В контексте наших с Вами размышлений о воспитании детей, мы подчёркивали важность своевременности прививания определённых качеств ребёнку. И остановились на возрасте от 5-ти до 7-ми лет. Этот возраст детей, как отмечает христианский педагог-психолог о.Анатолий Гармаев, является этапом воспитания духа, время строгого послушания – тело и душа в строгости. Труд становится центром внутреннего внимания ребёнка. Обратившись к нашему старому видеоархиву, давайте напомним себе основные идеи о.Анатолия.  

Архив:

- На будущее нам полезно будет запомнить три слова, три понятия: самообеспечение, работа, труд. Это три вида трудовой деятель­ности: самообеспечение, работа и труд. Внешне это может быть одним и тем же: просто человек чем-то занимается, что-то производит. Разница здесь только лишь в мотивации – зачем, почему человек делает то или иное, ради чего и для кого. Самообеспечение - это деятельность, направленная на удовлетворение личных естественных потребностей человека в пище, телесном комфорте, уюте, да в чем угодно. Работа - это деятельность по специальности или по способностям. Это могут быть различного вида занятия: умственные, интеллекту­альные, музыкальные, изобразительные, ремесленные, технические, в том числе спортивные, танцевальные и так далее. И, нако­нец, труд - это или отклик на нужду, или выполнение трудового дей­ствия по отклику доброты, любви или послушания. Но давайте по порядку.

Однажды к священнику Анатолию Гармаеву на педагогическую консультацию пришла мама восьмиклассника и начала жаловаться: «Не знаю, что делать. Приходит из школы, включает магнитофон, ложится на кушетку, и 4-5 часов без перерыва слушает. Не спит, не дремлет. Активно слушает».

Если мы представим себя самих на месте этого подростка, то поймем, что нам такое не по силам. Даже если нами будет выбрана лю­бимая музыка, у нас сил не хватит. А у них - подростков - хватает. Откуда?

Начинают выяснять это с мамой. Оказалось, что в возрасте с 5 до 7 лет она сажала его перед телевизором и занималась домашними делами - это ей было удобно. И нет ничего удивительного в том, что душевные силы для выполнения слухового и зрелищного действия в подростке запечатлены боль­шие, а на трудовое - их почти нет.

Он приходит домой. Мама его останавливает: «Подожди, не раздевайся. Хлеба у нас нет, сходи в магазин». Де­сять минут - туда и обратно. А у подростка в душе словно все упало. Руки опустились, чувство разочарования и конченой жизни захватило его всего. Мама сер­дится. Ей кажется, что он упрямится, вредничает, что он эгоист и так далее. Ей и невдомек, что в сыне действительно нет сил для выполнения дей­ствия по нужде. Это для него труд, который требует огромного усилия над собой по переводу сил души от зрелищ к нужде семьи. В детстве, в пять-семь лет, она не дала ему условий правильного запечатления, и теперь восстановить правду будет непросто.

Еще о. Анатолий рассказывал случай, когда он работал в школе организатором внеклассной работы. «Захожу, - говорит он, - в 9-й класс и говорю: «Ребята, машина с партами пришла, нужно ее раз­грузить». «Когда?» — спрашивают. Отвечаю: «После уроков». «Ага» — и почти нулевая реакция, откликнулись один-два. Чувствуя ошибку, захожу в другой класс и говорю: «Ребята, нужно разгрузить машину, пришла с партами». – «Когда?» —  «Сейчас». – «Ура!!!» — полетели...»

Что, они откликнулись на нужду? Ничего подобного. Они отклик­нулись на возможность весело провести время, потому что на самом деле перекидать парты для ребят 9-го класса ничего не стоит.

В 30-е годы у нас в стране произошла кардинальная перестройка в педагогической науке. Педагогика отделилась от психологии. Еще раньше произошло отделение школы от церкви и уничтожение всего, что составляло духовное основание педагогики. Родился всадник без головы. В практику воспитания он вышел с лозунгом, которого до этого не знал ни один народ, ни одна нация: «Детям - счастливое дет­ство». До этого всегда детство было временем подготовки к взрослой жизни, к сложной, трудовой и ответственной жизни. Теперь вместо этого появилась жизнь беззаботная. Помните, мы говорили с вами о типах воспитания – авторитарном и либеральном, и отмечали серьезные недостатки и одного, и другого. И, конечно, это проблема есть не только в нашей стране.

Безусловно, это нормально, когда мы, родители, бережем и лелеем своих детей и стараемся всем их обеспечить и оградить от всего неприятного. Но беда почти всегда в потере чувства меры. Любая крайность – это плохо. Кто спорит, плохо голодать, но и переедать не лучше. До революции и после детство было очень тяжким, и это не есть хорошо. Но мы все же должны видеть в этом не только минусы. Вот старшее поколение – оно же чем-то отличается от молодого.

При нашем храме была бабушка Екатерина, мы ее звали тетей Катей. Она готовила еду, выпекала просфоры, занималась уборкой и еще дюжиной дел. Спала не более 4-х часов в сутки, бегала, как с электромоторчиком. 

Гармаев тоже одну бабушку вспоминает, у которой ему пришлось квартироваться, когда он год преподавал в подмосковной сельской школе. С утра, ни свет, ни заря, он еще спит, а она уже встала. Ей 78 лет. Неуго­монная, она весь день на ногах. Дети выросли, живут в городе, и она одна. Огород, куры, и она со всем этим крутится. К вечеру только при­сядет, чтобы поесть и немного посмотреть телевизор, да и ложится спать. Отец Анатолий помогал ей иногда. А однажды он решил помочь основательно, все воскресенье посвятил этому. «Мы вместе с ней, - вспоминает он, - занимались огородом. К обеду я ее попросил: «Баба Маша, можно я немножко прилягу?» — «Конечно, сынок, приляг». Он прилег. Думал, что полчаса полежит, а проснулся только через 2 часа. Выходит в огород, спрашивает: «Баба Маша, а вы-то отдохнули?» — «Отдохнула», — говорит. Но Анатолий видит, сколько работы без него было сделано, и не очень верит. К вечеру он ее спрашивает: «Баба Маша, неужели вы не устаете?» Она говорит: «Да бывает, иногда». И вот для Гармаева это было совсем непонятно, что это такое. И вот много лет спустя, уже занимаясь глубоко психологией труда, он узнал, понял, что же происходит с бабой Машей, и что проис­ходит со многими бабушками и дедушками ее поколения.

Дело в том, что возраст де­тства  (5-7 лет) у них приходился на 1905-1915 годы. Время,  когда основное население было сельское, когда детям было не до развлече­ний, да и традиции деревенского воспитания были строгими. Повторяюсь, что это не есть хорошо. Баба Ма­ша вспоминала, что с 4-х лет отец отправил ее на огород, и основную часть детства она провела там. «Неужели не хотелось поиграть, как сегодня дети играют?» — спрашивал ее Анатолий. «Как же, отец так задаст! Не до игры было. Конечно, немного играли, но больше работали», - от­вечала она. Так вот, ее душевные силы благоприятного для запечатлений возраста легли в трудовое действие. Теперь даже за обе­денной беседой она не могла сидеть больше получаса. Ей нужно было что-то делать. Она не могла без работы, как, собственно, и почти все представители ее поколения.

Большая часть представителей нашего поколения уже воспитаны в сердобольных родительских руках, при родителях, которые, не очень-то осознавая это, больше ублажали нас, нежели формировали. И тем не менее, трудовое воспитание еще как-то велось. Во всяком случае, по своей профессии представители нашего поколения могут очень много и долго работать. Но именно по профессии, только своими делами.

Вообще, дело здесь не в огороде и не в хозяйстве. Если человек в свое время привык прилежно учиться, сидеть за тетрадью, то потом ему на этой стезе будет легко. Например, математик по способностям готов 12 часов провести в институте и в 10 вечера прийти домой. То есть силы есть, и их много. А попробуй его заставь сделать какую-либо другую работу, не по способностям? Например, приходит он домой. Жена встречает известием: «Карниз упал, нужно подвесить». А он чувствует, как резко что-то упало в нем. Нет никаких сил браться за дело, он просит отложить это на потом. Жена согласилась. Он идет мимо своего стола, вспоминает, что какую-то задачу на работе не доделал. Садится за стол и до 2-3 ночи работает над ней. Силы появились. Получается - по нужде сил нет, по работе - есть.

Так и женщины знают за собой аналогичные состояния. Кто-то из­бегает мытья полов, кто-то - стирки, потому что душевных сил на стирку нет, не было такой привычки в детстве. Кто-то избегает глаже­ния. Постирать постирает, а вот гладить нет никаких сил. Когда за­ставляют, а в конечном итоге жизнь заставляет, то это для нее мука мукой. Кому-то не по силам готовить, кому-то не по силам быть внимательным к членам семьи. И так далее. Это значит, что период от 5 до 7 лет, то есть период становления трудового отклика, проведен в праздности, в беззаботных играх или в лучшем случае, в занятиях по способностям.

На самом деле, все народы многовековым опытом ин­туитивно знали об этом периоде. И существовали обычаи и традиции во всех народах, в том числе и в Украине. На Руси от 5 до 7 лет дети половину свободного времени (исключая сон и еду) были в труде. Их понуждали к этому. Причем, в труде таком, который связан непосред­ственно с результатом, ведь дети все очень конкретно воспринимают. Когда мы сейчас говорим: «по труду и зарплата», то сегодняшний под­росток это понять затрудняется. Головой это можно еще понять, но внутренним опытом этого понять нельзя, потому что связи между тру­дом и тем, что подросток на столе имеет, у него нет.

Иное дело - село. Ребенок 4-5 лет посадил семена на грядку. Появились ростки. Если их не поливать, они засохнут, не проредить и не прополоть — плохо будет расти. Растения сами просят. И это нужда первого порядка. А затем созрел урожай. Ребенок несет выращенное им с грядки на стол и видит, как радуются домашние зеленой пище. Ребенок видит нужду второго порядка. На следующий год ребенок снова посеет семена, но не только из любознательности. Теперь его начинающийся труд будет исходить уже из нужд домашних.

Вот на этом, давайте, и остановимся на сегодня: на том, что запечатления детства - это чрезвычайно важно. Они ложатся в душе ребенка на уровне безуслов­ных рефлексов, имеют глубину и большую устойчивость, и играют очень-очень важную роль в судьбе человека.

-----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Симеон Новый Богослов, вы знаете, настолько серьезную тему затронул, что мы находимся все в жестокой прелести. И в чем суть ее?  В том, что я не вижу, что я в прелести. И он прямо так и говорит, что это является первым признаком того, что я нахожусь в прелести. А что значит в прелести? Льщу себе, думаю о себе, что ну есть у меня грешки, а у кого их нет? А, в общем-то, я чувствую, что я хороший человек. Я хороший человек, ну кое-что есть, конечно, это понятно, случается, а так я знаю, чувствую, что я хороший человек, и поэтому не вздумайте сказать мне, что я плохой, вы тогда сразу узнаете, какой я хороший. Вот оказывается, о чем говорит преподобный Семен Новый Богослов. Еще раз повторяем: это серьезнейшее явление нашего духовного состояния, мы все, значит, в чем же находимся, если даже не видим, не видим того, что я нахожусь в прелести, т.е. ощущаю, что ну я не плохой, в общем-то, ничего, для Царства Божьего готов. Вот беда! Вот это он называет прелестью, прелестью, т.е. самообманом. А в чем беда этого самообмана? Ну, конечно же, всем понятно! Ну, представьте себе: я здоров, а мне там какой-то врач подходит и говорит: «Вам надо в больницу, вы больны». Я говорю: «Я болен? Может, вы больны? Мне там делать нечего». Так и здесь тоже самое в духовном плане: до тех пор, пока человек не увидит, что его действительно - не тронь, что он как ежик, знаете, ежик хороший какой, так и хочется его погладить, - попробуйте, попробуйте погладить ежика, тут же все колючки вам в руку, - так и я - такой же хороший такой, пока меня не тронули. Вы знаете, настолько это критерий сильный, чтобы я мог увидеть, кто же я? Я не могу не осуждать, не могу не осуждать, ну как не осудить, когда такая вот, Бог знает, что творит. Я не могу не злиться, почему? Ей нужно то, а она делает наоборот. Я не могу не тщеславиться, а как узнать, тщеславный я или нет? Когда меня хвалят, мне приятно, когда меня ругают, я просто весь негодую. Он хуже меня – и ничего, а меня, что? Вы понимаете, какая интересная вещь, оказывается, я не могу ничего: не осуждать не могу, не гневаться не могу, не тщеславиться не могу, не обижаться не могу, не объедаться не могу, не завидовать не могу. А что ж ты можешь, голубчик? А что ж ты можешь? Вычитать молитвы? Ой, говорят, что и попугая можно научить. Вычитать или помолиться? - еще один важнейший вопрос, касающийся, увы, нашей духовной жизни, и говорящий о том, что правду сказал преподобный Семен Новый Богослов, что мы все находимся в жестокой прелести. Непрерывно читаем молитвы, а где наше внимание, а где наш ум, а где наша душа в это время? Приходится часто говорить: «Начал «Отче наш» и уже - на Соломоновых островах». Молитва – замечательно! Какой молитвенник! Я, знаете, сколько молитв читаю, ой, и Псалтирь читаю, и на службы хожу. А ты молишься или нет? И это мы, представьте себе, называем молитвой. Какой самообман происходит, нет молитвы, говорят, там, где нет внимания, нет молитвы там, где нет покаяния, нет ее. А мы: Слава Тебе, Господи, молитовку сделали. Сколько я молюсь, пока литургия пройдет, посчитать бы, был бы такой приборчик, сколько секунд я действительно молюсь: «Господи, прости меня за мою зависть». Опять прелесть, опять льщу себе, сам не молюсь, а думаю, что я молюсь. Говорят, так: «Человек, который не молится, он просто не верующий». Потому, что если я действительно ощущаю, что я грешный, а что такое грешный? Грешный – т.е. меня что-то мучает, неприязнь к кому-нибудь мучает, и прочие страсти, о которых мы говорили, то как же можно не молиться, когда сам я не могу справиться! Кажется, я решил, кажется, я согласен с тем, что меня окрестили в детстве, когда я, хотя совсем не помню, когда я никаких обетов не давал, но за меня кто-то там дал - пусть отвечают, но я согласен, все-таки, с обещаниями Богу - по доброй совести или нет, согласен. Согласен, тогда как же я должен молиться Богу, если я действительно грешный человек? Святитель Игнатий Брянчанинов говорит: «Молитва без внимания – это пустое празднословие, оскорбительное для Бога». Оскорбительное для Бога и самое ужасное, в чем состоит? Оказывается, можно привыкнуть, употреблю слово «молиться», хотя на самом деле это не молитва, привыкнуть без внимания совершать все это. Это самая страшная беда. Одно дело, когда действительно я чувствую, что я не могу сохранить внимание - раз и улетел, вернулся - опять улетел, опять вернулся, и вся суть, все научение в молитве, в чем состоит? В том, чтоб непрерывно возвращать свое внимание, понуждать себя к этому, ибо Царство Божие нудится, понуждать себя к этому. Тот, кто принимает уже такое пустословие, называемое молитвой, за норму - тот никогда, во веки веков, никогда не научится молиться и, следовательно, все его христианство, все христианство будет некой пустышкой. Что проку от формы? Само богослужение может превратиться во что? В обряд, в церемонию. Как один мне такой неверующий человек говорит: «Что там у вас творится? Что у вас там, как артисты какие-то ходят, разнаряженные все какие-то, там вокруг бегают, чего-то кадят там друг другу». А потом говорит: «Я однажды был, смотрю, выходит очень разнаряженный главный какой-то, а вокруг него поменьше разнаряженные, и они давай ему такие хвалебные оды петь, у нас такого никогда не бывает, ну скажут – ну, спасибо - все, а у вас-то что, он и такой, он и сякой, и он этакий». Я почесал затылок и говорю: «Да нет, у нас говорят, что лесть и тщеславие - это тяжелые грехи, да избавит Бог от лести, а от тщеславия, как наши говорят руководители опытные, говорят – это та страсть, которая уничтожает все доброе, что есть в человеке». Все доброе, что есть в человеке, уничтожает страсть тщеславия. Об этой страсти как хорошо сказал Святитель Феофан Затворник: «Сам дрянь дрянью, а все твердит: «Я не такой, как прочие люди, вон эти мирские – ух, не то, что я»». Ну еще бы, сравните, ну что вы - вот беда то! Как говорит преподобный Семен Новый Богослов, я буду объяснять только то, что я прочитал сам, я никак не мог понять: «Мы находимся все в жестокой прелести», думаю, какая прелесть? А, оказывается, вот оно что, еще один момент: я вижу себя лучше, чем очень многие.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Итак, Ориген - житель Египта - само имя об этом свидетельствует – «Ориген» - по-гречески «Рожденный Гором», а Гор – это один из богов Египта. Родился примерно в 185-м году в христианской семье. Отец – иже во святых - мученик Леонид - пострадал как раз в то самое гонение 202-го года в правление Септимия Севера. Оригену тогда было 17. Как горячий христианин, юноша тоже хотел последовать за отцом, но мать спрятала всю его одежду, и он не смог выйти из дому. После казни отца, согласно тогдашнему закону о конфискации имущества преступников, был описан дом и всё принадлежащее семье, и Ориген вынужден был обеспечивать семью и жильём, и пропитанием, и себе на хлеб зарабатывать, и семью кормить – маму и младших детей - братьев его и сестер. Добывал хлеб он уроками по философии. Несмотря на молодость, юноша был уже великолепно образован - заслугами отца.

Отец замучен, и не только он – тогда при Севере преследования христиан были массовыми. Жизнь александрийской церкви была расстроена, и не было человека, который мог бы стать на место катехизатора в училище, в Дидаскалионе. И вот по преданию, в 203-м году тогдашний александрийский епископ, которого звали Деметрий, назначил 18-летнего Оригена на эту должность.

О жизни Оригена можно очень много рассказывать, она, как ни у кого из его современников, хорошо описана его необыкновенно благодарными учениками. В частности, Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский, написал очень подробное похвальное слово об Оригене.

Почитали Оригена не только его ученики, но и ученики учеников, а таких было очень много. Например, как мы говорили с Вами - отцы-каппадокийцы, в частности, Василий Великий. Там целая династия поклонников складывалась. Василий очень любил свою бабушку, блаженную Макрину. А бабушка преклонялась перед своим учителем, святителем Григорием Чудотворцем. А тот боготворил Оригена. Таким образом, вся эта семья не в одном поколении была обязана просветителю своим христианством. 

Итак, Ориген – катехизатор Александрийского огласительного училища. Множество людей входило в Церковь благодаря этой школе, и вот однажды Оригену потребовался помощник. Им и стал Ираклий. Причём они разделили обязанности – философские дисциплины - Ираклию, а Священное Писание преподавал Ориген. Кстати, у них были не только слушатели, но и слушательницы – прогрессивный, как видите, по тем временам подход был, учитывая, что женщин тогда даже вязыческие философские школы не очень-то допускали.

Не очень любил Оригена епископ Александрийский Деметрий. Ему не нравилось, что Ориген приобрел такую славу – своей популярностью затмил почёт первому лицу, так сказать. Но все ближайшие соседи-епископы, наоборот, очень любили наставника, в частности, очень хорошо относился к Оригену епископ Кесари, Палестинской столицы.

Ориген иногда предпринимал путешествия - ездил в Рим, был в Малой Азии, общался с разными людьми. Кстати, в Риме он познакомился с учеником Иринея Лионского Ипполитом, выдающимся писателем и катехетом (о нем мы еще будем говорить).

Мать императора Александра Севера, Юлия Маммея, вызывала Оригена в Антиохию, чтобы он проповедовал перед нею. Слава его, как выдающегося проповедника, была велика, и она захотела послушать учителя. Некоторые считают, что это потому, что она интересовалась христианством. Так что Ориген побывал и в Антиохии.

Епископу Деметрию ещё не нравилось, что Ориген проповедует в присутствии епископов. В этом мы уже можем заметить наметившийся в Церкви перекос. Древняя традиция церковных учителей была связана с харизмой учительства. Кто имеет эту харизму, тот и учит, кого Господь призвал на это служение, тот и служит. А здесь мы видим первый открытый конфликт между харизмой учителя и харизмой епископа. Уже Тертуллиан переживал, что служение епископа стало в Церкви гипертрофированным, что епископ уже не столько служитель, сколь хозяин, начальник, глава. Особенно был раздосадован Деметрий, когда в Александрии узнали, что палестинские епископы рукоположили Оригена на пресвитерское служение. Возможно этим объясняется то, что ближе к концу жизни, уже где-то с 30-х годов третьего века, Ориген окончательно переселяется в Палестину.

Глубина мысли Оригена, его личностный подход были настолько велики, и любовь к нему настолько безгранична, - что ученики его стали записывать каждое слово, что бы он ни говорил. Среди них был один богатый человек, Амвросий, который просто нанял семь скорописцев-стенографов, семь шифровщиков, считывавших стенограмму, а также каллиграфов, которые всё это писали в чистовую. Амвросий хотел, чтобы ни одно слово Оригена не пропало. В частности, этот самый Амвросий – мы уже говорили с Вами, упросил Оригена, чтобы тот ответил на критику христианства (правда, уже устарелую) 2-й половины 2-го века, языческого писателя Цельса. Ориген ещё удивлялся, зачем беспокоить мертвых? Тем не менее, ответил. И эта его апология «Против Цельса» стала самой крупной апологетической книгой – и содержательно, и по объему самой большой. То есть, все аргументы апологетов были собраны Оригеном в одной книге.

Дожил Ориген до следующих больших гонений - гонений Деция, до 250-х годов. Тогда его схватили, очень мучили и всячески пытали. Он уже был довольно старым человеком по тем временам – лет 65 – 66. От веры он не отрекся, Господь его укреплял. Его не казнили – задача тогда палачей была не убить столь авторитетного человека, а морально сломить - заставить отречься от веры. Но так как Ориген был искалечен пытками и потерял здоровье, то прожил он после этого недолго - примерно в 254-м году умер. По Преданию, Александрийская церковь, когда узнала, что он исповедник веры, с ним, так сказать, примирилась, и почтила его, как святого.

Вот в двух словах такая биография, и на этом, давайте, остановимся с Вами на сегодня, а продолжим, если даст Бог наши с Вами церковно-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.