Давайте, ещё несколько наших телевизионных встреч, помимо всего прочего, посвятим прослушиванию нашего старого видеоархива с давними размышлениями о богатстве и бедности.

Архив:

- «Трудно богатому войти в Царствие Небесное», - сказал Христос. Но как мы подчеркивали с вами в прошлый раз, из этого не вытекает, что бедность сама по себе является путевкой в вечность. Бывает и наоборот, особенно когда бедность является результатом лености и головотяпства. Можно всю жизнь прожить, бия себя в грудь: «Ах, какой я бедный, зато честный!». И гордо сойти в могилу под этим лозунгом. Мы обращали внимание на такую, вполне совковую позицию, интеллигентно окрашенную: дескать, «я вот не тот, кто гоняется за материальными благами, у меня вообще ничего нет!». Бедность тоже может быть пороком, если она результат отказа от возможностей, если это сокрытие талантов. Бездеятельность в жизни, отказ от труда, от подвигов, от напряжения, в конце концов, - опустошает душу. Бедному человеку, если бедность – это его жизненная позиция, ничего не надо, «он и так хороший». Если богатому все время чего-то не хватает, очередного предприятия, завода, фабрики, спутника, то даже очень вероятно, что этот человек когда-то скажет себе: «Все у меня есть здесь, на земле, но хочу иметь еще и путевку в жизнь загробную, в жизнь вечную». А бедному и этого не надо, он и так хороший.

Единственное, что богатому обязательно нужно прийти к чему-то большему, чем то, что находится в плоскости материальных вещей. Ему нужно перерасти самого себя. Да, богатый прав в том, что в этой жизни надо состояться. Надо уметь явить свой залог того, что ты можешь распоряжаться своими талантами, своим даром. Но богатство, измеряемое 80-летним состоянием, слишком относительно. Если ты умеешь состояться в этой жизни только под знаком своей смерти, это ровным счетом ничего не дает для того, чтобы войти туда. Если ты думаешь только о земных проблемах, если ты весь погружен лишь в то, чтобы в пределах этих 80-ти лет кем-то стать, то вряд ли тебя будет волновать то, что за пределами 80-ти лет твоей жизни. И тогда - естественный вопрос: а смысл? А кто ты с точки зрения вечности, sub specie aeternitatis, как говорили еще язычники-римляне. Что это земное богатство может дать с точки зрения вечности? Ничего. Что бедному миллиардеру делать в Царствии Небесном, если ему сказать, что деньги там не играют роли? Он спросит: а какой проект мы будем там реализовывать, без денег-то? Ну, вы ему, конечно, можете сказать, что не в проекте все дело. А в самом пафосе творчества, чтобы открывать, вечно открывать неисчерпаемость Божьего творения и владеть им, в любви делиться этим откровением, пользоваться этим, соучаствовать в этом творении, делать то, чего не было. И чтобы то, что ты сделал, было приращением к тому Божиему достоянию, которое есть.

А он скажет: «Что-то я не понял, а какой все-таки проект без денег?»

Есть такой магнат, о котором мы уже упоминали, замечательный, очень колоритный человек, которому сейчас что-то около 60 лет, Билл Гейтс, - он вообще начинал с нуля, он не из богатой семьи. Сейчас он миллиардер. Ну, цифра колеблется все время, потому что он каждый день то теряет один-два миллиарда, то приобретает их снова, потому что акции то обесцениваются, то растут… неважно. В общем, около 50 миллиардов у него состояние. Он осуществлял амбициознейшие проекты. Но дело в том, что ему интересен проект как некая самоцель, как еще одна возможность куда-то деть свои силы. Ну, при этом еще и заработать, потому что он привык мерить успешность проекта тем, что он это хорошо продал. А чем еще? - А больше нечем. Ведь в рамках секулярного мира – чем еще мерить-то? Ему если сказать: а знаешь, все это совсем не нужно, только ты нужен, такой, каков ты есть, особенно такой, каким ты состоялся. Ты так лихо все умеешь, ты так все схватываешь, ты меня хорошо поймешь. Вот это всё, все твои миллиарды – ты их всегда заработаешь. А ты попробуй задуматься над тем, как заработать эту самую вечность, которая не оценивается в долларах, вообще в деньгах, ни в каком имущественном эквиваленте. Но это то, что никогда не теряет своей цены. Ты же понимаешь, что такое – ценное, ты умеешь ценность приумножать. Вот ты попытайся уловить логику того мира, где ценность не теряется. И для этого тебе нужна самая малость – вспомнить, как ты начинал с нуля. Ты же хорошо это помнишь, правда, как ты в рваных джинсах в ангаре свой первый компьютер паял? И сделай нечто подобное, но только уже в ином мире!

Логика, самое главное, та же. А для того, чтобы ту же самую логику провернуть на какой-то иной почве – для этого надо, чтобы совершился некий переворот. Чтобы отказаться от этой одержимости быть кем-то в пределах вот этого мира, иметь власть, приумножать свое состояние, и так далее. А человеку это очень трудно, когда он только этим и занимается. Очень трудно. У него привычка, у него весь вкус жизни просыпается только тогда, когда он пускает в ход свое колоссальное умение.

Когда-то шел процесс над компанией Microsoft, которая делает программные продукты, и владельцем коей и является Билл Гейтс, - когда в Америке встал вопрос о демонополизации Microsoft. Тогда  Билл Гейтс угрохал огромное количество денег на то, чтобы доказать, что Microsoft - это не монополия, хотя даже первоклассник американской школы знал, что это так. Вся Америка смеялась над этим судебным процессом, который тянулся два года исключительно потому, что Билл Гейтс накачивал его деньгами. Немереное количество денег было заведомо потрачено впустую. Как вы думаете, почему? Потому что Билл Гейтс не привык проигрывать. Вы думаете, он не знал, что он владелец монополии? Но он же – Билл Гейтс, значит, он сумеет доказать, что это – не монополия. Любой ценой. Зачем ему это было надо? Ведь он, вроде бы, умеет жить лучше других, лучше него никто не умеет, он стоит 50 миллиардов. Или его так уж волновало, что он какие-то прибыли потеряет? Он себе новые устроит. То, что у него есть сейчас, у него никто не отберет. Он просто не любит проигрывать. И в определенном смысле, это неплохо.

Я с Биллом Гейтсом лично не знаком, но как знать? Может быть, в определенном отношении именно Билл Гейтс или кто-то вроде него ближе к Царствию Божию, чем тот самый среднестатистический обыватель, который живет, как крот в норе, или госслужащий, которого не волнует, из каких закромов ему выдается зарплата. А такой человек, как Билл Гейтс – он цену своим миллиардам точно знает. Он свое состояние делал сам, ни на кого не надеясь, ни у кого не спрашивая и не гундося, что его судьба забросила в негодную страну, где, видите ли, все гоняются за желтым дьяволом, и вздохнуть тут порядочному человеку негде.

Только вот надо свое умение созидать материальные ценности применить к заполучению ценностей нетленных, вечных. И эту задачу выполнить бывает не под силу очень многим богатым людям. Посему и говорит Христос: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие». Трудно богатому наследовать жизнь вечную. Но – можно. Тем более, для бедного задача сия, по всей видимости, также не из легких. И дай Бог нам со всем этим справиться, и богатым, и бедным.

-----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Пимен Великий в своей среде говорил: «Поверьте братья, я буду ввержен только туда, куда будет ввержен сатана, потому что я вижу, кто я». Сысой Великий, умирая, когда к нему пришли собратья, на него смотреть было невозможно от того сияния солнцеподобного, которое исходило от его лица. И Сысой что-то говорит, они: «Сысое, ты что?» «Я умоляю еще дать мне время на покаяние». Они в ужасе: «Сысое, тебе ли каяться?» Ответ: «Поверьте, братья, я не знаю, положил ли я хоть начало покаяния моего». Что это, лицемерие, да? Лукавство умирающего человека? Нет, мы встречаемся с явлением, я бы сказал, явлением поразительным, которое нам открывает, что такое православие. По мере приближения к Богу, человек начинает видеть, кто он есть на самом деле, а не в своем каком-то смутном ощущении, не в своих грезах и представлениях. Приведу образ. Пока полумрак, человек пришел, кажется, что все хорошо, нормально, его одежда, воздух, включается свет – ой, здесь пятно, свет еще больше - здесь пятно, оказалось, весь обрызган грязью, а я даже и не видел этого. Кстати, когда человек только обращается к религии, какие только грехи он знает, их можно по пальцам перечислить, а больше он ничего не знает, а что еще? - я безгрешен. Близорукий видит только вот здесь, а чуть-чуть подальше он ничего не видит. Православие открывает душу самому человеку. Чью? Свою. Открывает то, что в обычном состоянии мы даже не видим, вначале ничего этого нет, постепенно, с очищением зрения только, человек убеждается, кто он есть на самом деле. На самом деле, кто он есть на самом деле? Один сказал очень точно, очень четко сказал, извините, немного грубовато, но абсолютно точно: «Не тронь, а то пойдет вонь». До чего мы хороши, когда с нами все хорошо, когда с нами все хороши, а если затронуть наше самолюбие, о, уже ничем не откупишься. Что же такое православие? О чем оно говорит? Во-первых, оно говорит о том, что то состояние, в котором мы находимся сейчас, наше нормальное состояние, до того нормальное, что не подойди, не тронь, - но это вопрос другой уже. Как ежик, знаете ли, до чего же хорошенький бегает, троньте его, и тут же все его иголочки увидите у себя на руке. Так вот то состояние, в котором мы сейчас находимся, - православие говорит, - это состояние тяжелого заболевания. Ну, действительно, знаете, когда обнажен нерв, не прикоснись же к нерву, наверное, все это понимают. Когда зуб заболит, ой, не прикоснись к нему, горячее нельзя, холодное нельзя, чего угодно нельзя, а если обнажённый нерв еще где-нибудь тут - не прикоснись. Вот в каком состоянии мы находимся: к нам не прикоснись. Мы немедленно начинаем осуждать, мы впадаем в ярость, гнев, немедленно начинаем завидовать, потом ненавидеть, а то еще и мстить. Это что за существо такое – человек? Вы подумайте, как фурия какая-то. Не прикоснись, иначе я тебе покажу, где раки зимуют. Вот, до чего хороши мы, мы нормальные люди, попробуйте, скажите, что я ненормальный, вы знаете, как я обижусь, ой, вы себе этого даже представить не можете. Первый признак, насколько я нормален: первое, о чем говорит православие, что, оказывается, мы видим в каком состоянии мы находимся, действительно - «не тронь!», и это состояние никакого добра нам не сулит. Что это за состояние такое, когда не прикоснись? Но еще б дело, ладно здесь человек прожил несколько десятков лет, в общем, все религии, и православие также утверждает, что умирает только тело, как одежонку, сбрасывает, душа не умирает. Всё, что есть в моей душе, всё остается, т.е. что остается? Все страсти. Все. Страсти коренятся, оказывается, в душе человека, даже телесные страсти, и те - в душе человека. Тело только, так сказать, дает возможность это все пережить, ощутить и реагировать. Сами страсти - в душе. И, представьте себе, когда человек переходит с этим багажом, грязным багажом, туда, где полный свет. Свет! Здесь меня никто не видит, я могу о себе думать все, что угодно, никто не видит, что у меня в душе! Потёмочки! Я, знаете, какой хороший - ангел! А тут вдруг - раз, взмахивает волшебник палочкой, и перед всеми я оказался. Ангел, оказывается-то, в черной одежде.

-----

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои рассуждения о событиях и судьбах, связанных с церковной Реформацией.

В.Веряскин:

- Мы идем очень трудно через историю к самоидентификации и еще до конца не всегда понимаем, что в некоторых моментах и в некоторых вопросах нам сближение и союз с протестантами и реформатами может быть даже полезным. На самом-то деле у нас есть интерес Истины с большой буквы, по великому счету, познание истины и приближение к ее правильному пониманию, исповеданию и жизни по ней. А после истины у нас есть интересы этноса, нации, общества, государства, церкви. И надо тоже их осознать в какую-то пропорцию соотношения: Бог, действительно, вера, церковь, спасение, и Украина тоже. Почему победила Реформация в Германии? Потому что, тогда у германцев возникло и национальное самосознание тоже. И, когда Лютер перевел Библию на немецкий язык, началась немецкая литература, и началась немецкая национальная история. Мы, как всегда, опаздываем то на 400, то на 500 лет. Украинская Библия впервые вышла, спустя 450 лет, за границей - не в Украине, - в Австрии, в Вене в 1903 году, первая украинская Библия полностью. Но считается в истории и у филологов, и у лингвистов, и у литературоведов, что нация, которая способна перевести адекватно Библию на свой язык, становится приобщенной к мировой литературе, потому что, как сказал Гете, национальная книга евреев стала всемирной книгой универсального планетарного человечества. И когда на какой-то язык она способна быть переведена, она тоже возносит литературный язык этого народа на более высокий уровень. И дело не только в форме передачи, дело и в передаче адекватности смысла. На сегодня мы имеем уже пять полных переводов Библии на украинский язык, после 1903 года. Еще Иван Огиенко перевел, Иван Хоменко в Риме перевел, издал, оказывается, перевел Патриарх Филарет Денисенко, правда, с русского языка, но Филарет перевел с русского языка на украинский одиннадцать второканонических книг из Ветхого Завета, таких нет в Библии Кулиша и в Библии Огиенко. За это и ему спасибо. А отец Роман Турконяк взял Острожскую Библию, она издана, - в левой колонке - славянский текст Острожской Библии, в правой колонке - новый украинский перевод. То есть, на сегодняшний момент, это как поет молодежь, ты моя попытка номер пять, - пятая полная Библия уже есть на украинском языке, в том числе отца Рафаила Турконяка. И последний перевод, кстати, один из наиболее удовлетворительных, за что он и получил Шевченковскую премию. Все участвовали и свой вклад внесли в развитие самосознания, в том числе, и Украины, и ее народа.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Поелику в дальнейшем нам придётся довольно много говорить о церковных соборах, в самый раз стоит отметить фазы развития таковых. Развития, или метаморфоз – это уже каждый как решит для себя.

Значит, три этапа соборов, и три типа обозначается.

Первый период, в общем-то – это с середины 1-го века, то есть где-то с Пятидесятницы, по примерно середину 2-го века. Ну, самый первый и характерный собор - апостольский 51- года. Принцип простой - если Церковь, как община, видит какой-то важнейший для своей веры и своей жизни вопрос, то собирается для его решения и молится о даровании истины от Бога в этом вопросе, в частности, как Вы помните, тогда речь шла по поводу иудейской проблемы, т.е., надо ли христианам из язычников соблюдать закон Моисеев. И в этом обсуждении участвовала Иерусалимская община - апостолы, пресвитеры, дьякона, братья и сёстры - рядовые христиане. И вот – «изволилось Духу Святому и нам» принять такие-то и такие-то решения. Т.е. участвует община, участвует Церковь. Другими словами, в этом периоде существует особый тип соборов, когда всё происходит в общине. Если есть проблема в какой-нибудь Церкви, вся община вместе со своим служителем это обсуждает, размышляет, молится и решает. Таким образом, для первого периода характерен тип собора-общины.

Второй тип собора, и, соответственно, второй период – это примерно со 160-х годов по 250-е. Ну вот, начиная с малоазийских соборов, по поводу монтанистского движения в 170-е. В Малую Азию в какую-нибудь общину приезжали представители соседних Церквей и вместе, сообща, заседали. То есть – каков образ собора? Скажем, на базе какой-то общины, на базе какой-то Церкви собираются соседи, скажем, соседние епископы, и они вместе решают этот вопрос. Это уже не просто собрание общины - там участвуют и епископы соседних Церквей, это как бы расширенное собрание. Таковые собирались часто, к примеру, в 190-е годы - по вопросу о праздновании Пасхи. Между прочим, в то время по этому поводу был очень острый конфликт между азийскими церквами и западными, начиная с римской, конфликт, в котором Ириней Лионский пытался сыграть примиряющую роль. Азийские Церкви придерживались древнейшейтрадиции, очень глубокой, о праздновании Пасхи в один день с иудеями. Причём, эти дни Пасхи в азийской традиции отличались тем, что Пасха «крестная» и «воскресная» не разделялась. А в римской традиции это разделение было сделано как бы хронологически – ну это, как у нас сейчас – Страстная Пятница отдельно, а Воскресение Христово - отдельно. К слову говоря, только чудом этот конфликт не разразился продолжительным расколом.

Да, так вот, в каком-то городе местная община принимала соседских епископов, и решался очередной жизненно важный вопрос. Т.е., второй тип соборов – это община со своим епископом, плюс приезжие епископы.

И третий тип– это соборы господствующие, в частности, карфагенские соборы, о которых мы упоминали с Вами - они же северо-африканские - в них участвовали толькоепископы – это были соборы епископов, уже без общин. Этот период начался примерно с 250-х годов и, в подавляющем большинстве, практикуются до сего дня.

Ещё раз - первый тип соборов – епископы в общинах, второй – епископы рядом с общинами, а третий – епископы над общинами. Это, к слову говоря, чрезвычайно характерно для дальнейшего развития церковного устройства и церковного сознания. Последняя форма абсолютно немыслима была в Церкви древней.

Таким образом, секулярно-правовой принцип церковного бытия, в конце концов, почти полностью вытеснил внутренне-нравственный императив отдельно взятой церковной общины. То есть, члены общин, по логике соборной жизни в Церкви, при третьем типе должны были просто исполнять решения епископов. Грубо говоря, они уже не имеют права голоса. Это, конечно, не всегда было абсолютно так. Но представьте себе, что когда в начале 20-го века русская академическая наука начала обсуждать вопрос о том, кто может быть участником собора, многие были ошибочно убеждены, что никогдав истории Церкви не было не-епископских соборов. Так думали на полном серьёзе. Даже про собор апостольской Церкви середины 1-го века считали, что там участвовали только епископы, мол, просто тогда они по-другому назывались. Понятно, что нам проще судить по той ситуации, в которой мы находимся. Поэтому, даже кристально честный научно В.В. Болотов эти вопросы старался обходить. Вот разве что у него был по этому вопросу круговой аргумент: «участие рядовых членов Церкви в соборах не может быть, потому что это противоречит церковной практике». Точнее даже, церковной вере. Замкнутый круг – дурной, потому что голодный, а голодный, потому что дурной.

Таким образом, Кафолическая Церковь потихоньку стала осознавать себя как некая организация, сеть административных образований. Отсюда и неравенство в положении церквей, кафедр. Поэтому, когда мы говорим о Киприановой идее единства вселенского епископата, то это ведь не просто идея, это и практика, укоренившаяся на многие столетия. И сейчас это осуществляется очень строго – не важно, что ТЫ думаешь, важно, что говорит епископ.