Власть меняется – редко плохая на хорошую, чаще – плохая на ещё хуже и, соответственно, изменяется отношение народа к тому или иному властителю. Однако есть некоторые константы, которые характеризуют отношение христиан к любой власти, независимо – добрая она или изуверская. Давайте продолжим освежение в памяти, так сказать, наших давних размышлений по этому поводу, пользуясь нашим старым видеоархивом.

Архив:

До сих пор мы с вами говорили о том, что собою представляет властное начало как таковое. Мы подчеркивали, что задача христианства – преобразовать это властное начало, установленное Всевышним, так, чтобы оно и служило Богу, а не только лишь было от Бога.

Ну, а следующий вопрос – это противоположный вопрос: о том, что представляет собой непреобразуемое во властном начале, как бы безнадежное, пока существует мир сей. То есть до скончания века сего будут сохраняться элементы власти, которые принципиально невоцерковляемы, то есть нехристианизируемые. Не обожествляемые, не просветляемые, не преображаемые, и так далее, и так далее, как угодно, в общем, все с частицами «не».

Таким образом, мы с вами заходим с другой стороны. Говоря о власти как таковой, о начале как таковом, мы имеем право ставить вопрос по-разному: и в положительном ключе, что христиане должны сделать, чтобы власть выглядела как можно более благой, следовательно, чтобы и на этой стезе выполнялась воля Божия. Тем более, что власть от Бога. Но в том, как власть реализуется в мире сем, всегда будет то, что в принципе по меньше мере индифферентно к Богу. Ну, вы понимаете, что индифферентность и безразличие есть лишь мягкая форма противодействия. Строго говоря, перед Богом не бывает третьего. Господь говорит: «Кто не со Мной – тот против Меня». Другое дело, что такой жесткий выбор может быть поставлен только от лица самого Бога. Факт тот, что перед Господом бывает либо по-божески, либо противобожески. И тут не может быть чего-то третьего. Поэтому индифферентность – это всего лишь мягкая форма выражения враждебности.

Вот, собственно, эту невоцерковляемую, эту как максимум своего благодушествования индифферентную форму проявления властного начала, и обозначает Евангелие словом «кесарь». Такая вот преамбула. Дело в том, что ведь только применительно к кесарю может быть поставлен вопрос, вернее, а не вопрос, а уже сформулированный призыв: «отдавать Богу Богово, а кесарю кесарево». При этом эта первая часть, что Богу надо отдать Богово, представляет собой некое усилие хотя бы понять то, что такое Бог, чтобы Богу отдать все, что Его. Вторая же часть этого призыва Христа – отдавать кесарю кесарево, - означает, скорее, констатацию того факта, что есть вещи, которые сохраняются как результат греховности человека, и, следовательно, поскольку они сохраняются, поскольку это сама форма бытия человека, она коренным и полным образом изменится только со Вторым Пришествием Христа. А значит, есть сферы человеческого бытия, которые до времени остаются закрытыми от Бога, потому что они никак не могут быть преобразованы в пределах мира сего. То есть, их преобразование означает, что мир должен переустроится на иных основаниях. А переустройство мира на иных основаниях означает новое вмешательство Бога во Втором Пришествии Христовом, где устраняется зло и последний враг – смерть. Стало быть, вот это сохраняющееся до времени – это вот то, что, увы, свое всегда возьмет.

Так вот, давайте задумаемся над тем, что нельзя изменить в этом мире, что будет всегда, пока есть мир сей. Отдавать кесарю кесарево – это, во-первых, понять некий принцип, заложенный в мире сем, в его социально-политическом измерении, в первую очередь, который, увы, останется до тех пор, пока существует мир сей, и исчезнет только с исчезновением смеси добра и зла. Есть вещи, где эта смешанность будет сохраняться, где добро и зло развести не получится никогда. Вот это и есть «кесарь».

Почему про кесаря мы говорим, что это «то»? Я нарочно про кесаря говорю в среднем роде. Это то некое начало, которое в лучшем случае индифферентно по отношению к Богу и всему, что от Бога. А что значит индифферентно? – это значит, что ему наплевать, что есть истина. Вот – Пилат, он представляет кесаря. В тот самый момент, когда он умывает руки, он – ставленник кесаря. С чего он начинает? «Что есть истина?» - разве есть ответ на этот вопрос, принципиально положительный? Нет принципиально положительного ответа. Почему? Потому, что истина абсолютна. А кесарь – это то, что здесь, то, что сию минуту. Кесарь существует в режиме других вопросов: «Кто главнее сейчас? Кто правит бал сейчас? Как сделать так, чтобы мое правление продлилось как можно дольше, любой ценой, если надо? А истина мне глубоко параллельна, нет для меня такого измерения, просто не существует». Кесарь – это голый прагматический интерес, это слепая логика мира сего. «Надо устроиться, а там посмотрим, надо обеспечить себя, а там посмотрим»... «А там посмотрим» - значит, «мы никуда смотреть не будем». Потому что - «а там посмотрим» - будет означать ровно следующее: «если мне выгодно, я буду что-то предпринимать, если мне невыгодно, если можно не предпринимать, то зачем предпринимать?». Это я говорю о логике кесарева начала. Она совпадает с плодами грехопадения как таковыми. Нет истины – есть интерес. И те или иные усилия, которые ограничивают торжество моего интереса, связаны только с одним: с тем, что слепая логика существования подсказывает, например, что нужно поневоле учитывать интересы и других людей. Поневоле, не потому, что я этого хочу, не потому, что мне это глубоко интересно. А потому, что если я этого не буду делать, может оказаться так, что завтра ничего не будет. То есть, если человек ставит во главу угла, скажем, извлечение максимальной прибыли, он не сможет держать своих наемных рабочих голодными, просто потому, что голодные много не наработают. А кормить того, кто на тебя работает, значит тратить средства. Сделать так, чтобы ему было комфортнее работать на тебя, чем на соседа, значит тратить еще средства. Но при этом мне глубоко наплевать, хорошо ему или нехорошо.

Когда Марк Порций Катон рассуждал о том, как рационально устроить рабовладельческое хозяйство, он, в общем, говорил очень разумные вещи. Кто такой раб? Раб – это дорогостоящая рабочая сила. Еще бы, раб, естественно, дороже тачки. Поэтому только очень нерадивый хозяин, покупая раба, будет его бить смертным боем и заставлять работать по 16 часов в сутки. Потому что так раб загнется через полгода, и придется искать нового, а это означает новые затраты. Так вот, если посчитать, сколько стоит раб, и сколько он может принести тебе дохода, то выяснится, что выгоднее кормить его как на убой, и заставлять при этом работать уже здорового. Более того, обеспечивать ему досуг, и если надо, даже и развлечения, какие там его рабской душе нужны. Хотя бы секс: все же люди, все человеки. Кто будет с большей готовностью на тебя пахать – тот, кому обеспечена жизнь ниже пояса, или тот, кому она закрыта категорически? Циничное рассуждение, но очевидно, что в этом циничном рассуждении есть своя логика. Естественно, тот будет пахать, кто тобою обеспечен. Потому что если ты его не обеспечишь, то в гробу он видел и тебя, и твою работу, даже если ты его кормишь. Потому что, жизни-то никакой нет, а так – есть. Следовательно, если ты полный хозяин, то ты своим рабам прикупишь рабынь, или там наймешь в аренду… В общем, понятно, о чем идет речь. И тогда подсчитано, что средний раб тебе прослужит лет 10 – 12, как минимум. И эти 10 – 12 лет принесут тебе, скажем, на каждый вложенный сестерций – 20 сестерциев. А если он будет работать у тебя полгода, ты его ничем не будешь кормить, и ничего на него не тратить, и он у тебя загнется через год, то этот вложенный сестерций в лучшем случае принесет тебе 2 – 3. То есть разница состоит, опять же, в том, что эти 2 – 3 сестерция ты получишь через год, и на них купишь себе нового раба. В то время как если растянуть это удовольствие на 10 лет, то через 10 лет прибыть будет в 20 раз больше. Намного разумней будет глядеть дальше…

Чувствуете? Цинизм предельный, но логика исключительная. Нет никакого места человеческому началу у этого раба в этих рассуждениях. Раб – просто говорящее орудие, как известно. Это придумали не марксистские историки, это античное выражение, это констатация факта. Раб-то – что он такое? Тот, кто работает, и при этом умеет говорить. Какое же тебе дело до того, что у него в душе творится? Нужна ему свобода, не нужна – какая разница. Что тебя должно интересовать, если ты хозяин своего раба? Если ты сентиментальный дурак или философ, в общем, если ты маешься какими-то глупыми сомнениями, то это другое дело. Но это значит, что в твою логику вмешалось что-то помимо кесаря. Но пока ты рассуждаешь грамотно, как хозяин, то ты – типичный кесарь, только соответствующего масштаба.

И неважно, когда, в каком веке ставить подобные вопросы – в 4-м веке до Новой эры, или в нынешнем 21-м. Суть вопроса будет одинакова. Вот сейчас – какой самый важный кесарский вопрос, который звучит со всех трибун? «Что надо сделать, чтобы люди были довольны?» Здесь слово «люди» зачастую означает «те, над кем мы властвуем, те, кто обеспечиваем нам положение». Ну ведь надо, чтобы они были довольны, а ежели они недовольны, то только дурак будет думать, что у него все в порядке. Правда, от власть имущих мы часто даже и такую прагматическую заботу не чувствуем, но тем не менее. Надо, чтобы люди были довольны. Скажем, почему правителю важно иметь рейтинг? Рейтинг – это, собственно, показатель того, довольны люди, или недовольны. Причем ведь, если дело в рейтинге как таковом, то совсем неважно, чем именно они довольны из того, что ты делаешь. Чего они довольны – какая разница? Может, они довольны потому, что у каждого в парке крокодил бегает. Ну, нет проблем, вперед, выпишем крокодилов из Индии, жалко, что ли? Нужно это людям, не нужно – какая мне разница? Мне важно, чтобы они были довольны. Потому что когда они довольны, мне спокойнее. Мне хорошо, я владею многим, все тихо-замечательно. И это для меня главное. Неважно, что я продам весь золотой запас страны за рубеж, и за счет этого временно повышу зарплаты. Вырубим лес, и отправим за границу, природные ископаемые… Главное, чтобы люди были довольны сейчас, сию минуту. А завтра они будут, конечно, очень недовольны, но завтра меня в правительстве не будет. И скорей всего, будут недовольны уже не мною, а теми, кто будет после меня, а меня еще, может, будут вспоминать ностальгически: вот как при мне хорошо было жить.

Эта логика – чисто кесарская, которую до конца не исправить и не изменить, с которой приходится жить нам, а потом нашим детям, внукам и правнукам. И дай Бог, чтобы со временем эти кесарские замашки переставали быть хотя бы слишком грубыми. До конца же они неистребимы в принципе.

-----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Оказывается, существуют духовные законы жизни, а о них-то и забыли, вот причина страданий-то, оказывается, в чем. Я даже не ожидал, я просто думал, что это вот есть люди такие, негодяи, обманщики, лжецы, и т.д., жестокие, они, они, они творят, я так и думал. Как мы заблуждаемся, как глубоко мы ошибаемся в этом вопросе, а, оказывается, каждый грех наш, а особенно христиан, каждый наш грех может оказаться роковым, когда чаши весов уже балансируют, уже вот-вот сейчас опустятся - маленькую гиречку поставьте на другую сторону, и она перетянет. Вспомните замечательную нашу сказочку детскую. О чем? Какая репа родилась в огороде, ух, обрадовался: и - дедка за репку, ух ты, не получается, бабка, бабка - за дедку, и опять не получается, внучка - за бабку, и не получается… Помните, Жучка, кошка - за Жучку, никак выдернуть не могут, и наконец-то, - какая мудрость, какая мудрость, - мышка, мышка - за кошку… Сколько у нее силы? И - выдернули репку! А мы своим лживым смирением: да что мои грехи, что они значат, когда миллиарды людей вокруг грешат! Мышка и определила всю судьбу, и вытащили репку. Вот на это мы не обращаем внимания. Надо понимать, что каждый грех, каждого из людей, - не важно, какие они, потому что совесть у всех есть, - несет ответственность за все те настроения, за те кровавые события, которые окружают наш мир, происходят в нем. Вот, оказывается, каково, если хотите, решение одной из самых, я бы сказал, животрепещущих проблем нашей жизни - скорби: «Что я, грешнее всех, что ли, что меня Бог наказал?» Бог тебя наказал? Да, что ты прыгнул с пятого этажа и поломал себе все, это тебя Бог, значит, наказал? Ох ты, голубчик, ох ты, да-а, не схватил тебя Бог и не удержал тебя: «Ты куда, паршивец?», да-а. Мы никак не понимаем, не понимаем своего состояния и христианство говорит, что худшее, пожалуй, из всех грехов, худшее - это слепота, это видение себя хорошим: я хорош, вокруг меня все плохие. Или - да что мои грехи! Какое смирение, Боже мой! Что мои грехи, поэтому я могу жить как угодно – вот где беда, вот где корень человеческих страданий. 

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Рассуждая о жизненном пути Константина Великого, надо сказать, что императором он был неплохим. Жестокость, убийства – это нравы тех времён – политическая необходимость, как ни странно это звучит для нас с Вами. Собственно, в значительной степени этим и продиктован был тот факт, что Крещение Константин принял в последние дни своей жизни. Кстати, многие откладывали Крещение до смерти, и не только императоры – дескать, а как я смогу выносить смертные приговоры, если буду христианином? Люди на самом деле боялись грешить после Крещения. Такое суеверие было распространено в те времена, дескать, до Крещения – греши сколько угодно, потому, что в Крещении все грехи прощаются. А уж потом – не моги. Поэтому даже некоторые святые откладывали сие Таинство до последнего момента.

Более того, Константин очень боялся Посмертного суда. Как человек своего времени, и пребывая в парадигме восприятия Бога грозным судьёй, находился под влиянием картин посмертного воздаяния за грехи со всеми этим котлами, раскалёнными сковородками, кипящим озером – всё это он воспринимал всерьёз. Сохранилось его письмо, которое нынешние христиане могут назвать наивным. Он пишет в начале 320-х годов христианским епископам: неужели вы не боитесь Страшного суда, что так себя ведете? Ну это понятно, многие нынешние епископы уж точно не боятся ни котлов с кипящей смолой, ни чертей с вилами.

Ну и ещё надо сказать, что принятие христианства самим императором происходило не в одночасье. Сперва он прекратил гонения на Церковь, повторимся – не без политических мотиваций, потом все увидели, что Константин возвращает христианам отнятое у них имущество, затем даёт своим детям христианское воспитание, да и сам по многим вопросам советуется с епископами. Представляете настроения церковников, ведь всё это после жестоких преследований. Христиане от счастья были на седьмом небе, не замечая оборотной стороны сей медали.

Во-первых, в период жизни Константина стали очевидными предпосылки к трагедии римского государства, сбылось нечто роковое, чего не могло не произойти в результате конфликта двух универсумов – христианства и Римской империи - мирно им ужиться шансов никаких. Конфликт был неизбежен, и чья-то сторона должна была уступить, а значит - падение самой Римской империи в этом конфликте было предречено, и не факт, что церковники хотели последнего.

Ну и, наконец, христиане подхватили заразу триумфализма – этой опасной болезни, очень соблазнительной, и для многих это искушение оказалось фатальным. Буквально через несколько десятилетий, уже при сыне императора Константина, христиане начнут возмущаться некоторым решениям цезаря, на каноны ссылаться. И тогда они услышат то, чего никак не ожидали. Император скажет: «Моя воля – вот ваш канон».

Так вот, значит, Константин до самого последнего издыхания не отказался от языческого почитания себя божеством. Он был богом - Понтифекс Максимус. И когда стал христианином - продолжал быть божеством, но уже как бы христианским Понтифекс Максимусом - христианским первосвященником, своего рода римским папой, если не Христом. И это было, как бы так сказать, двойной ловушкой для христиан. Первая подбна фольклорной байке - крик в лесу: «Ваня, Ваня, я медведя поймал!» - «Так веди его сюда!» - «А он не пускает!». Так вот, в каком-то смысле христиане, победившие Римскую империю, оказались в роли этого самого охотника, «поймавшего» медведя. Поймать-то поймал, но вот с тем, чтобы куда-то повести медведя - оказались проблемы. Да, христианские сети уловили не кого-нибудь, а императора. Но что дальше?

А вторая вещь – чрезвычайно опасная – искушение, быть может, даже сильнее, чем первое, потому что не слишком явное. Скрытое  оно всегда опаснее. И возникло оно из-за вопроса о свободе совести. Ещё раз напомним, что император Константин из соображений государственной выгоды даровал паритет религиям. Но по существу, начиная с эпохи императора Константина, мы видим двойной стандарт в отношении свободы совести. Так, на первом Вселенском соборе в 325-м году церковники не заметили, что император отправил инакомысляших в ссылку (спасибо, что , не казнил, а просто выслал). И никто из верующих тогда не возмутился. А вот когда языческие императоры отправляли в ссылку христиан, последние заорали о свободе совести. Проходит немного времени и вновь ссылают инакомыслящих, и снова весь христианский собор набрал в рот воды. Такое молчание, между прочим всегда и всем дурно оборачивается. Ведь уже в 4-м веке, буквально через 10 -20 лет после Константина опять будут гнать христиан, и на прямой вопрос  о свободе совести будет ответ: «А почему же вы тогда молчали?».

Ну и последнее следует сказать о правлении Константина - его обращение в христианство к резкому перелому в церковно-государственных отношениях не привело. Да, этот переход оказался узловым, так сказать. Настоящий перелом будет позже, к концу четвёртого века, когда начнется открытая борьба с язычеством императоров, называющих себя христианами. И, тем не менее, уже при Константине зацвели ядовитые растения в виде огосударствления епископата, становящееся нормой, номинальное, пассивное, теплохладное христианство, а также различные реакции на эти явления, в том числе и такие, как монашество.