете, до сих пор вопрос о происхождении религии, с точки зрения атеистической, неразрешим. Потому что все те объяснения, которые пытаются сделать – они не работают. Потому что, действительно, Лаплас в данном случае был прав, что если подойти чисто формально, то можно спокойно жить и строить свои теории происходящих событий и всего того, что мы встречаем в этом мире, безо всякого Бога.  Ситуация приблизительно та же, когда Дарвин написал свою книгу «Происхождение видов» и высказал в частности идею, что благодаря естественному отбору мы получили такое разнообразие животного, ну, и всего биомира, в том числе, и появление человека.  Он такую идею высказал.  На что ему его друг и товарищ прислал записку. Одну маленькую записочку всего, в которой значилось: «А зачем обезьяне ум философа?». Представляете, какой разумный вопрос. Обезьяна приспособлена стопроцентно к той ситуации, в которой она живёт. Стопроцентно. И живёт, вот, столетия, тысячелетия. И так она и живёт прекрасно! Зачем какой природе понадобилось, чтоб у обезьяны появился ум философа? И потом: он же мешает жить! Обезьяна может спокойно прыгать и на какой угодно высоте находиться – ей ничего не страшно.  А у человека голова закружится, и он упадёт. Обезьяна всегда довольна – были бы бананы. А человеку мало бананов, ему ещё надо чего-то. Да всегда ему мало.  Бездонная бочка – только одно получил, так, доволен, потом привык – давай ещё. До чего же разумная сказка, пушкинская сказка «О рыбаке и рыбке». Человек таким образом устроен, оказывается, он появился – и не знает, как и что.  С точки зрения науки, и тем более, с точки зрения атеизма, совершенно неизвестно.  Атеист, он не имеет науки никакой. Зачем появился, как? По какой причине? Молчание. Ничего нет. Никаких доказательств. Уж ищут, рыли, всё перерыли, все ископаемые там, останки, и находят всякие там, человекообразные, и не знаю, кого там только, и так они могут найти переход от состояния животного к человеку. Нет его, никак не находят.

----

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои размышления, связанные с историей Украины и нашей Поместной Православной Церкви.

В.Веряскин:

- Я хотел вам сказать, что когда мы сегодня друг друга поздравляем и чего-то желаем, то под благами чаще всего понимаем житейские блага. Мы не ханжи, мы понимаем, что что-то нужно есть, во что-то нужно одеваться, где-то нужно жить. Это так и называемые «базовые ценности» первого, низшего уровня. И тогда мы говорим: а какие же ценности второго уровня? А какие ценности третьего уровня? И вот в этом смысле надо сказать, что сегодня мир движется к осознанию понятия ценностей. Возникла отдельная наука, называется «аксиология». Обратите внимание: корень у этой науки связан со словом «аксиос». «Аксиос» - то есть достоинство. Последняя революция на Майдане называлась революцией достоинства. «Гідність» - по-украински. И когда в человеке возникает чувство собственного достоинства, и он не хочет, чтоб его унижали – это ценность. Это ценность осознания себя как личности, особистості. И надо прекрасно понимать, что не 200-300 лет назад никто не считался ценностью как отдельная личность. Поэтому милосердие как человеколюбие - это одна из наивысших ценностей. И как уже в ХХ веке приписывают маршалу Жукову, сколько там гибло во время штурма Днепра - не так важно, бабы ещё нарожают. То есть человек не является высшей ценностью. Это очень серьёзный вопрос. Мы сегодня с вами вспоминаем, как трудно к этому шли. В 1794 г., в конце XVIII века, в акте о престолонаследовании было подтверждено, что главой церкви российской является император или, в данном случае, императрица. То есть опять же, то, что несколько десятилетий назад Арсений Мацеевич говорил, что крайним судьёй мы считаем Христа, а не императора и не императрицу. Прошли ещё десятилетию, он за это умер. Но тем не менее, это ещё не было преодолено. Ну и в 1800 году, то есть на грани XVIII и XIX века уже, император Павел издал указ о недопустимости строения храмов в украинском стиле. По принципу маятника бросаемся в крайности: при Екатерине Второй, конечно, господствовал рационализм. Она переписывалась с Вольтером, она на самом-то деле, если и ценила церковь, то только как средство, как говорил Максим Горький, обуздания зоологического индивидуализма толпы. Как и Вольтер говорил: я, говорит, не хочу, чтобы мои слуги обокрали меня сегодняшней ночью. Пусть они будут добрыми христианами, знают заповедь «Не укради», боятся наказания от Бога за это на Страшном суде, а я буду спать спокойнее, не опасаясь за своё имущество, за его сохранность. Социальную пользу религии и церкви они в этом вопросе признавали.  И в общем-то называли это чуть ли не гражданской религией. То есть это был поверхностный взгляд на ценность религиозности и церковности. И мы через это убедились, что религиозность и церковность в этом смысле не тождественна духовности. Можно понимать социальную ценность религии и церкви, и при этом самому быть бездуховным человеком, и использовать это не духовно. В лучшем случае - социологически.

----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Было за что не любить Иоанна Златоуста: большую часть церковных денег он начал тратить на бедных. Продал золотой епископский сервиз - говорил, что безнравственно есть с золотых тарелок, когда вокруг столько нищеты.

Отношение Златоуста к богатству и бедности лучше всего выразил Николай Бердяев: «Если я голоден, это моя физиологическая проблема. Если голоден мой ближний, это моя нравственнаяпроблема».

Для Иоанна богатство и бедность не были социальной проблемой. Он не был революционером, быть может, даже, наоборот. Он - рабовладелец, но его рабам жилось лучше, чем многим вольным. Он говорил, что слишком много неправды, страданий и горя связано с духом стяжания. Плюс к этому Златоуст скорбит о душах стяжателей - владеющий богатством невольно начинает им дорожить, начинает привязыватьсяк нему. А Христос учит быть свободными от любых зависимостей. При сем Иоанн совершенно не воспевает бедность как таковую, тем более - нищенство дармоедов. Он даёт понять, что бедность может быть и следствием порочности. И, тем не менее, перед лицом нищеты и горя всякое богатство неправедно, считает Златоуст. Кормить голодных таки надо.

Точно также Иоанн не одобрял роскоши в храмах - мрамор и позолоту. Он говорит: Христова трапеза вкушалась учениками не с золотых сосудов.

Зачитаем одну из стенограмм его речи:

 «Церковь не для того, чтобы в ней плавить золото и ковать серебро... Богу потребен дар наших душ. Не серебряный был стол, и не из золотого сосуда Христос преподавал кровь Свою ученикам. Хочешь почтить Тело Христово? Так не золотом почти, а когда увидишь нагого. Что пользы, если ты здесь почтишь Его шёлковыми покровами, а вне храма кого-то оставишь терпеть холод и наготу? Что пользы, если стол полон золотых сосудов, а Сам Христос томится голодом? Ты делаешь для церкви золотую чашу, но не подашь воды в этой чаше жаждущему. Христос ходит и просит крова, как бесприютный странник, а ты вместо того, чтобы Его принять, украшаешь стол, стены и верхи столбов. Привязываешь к лошадям серебряные цепи, а на Христа, связанного в темнице, и взглянуть не хочешь».

Начало и корень богатства непременно таят несправедливость.

Но ещё раз напомним, бедность он не считал добродетелью. Завет апостола Павла – «кто не работает, то пусть и не ест» (Фес. 3, 10) Иоанн хорошо помнил. Однако нищета в его времена отнюдь не всегда была связана с бездельем. Были детибеспризорные, были немощные, не способные зарабатывать себе на хлеб, были брошенные старики. И Златоуст был убеждён, что церковная касса принадлежит Христу, а значит – бедным.

К слову говоря, так думал не только он. Мы уже как-то говорили о том, как Григорий Великий, папа Римский, автор Литургии преждеосвященных даров, он же Григорий Двоеслов, отменил рождественскую мессу в Римской церкви, когда узнал, что в столице с голоду умер человек. Он сказал: «Если человек умер с голоду, мы не можем служить литургию».

Понятно, что слышать подобное многим было не очень приятно.

В 399-м году, буквально через год служения Златоуста, произошло восстание готов в Константинополе. Тогда почти все военные там были готами, то есть происхождения германского. Они свергли того самого всесильного евнуха Евтропия, который помимо дел благих, отнял у храмов статус убежища. Напомним, право убежища работало так: если человека преследуют, пусть даже и власти, он может скрыться в храме, а уж там его никто не имеет права трогать. Бог шельму метит, как говорится - когда уже готовы были его растерзать, он сам прибежал в храм св. Софии и мёртвой хваткой вцепился в алтарный столб. А на дворе и войска, и народ бушуют, требуют, чтобы его вывели к ним наружу, потому что врываться в храм они все-таки побаиваются.

И вот начинается Богослужение. А у алтарного столба стоит, вцепившись, человек, бывший ещё вчера всесильным чуть ли не вторым после императора. (Стоял он так в течение трех дней, и в конце концов готы согласились на его изгнание, хотя сперва хотели его казнить).

И тогда Златоуст произносит проповедь, при народе и при Евтропии, который так и стоял там, вцепившись в столб. Этот текст сохранился, и называется «Беседа на Евтропия евнуха, патриция и консула». Прочтём небольшую выдержку:

«Всегда, но особенно теперь, благовременно сказать: суета сует и всяческая суета! Где теперь пышная обстановка консульства? Где блестящие светильники? Где рукоплескания и ликования, пиршества и праздники? Где венки и завесы? Где мирской шум и хвалебные крики на конских бегах, и льстивые речи зрителей? Все это прошло. Вдруг подул ветер и сорвал листья, обнажил дерево и потряс его до основания, с такой силой, что казалось – вырвет его с корнем, и разрушит самые волокна его. Где теперь придворные друзья? Где пиры и обеды? Где толпа тунеядцев, где ежедневные возлияния вина, где изысканность поварского искусства? Где поклонники могущества, льстившие словом и делом? Все это было, как ночь сновидения, и с наступлением дня исчезло. Была тень – и прошла, был дым – и рассеялся, были пузыри – и лопнули, была паутина – и расторглась. Потому мы и воспеваем это духовное изречение, и постоянно повторяем: суета сует и всяческая суета! Это изречение всегда должно быть написано и на стенах, и на одеждах, и на площади, и на домах, и на дороге, и на дверях, и в преддвериях, а в особенности – на совести каждого, и должно быть повторяемо постоянно... Так как коварство в делах, притворство и лицемерие принимаются многими за истину, то каждому должно всякий день, и за обедом, и за ужином, и в собраниях, повторять ближнему и слышать от ближнего это изречение: суета сует и всяческая суета!»

И далее Златоуст обращается непосредственно к Евтропию.

«Не говорил ли я тебе постоянно, что богатство есть беглый раб? А ты нас не слушал. Не говорил ли я, что оно – неблагодарный слуга? А ты не хотел верить. Вот, опыт на деле показал, что оно не только беглый и неблагодарный раб, но и человекоубийца. Ведь оно теперь заставило тебя трепетать и страшиться. Не говорил ли я тебе, хотя ты постоянно запрещал мне говорить правду, что я люблю тебя более, чем льстецы, что я, обличая, забочусь о тебе более, чем те, которые угождают? Не прибавлял ли я к этим словам, что достовернее и лучше язвы от друзей, нежели лобзания от врагов? Если бы ты переносил мои уязвления, то их лобзания не причинили бы тебе этой смерти. Потому что мои уязвления производят здоровье, а их лобзания нанесли неизлечимую болезнь. Где теперь твои виночерпии? Где те, которые расталкивали перед тобою народ на площади, и говорили тебе пред всеми тысячи похвал? Они разбежались, изменили дружбе, ищут для себя безопасности. А мы не так: мы и тогда не оставляли тебя, несмотря на твое негодование, и теперь, падшего, тебя покрываем и защищаем. Церковь, которая терпела от тебя гонения, открыла для тебя свои недра и приняла тебя».

И это говорю я, не порицая и не издеваясь над его несчастием, но желая смягчить ваши души…»,- это Иоанн уже вновь обращается к народу - убеждает толпу не убивать Евтропия. – «Многие у нас столь бесчеловечны, что даже и нас укоряют за то, что мы приняли его в святилище; поэтому я и выставляю на вид его страдания, желая словами своими смягчить их бесчувственность».

И так как это стенограмма, то дальше в тексте сразу идёт обращение к конкретному человеку. Видимо, некий кто-то возмутился и начал кричать: «Но это же враг народа, враг Церкви!», и Златоуст ему отвечает так:

«И почему, скажи мне, возлюбленный, ты негодуешь? Потому, говоришь, что нашёл убежище в Церкви тот, который постоянно враждовал против нее. Но потому особенно и нужно прославлять Бога, что он попустил (противнику Церкви) впасть в такую крайность, чтобы сей познал и силу, и человеколюбие Церкви… (Для Церкви) это – самый славный трофей; это – (её) блестящая победа!».

Тексты Златоуста, полное собрание его проповедей, как вы знаете, были изданы только перед революцией, уже после Декрета о веротерпимости 1905 года. Почему так поздно? Златоуст оставался для многих неудобным, во все века. И при этом он же являлся самым любимым церковным писателем. Это человек с огромным жизненным духовным опытом, который старался жить по Евангелию. А жить так далеко не всегда комфортно.