Рассуждая на темы общечеловеческих нравственных норм, в прошлый раз мы говорили с Вами о том, что в любом сообществе, дикарском или даже преступном, у людей есть понятия об элементарных нормах нравственности. В уголовном мире это называется жить по понятиям. Например, есть такой термин – крысятничество.  Крыса – это крайне презренный человек в преступном мире, который ворует у своих. Т.е. у своих воровать нехорошо. Есть клюквенники – тоже изгои в преступном мире, которые обворовывают храмы.

Т.е. даже уголовники понимают, что есть какие-то границы морали, за которые выходить нельзя, что есть некий общий круг вполне элементарных, действительно очевидных норм, которых должны держаться все. Зачем? Люди сами себе объясняют от противного: если эти элементарные нормы перестанут соблюдаться, значит, такое общество ждет крах, оно не в состоянии существовать дальше, оно обречено на самоуничтожение. Люди обычно не знают тех слов, которые требуется здесь говорить, поэтому ограничиваются именно таким утверждением: если нарушать самоочевидные нормы, то будет невозможно жить - об этом мы с Вами уже достаточно много рассуждали, но сие было много лет назад – уже и сам я мало что помню из сказанного. Давайте освежим в памяти наш давний с Вами разговор.

-----

Из архива:

- Вряд ли найдется вор, который скажет: «Я ворую и правильно делаю». Воровство всегда будет нуждаться в оправдании. Правда, оправдание может зайти настолько далеко, что в результате вроде как оно и не воровство. Дескать, меня социальная среда так заела, если иначе в этом мире нельзя, то в конечном итоге что я особенного сделал? Ну, украл, ну и что? Так особенно ничего страшного не произошло… Или другое оправдание:  это я не у соседа ворую, а у государства. Государство меня обкрадывает, а я - понемножечку его. Или электричество. Если на атомной станции киловатт электроэнергии стоит 2 копейки, с какой стати мне платить в десять раз больше?

Словом, мы всегда будем сталкиваться с попыткой загладить этот поступок, сделать его незаметным… Но это будет означать только одно: что норма есть норма. Даже для того, кто ее преступает.

Так вот, даже при том, что это самоочевидные нормы, они внутренне подкреплены неким смутно ощущаемым содержанием. И они исполняются, при всей своей очевидности, не совершенно слепо. Человек живет со смутным предчувствием, что за этим стоит что-то принципиальное. Если завтра эти нормы не исполнять, нормально жить будет невозможно. Если за электричество или за газ никто платить не будет, значит, мы все замерзнем.

Таким образом, есть некая ценность, которая обеспечивается соблюдением этих норм. Мы говорили об этой верховной ценности. Эта главная ценность – ничто иное, как наша с Вами жизнь: если нарушать самоочевидные нормы, то будет невозможно жить. Все самые очевидные нормы долженствования, нормы должного поведения – они прямо завязаны на вот эту саму возможность быть. Чем дальше мы отойдем от этой возможности быть, тем больший разнобой во мнениях, что правильно, что неправильно, мы и встретим. Потому что там это не будет так самоочевидно.

Но уж когда вопрос стоит ребром – быть или не быть, - не в гамлетовском варианте, потому что там был вопрос, касающийся смысла – если быть, то зачем? Но если его поставить в плоскости самой возможности существовать, не осмысленности, а возможности, то тут все всё будут понимать приблизительно одинаково: что можно делать, а чего делать нельзя.

И здесь мы найдем удивительное сходство между, скажем, Декларацией прав человека, принятой ООН в 1979-м году, и неписаным кодексом пигмеев, который был описан неким путешественником в конце 19-го века. Пигмеи – такой народ, который знать не знает никаких этических теорий, никаких философий, у них даже письменности нет, - но тем не менее, есть набор абсолютно железных правил. Нельзя убивать, нельзя друг у друга без спросу ничего брать, нельзя изменять семье, нельзя оскорблять своих предков. Хотя там могут быть и довольно оригинальные воззрения, которые прямой переклички с Декларацией прав человека не имеют. Ну и что? Зато вот этот круг будет везде, будь ты пигмей, будь ты просвещенный конфуцианец родом из Китая, будь ты хоть кто.

Если ты человек – это будет в любом сообществе. Потому что это есть прямая гарантия жизнеобеспечения. Вот чтобы быть – надо это соблюдать. На уровне пигмеев, к слову говоря, еще особенно важно подчеркнуть, что там особенно видно – жить в одиночку означает то же самое, что и помереть. Реальная жизнь возможна только для целого рода. Потому что жизнь поддерживается как жизнь всего сообщества, а не жизнь одного отдельно взятого человека. В этом тоже есть своя правда, хотя есть и риск того, что человеческая индивидуальность потонет в этом потоке родового существования. Но все-таки это изначально в интуиции тоже присутствует – если развалится то сообщество, в котором я живу, то жить вообще станет невозможно.

Причем интересно, что самые очевидные нормы предстают в первую очередь как нормы, оформляющиеся отрицательными суждениями: нельзя вот этого, нельзя вот того. Это естественно. По умолчанию допускается: то, что не запрещено, то разрешено. Хотя это говорит о том, что главным средством обозначить норму будет скорее отрицание, нежели констатация того, что дОлжно делать. Даже такие самоочевидные утверждения, что о родителях надо заботиться, подпёрты тем более общим представлением, что нельзя позволить человеку при живых детях помереть с голоду.

Но дело в том, что с одной стороны, самоочевидные нормативы, чистый долг не может быть негативным, дескать, надо заботиться о родителях – это позитивное – утвердительное суждение. С другой стороны, выдвигая позитивную норму – надо делать то-то и то-то – вы наталкиваетесь на вопрос - тут же выплывающий из недр человеческой интуиции: «А зачем?» Вот если воровать нельзя – тут нет вопросов, тут всё очевидно, ведь если все друг у друга будут воровать, то жить-то как?

Ну, это всё простые, элементарные вещи. Но в дальнейшем, когда мы будем с Вами говорить о более сложных и тонких вещах, мы с Вами убедимся, что любой безнравственный поступок будет нести ущерб полноте жизни, даже незначительный. Просто это будет не так очевидно, как в сфере грубых вещей. Но об этом потом.

-----

Библия, как всем известно – сборник книг – самых разных – и писанных задолго до Рождества Христова, и после. Там и пророчества, и религиозная история, и вечная мудрость. Отец Яков Кротов несколько слов о классификации книг Священного Писания.

Я.Кротов:

- Делить Священное Писание, и особенно книги Ветхого Завета, можно по-разному, а вот когда мы вообще делим Библию на Ветхий и Новый Завет, то это само по себе достаточно условно и иудеи правильно обижаются на такое разделение, потому что Старый завет, как в английском Old Testament - Ветхий Завет, в русском, пожалуй, ещё хуже - слово «ветхий» приобрело вообще глубоко негативное значение, т.е. уже ненужный, можно отдать старьёвщику. Но мы что, отдадим старьёвщику Книгу Премудрости Соломона? Условное деление. Посмотрите, ведь, когда Спаситель говорит о текстах Откровения, Он обычно делит их на две части, и говорит: на этом стоит весь закон и все пророки. И мы знаем, что в представлении мудрецов того времени, в закон, например, входили книги, которые мы в закон не включаем. Книга Бытия, например, ведь в ней нет законодательства, строго говоря, но она входила в закон, а, скажем, исторические хроники, книги премудрости - они входили в пророки, - закон и пророки. Мы бы сегодня сказали, что скорее книги пророков - отдельный комплекс, и книги премудрости. И в эпоху Спасителя тоже выделяли отдельно книги премудрости. Между книгами премудрости Экклезиаст, прежде всего, книга Притч Соломоновых, а ведь, входила туда ещё и книга «Песнь песней», что довольно странно и не совсем логика понятна: почему свадебные, я бы сказал, брачные призывы влюблённого юноши и влюблённой девушки оказываются в книгах Премудрости, и объединяются в один комплекс с книгами пророков. На самом деле, легче объяснить, почему книги пророков в одном кластере, в одной ячейке с книгами такими, как Песнь песней. И я думаю, это особенно легко сделать после дедушки Фрейда, потому что Фрейд не постеснялся сказать то, что и древние евреи говорили довольно откровенно, - существует любовь, и существуют её страшные пародии – похоть и жажда власти. И все пророки - это о том, как ослепляет человека любовь к власти, жажда повелевать другими людьми. И все пророки образы для бичевания негодных царей и цариц черпают из публичного дома, и когда пророки говорят Израилю, - дружок, не надейся на египетских царей, не надейся на персидских царей, и на вавилонских - не надейся. Это то, с чего теперь начинается наша литургия, - не надейтесь на князей, на сынов человеческих! Он же говорит - о чём? Не блуди! Кобель, куда ты лезешь в Египет, ты на кого засматриваешься? У тебя Бог есть, Его люби и на Него рассчитывай. И у тебя в плане должно быть записано: переговоры с Богом и верность договору с Богом, а не договору с Фараоном. Мы живём в удивительное в этом смысле время, потому что когда мне говорят, что что-то не возможно, я говорю, - в 1946-м году кто-нибудь сказал бы, что, возможно, государство Израиль появится на карте мира. Да все бы рассмеялись, - о чём мы говорим? А в 1948-м оно было, оно появилось благодаря тому же чуду, которое совершил Господь с Фараоном, с Кхиром. Благодаря Сталину, если бы не Сталин, не было бы Израиля. Господь внёс рознь в расчёты сильных мира сего, и Сталин из похоти власти решил сделать ставку на Израиль в борьбе с Британией. И вот уже нет ни Сталина, ни Британской империи, а Израиль есть. Так вот, пророки не воспевали Израиль, они воспевали супружескую любовь и супружескую верность. История Израиля для них была только поводом поговорить о том, каковы отношения мужа и жены, поводом поговорить о верности, потому что государство - преходящее, а Бог неизменен, и наши отношения с Богом - это оригинал, а наши политические отношения - это слепок с оригинала. Где первичное, а где вторичное? И когда мы вырабатываем себе какую-то политическую линию поведения, мы должны об этом помнить. Так вот, Песнь песней ровно о том же. О том, чтобы хранить верность, невзирая ни на что, о том, чтобы желать любимого человека, потому что трагедия любви в том, как говорил апостол Павел, - я делаю то, чего не хочу, и не делаю того, чего я хочу. А если ещё вернее, - я смотрю на того, кого не люблю, и не смотрю на того, кого люблю. Трагедия? Да, трагедия. Я думаю, что я могу потом досмотреть, я потом приду к жене и доберу свое. Нет, надо смотреть сейчас. И решая вопрос, где я буду работать, за кого я буду голосовать, я прежде всего гляжу даже не программу кандидата, а в глаза жены, потому что кандидаты приходят и уходят, и монархии поднимаются и рушатся, а любовь остаётся вовек, и жена будет вовек. Здесь разгадка, почему книги пророков, это не книги прорицаний. Примерно в те же годы китайцы создавали книги «и-дзын», книги, которые являются руководством в гадании. И этот соблазн создать книгу, которая поможет предугадать будущее, он ведь и верующих не миновал, христиан, народ Библии. В Церкви всегда существовали запреты использовать Библию, Псалмы, Книги пророков в качестве предмета для гадания. Т.е. взял на Сочельник, открыл на нужном месте - какое первое имя, какой стих? Вот это твоя судьба на будущий год. Никоем образом нельзя! Точно так же - о чём книги премудрости? В чём премудрость-то? Всё - суета сует. Вершина премудрости - страх Господень. Вершина премудрости - понимание того, что будущее непредсказуемо. Мы живём в мире, который не является механическим аппаратом, который нельзя просчитать, и наука нам сказала именно это. Сейчас, вот, Слава Богу, после Бора, после квантовой физики, мы знаем, что не всё просчитываемо, и самое главное, можно только предположить, а не исчислить, и это касается и человека, особенно человека, сколько его ни изучай, неопределённость будет только нарастать. На самом-то деле, это и есть свобода. Премудрость заключается в том, чтобы жить по заповедям, а не для карьеры. На самом деле, книга Премудрости и книга Экклезиаста вряд ли написаны царём Соломоном лично, или, во всяком случае, если она и написана царём, то таким царём, который легко ставил себя на место Акакия Акакиевича, и вздыхал, что ничто не вечно, всё расточится, ребёнок всё спустит, я сошью шинель, а он её выкинет, она ему не понравится. Всё расточится, кроме Бога. Вот Он останется. И потому не только мир не предсказуем, и не может быть прорицания, и не должно быть попытки залезть в будущее, - опасно туда лезть. Пророк говорит о том, что будущее совершается в молитве, будущее совершается, когда я говорю, - да будет воля Твоя! Т.е. не я гадаю, не я пытаюсь угадать волю Божию, а Бог хочет твёрдо знать мою волю, и моя воля в том, чтобы была Его воля. Вот где соединяются не гадательные какие-то пластинки из черепаховой кости, а где соединяется… При большевиках была очень популярна такая повесть «Кортик», там данные о каком-то кладе были зашифрованы на двух пластинках, вделанных в кортик, и надо было найти эти две пластинки и сложить их вместе. На самом деле, по-гречески это называется Symbol  - друзья, расставаясь, ломали дощечку, на которой предварительно что-то изображали, и потом оставляли детям эту дощечку, дети могли найти друг друга, сложив эти две половинки, и тогда обязаны были дружить, как дружили их отцы. Так вот, воля человеческая и воля Божия - это одна воля, она была просто переломлена в грехопадении, в расставании, в нашей измене. И премудрость не в том, чтобы знать волю Божию и смириться перед нею, премудрость не в том, чтобы разгадать эту волю, премудрость в том, чтобы соединить свою волю с волей Божьей. И вершина премудрости - Гефсиманская молитва Спасителя, и молитва всякого человека, которому плохо, и вот всякому человеку, которому плохо, и который отказывается сделать плохо другим, замыкает свою беду, своё несчастье в себе, не распространяя их в мир, и говорит, - да, всё суета сует, и я не внесу в этот смрад свою боль, наоборот - прохладу, да будет воля Твоя! Пусть - твоя желчь, но это твоя желчь, а не моя желчь. Вот я с этим соединяюсь. Поэтому, читая о том, как пророк, там, побил пророков Ваала, я не думаю, что это в реальности действительно пророк побил столько порицателей - прежде всего, это, конечно, откровение о Боге, а не о конкретном историческом событии. А хоть бы и побил, он побил, и хватит, на этом закончим все побиения. Он побил для того, чтобы мы не стремились предсказывать будущее, а чтобы мы стремились быть частью будущего, чтобы, не зная будущего, мы всё-таки были проводниками любви. Легко делать добро, когда ты знаешь, что будущее позитивно. Легко простить врага, если ты знаешь, что враг раскается, повернёт назад, сложит оружие. Закрой свою гадательную книгу, ты не знаешь будущего, ты даже подозреваешь, что оно - это продолжение суеты. Что враги будут опять и опять, и всё-таки ты складываешь оружие, и всё-таки ты отвечаешь добром на зло, ты отвечаешь прощением на проклятие, ты отвечаешь любовью на холод и равнодушие. Ты не знаешь будущего, и ты, может быть, уверен, что зло восторжествует, и всё-таки ты отвечаешь на зло - добром, на ненависть - прощением, на бесчеловечность - человечностью. Вот это вершина премудрости! Т.е. ты идёшь путём Христа, и ты продолжаешь свой путь к тому будущему, которое уже не будущее - начинается Евангелие. Книги премудрости такие пессимистические, потому что пророки, они ведь были свидетелями заката Израиля, они так и не победили, их всё равно завоевали. И премудрость Соломона всё равно - суета сует, и расточили, и это, тем не менее, порог Нового Завета, потому что это - не отчаяние, не пессимизм, а это - принятие неизведанного. Принятие трагизма, но и принятие Бога, который это преодолевает. Принятие того, что воля Божия сильнее зла, что свет светит не тогда, когда мы вкрутим лампочку, а тогда, когда мы дали Богу место в своей душе. Вот верх премудрости, вот верх пророчества, верх Ветхого Завета, который не такой уж ветхий, потому что мы открываем Новый Завет, и там - Тот же самый Бог, тот же самый Дух, только теперь уже Он нас останавливает, Он к нам идёт, Он совершает исход из рабства от наших представлений о Боге, Он идёт на смерть, Он воскресает и зовёт нас с Собой.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

В прошлый раз мы очередной раз подчёркивали с Вами, что изначально в Церкви иерархии в нашем с Вами сегодняшнем представлении не существовало. Безусловно, были лидеры – это естественно – в любом обществе людей они появляются в силу характера индивида, темперамента, интеллекта и много чего ещё. Апостолы – ученики Христовы однозначно были в почёте, уважении – понятно почему – сила авторитета. Но иерархической структуры в первом столетии христианства не было. Каждая община была самостоятельна – никакой властной вертикали, да и внутри общины по большому счёту все были равны.

Различия в служении формировались по мере возникновения той или иной проблемы. Ну, Вы помните – несправедливое распределение продовольствия породило дьяконов, бесчинства на Агапах привело к появлению служителей порядка – надзирателей-епископов. Как правило, они же и председательствовали на молитвенных собраниях. Ведущими молитвенных общений были пресвитеры, хотя, как мы подчёркивали с Вами - поначалу, для первого века различия между пресвитерами и епископами были не характерны – пресвитер, зачастую – он же епископ, епископ – он же пресвитер.

Однако, несмотря на примитив иерархический, ранняя Церковь была богата харизматическими служениями. В Павловом послании к Эфесским христианам апостол перечисляет некоторые из них: «Одних Господь поставил Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями…» (Еф.4,11). «Служения различны, а Господь один и тот же, - пишет Павел уже в другом послании, - одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания…, иному дары исцелений, иному чудотворения…, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование…» (1Кор.12,10).

Да, все братья и сёстры во Христе были равны между собою, но каждый нёс своё специфическое служение и если ты – вышибала, не лезь в учителя – «не все будьте учителями», - предупреждает апостол.

Эта же ситуация в общем и целом сохраняется и для периода «мужей апостольских». Каждая община жила своей жизнью – не без внешних контактов, безусловно – член одной христианской общины мог дружить с братом во Христе другой общины. А тому - могла приглянуться девчонка из третьей. Приветы друг другу передавали – даже в апостольских посланиях их полно. «Приветствуйте Прискиллу и Акилу, - обращается Павел к христианам Рима, - приветствуйте возлюбленного моего Епенета…, Мариам, Андроника и Юнию, Амплия. Приветствуют вас все церкви Христовы…», и т.п.

И, тем не менее, отсутствие связующих звеньев давало о себе знать. Ощущался дефицит служения, связанного с собиранием, с координацией всех общин в одно целое. Ну и проблемы, не спеша, решались по мере их возникновения. 

Кстати, многое из нового – хорошо забытое старое. Помните ветхозаветную историю ещё с Моисеем - в книге Чисел есть эпизод, когда Моисей жалуется перед Богом, что ему одному тяжело вести и управлять многочисленным народом? И Господь отвечает ему: собери 70 старейшин и блюстителей народа – они будут тебе в помощь.

Обратите внимание на слова. Сказано: «собери Мне семьдесят мужей из старейшинИзраилевых…» Старейшин. А старейшина – по-гречески: πρεσβύτερος. Из старейшин инадзирателей. А надзиратель, как по-гречески? Eπίσκοπος. Т.е. в какой-то исторический момент, как при Моисее, функции страрейшин-пресвитеров и надзирателей-епископов расширились до централизованного управленчества, так и в Церкви – из пресвитеров-епископов стали выделяться люди, причём, совершенно естественным образом – ощущающие своё призвание служить собиранию Церкви воедино – не только в духе и вере, но и административно. Впрочем, быстро сказка сказывается…