Здравствуйте, дорогие телезрители!

Давайте продолжим с Вами наш разговор на тему человеческой морали. На прошлых беседах мы размышляли над так называемым Золотым правилом этики: «Не делай другому того, чего ты не желаешь, чтобы делали тебе». Очень просто звучит этот закон и предельно понятно. Поставь себя на место человека, с которым в данный момент у тебя отношения, и подумай, прежде чем так или иначе повести с ним – а тебе самому понравилось бы, если бы с тобой так поступили? Если не нравится, то этого делать нельзя. И нельзя не только по отношению к ближним, а вообще - никому вовсе и никогда.

Все понятно, яснее и быть не может, но вот исключительные ситуации, в которых я вряд ли окажусь. Каждому из нас кажется, что вот со мной уж этого никогда не случиться.

И действительно, я так думаю про себя, на Северном полюсе-то я уж точно не окажусь, тем более, в роли путешественника или полярника-исследователя – разве что под дулом автомата. И зачем мне тогда размышлять о ситуации, в которую попала экспедиция Нобиля, о которой мы говорили на прошлой передаче, как один из членов экспедиции очень ослабел, до той степени, что просто попросил своих товарищей, которые еще держались на ногах, чтобы они вырыли ему могилу. Скорее, из эстетических соображений, чтобы медведям не достаться. И лег в нее умирать. А они пошли дальше.

Этим вопросом мы с Вами задавались уже давно, ещё в лихие 90-е. Давайте очередной раз воспользуемся видеоархивом.

Архив:

«…Имели ли право люди так себя повести? Вопрос этот, в общем, не праздный, хотя и вправду нам, по всей видимости, Северный полюс не грозит. Но мы можем с Вами попасть в аналогичную ситуацию не по форме, а по сути. Например, оказывать ли помощь инфицированному каким-то страшным вирусом, когда есть реальная опасность самому заразиться и погибнуть? 

Понятно, что речь не идет о судебном разбирательстве - такой статьи нет, чтобы осудить этих полярников, которые, спасая самих себя, бросили погибать товарища – это сфера только моральная. Но и здесь, как ни странно, индикатор правильного или неправильного поведения точно такой же. То же Золотое правило – сильный должен поставить себя на место слабого. Критерий все равно сохраняется. Потому что не может быть такого человека, который бы не хотел спастись. Да, есть сильный духом человек, который не будет настаивать, чтобы его спасали, как тот швед, который сказал, что больше все равно идти не может, и попросил вырыть ему могилу. Но вот вопрос – принимать ли такую жертву и, если не принимать, то на каком основании? Мы говорили с Вами, что, по-хорошему говоря, принимать ее нельзя. Нельзя в том случае, если есть желание остаться человеком перед лицом Высшего закона, перед лицом Бога.

Умирающий в снегу все свои выводы уже сделал, и мужественно сказал: «Я понимаю лучше вас, что вы не обязаны меня тащить, так что я остаюсь, только вот выройте мне могилу». А что должны делать люди, которым это сказано? И вот, чтобы в такой ситуации воспользоваться Золотым правилом, надо человеку, который, скорее всего, не умрет, примерить на себя положение человека, который, скорее всего, умрет. Причем, как вы знаете, гарантировать ни того, ни другого никто не возьмется, и что там будет через полчаса, через час -  при том, что они знают, например, что их спасают, их ищут. Но найти их могут через день, а могут - через 20 дней. Могут и трупы найти, только в разных местах. А вот если через день, то могут найти троих живых. А если дней через пять – то будет один труп и два живых.

Решение зависит от того, захотят ли те, кто может выжить, увеличить свои шансы, или не захотят. И вот что им делать, захотеть или не захотеть? Ну, тут абстрактно рассуждать, конечно, очень просто. А перед лицом высшей правды этого хотеть нельзя. Хотя, конечно, если люди выбирают жизнь, очень сложно их осудить. Потому что для этого надо опять же применить Золотое правило этики – поставить себя на место этих людей. Чтобы вопреки всему оставаться человеком, чего бы это тебе ни стоило, и на ситуацию крайности оставить себе лазейку. Потому что ситуация крайности – она выведена за рамки обычных отношений между людьми. Кажется, что там действуют другие законы, а те, кому не кажется, пусть идут и проверяют. Вот такая позиция может быть. Поэтому абсолютно осуждать выбор таких людей тоже будет преувеличением. Но высшая правда – она одна, и перед ее лицом понятно, что всегда нравственно привлекательна будет та позиция, когда человек предпочитает не самого себя, а торжество истины, даже ценой собственной жизни.

«Не делай другому того, чего ты не желаешь, чтобы делали тебе». Этот закон по праву называют Золотым правилом этики. Действительно, делать мне что-то или чего-то не делать в отношении другого? Прежде, чем решить, примерь это на себе, поставь себя на место субъекта действия. И все становится ясно. Хочу я этого – или я этого не хочу.

Но все же есть один серьезный недостаток этого ветхозаветного правила. Оно имеет негативную форму. Негативная формула, то есть формула в отрицательном виде – «Не делай никому, чего не желаешь». Да, эта формула имеет ряд преимуществ, а именно то, что всегда слишком очевидно то, чего мне не хочется, куда очевиднее того, что мне хочется. И в силу этого это Золотое правило выглядит универсально. Но дело в том, что применять Золотое правило отрицательного вида можно далеко не всегда. Чем менее очевидна жизненная ситуация, тем труднее понять, чего не делать, и, следовательно, что делать. Скажем, легко сподвигнуться на то, чтобы накормить голодного, пользуясь негативным правилом этики. Притом, что сама формула «не делай» как бы сама не стимулирует, чтобы идти и что-то делать. В первую очередь, стимулирует думу о том, чего не надо делать. Но если перед тобой голодный, то понятно, что нельзя его оставлять. Не проходи мимо, грубо говоря. Просто потому, что если бы ты оказался в такой ситуации, ты бы не хотел, чтобы прошли мимо тебя. «Ты мне, я – тебе» - это, между прочим, тоже деградировавшая формула Золотого правила этики. Но я еще раз подчеркиваю – чем менее самоочевидна ситуация, тем менее понятно, что надо было бы делать, тем меньше стимулов к действию, к поступку. Ну, когда все сытые, обутые, одетые, как в Голландии, например, непонятно, что еще делать-то? Нет, если кто-то страдает, то на него сразу же свора благотворительных организаций кидается и начитает его возвращать к жизни. Бывает, этим благотворительным организациям так скучно, что они не вылезают из засушливых районов Африки, спасают австралийских аборигенов. Раздают шприцы наркоманам - добровольцы вычисляют, кто где живет, из таких, тяжелых наркоманов, и раз в неделю доставляет определенное количество одноразовых шприцев плюс еду, - потому что он сам не пошевелится, а пошевелится – так и помрет, вот им все и носят. И другая проблема там еще – бродяги. Вот им тоже надо помогать. И все, других проблем нет в Голландии. Тяжелых уголовников почти не бывает, потому что – с какой стати? Ну и в Швеции, какие проблемы у людей? Это если человек уже лезет в петлю, все на него кидаются и пробуют его вытащить, а пока он просто ходит по земле… Есть социологический анализ, есть депрессивные группы. Над этим все работают, все замечательно. А вот когда никаких кричащих проблем нет, ну, по-видимости - нет? Что делать? Непонятно!

В общем, не стимулирует это Золотое правило, перестает стимулировать. От него нельзя требовать бОльшего. Следовательно, нужны какие-то другие варианты, но столь же безотказного действия. Выясняется, что для того, чтобы их найти, уже нужно ориентироваться на смысл человеческого бытия. Без ориентации на этот смысл невозможно создать положительный закон. Негативное правило, отрицательное, можно найти. Здесь не надо сильно напрягаться по поводу смысла. Здесь достаточно ориентироваться на то, что без действия всеобщего закона, формулы: «Не делай другим того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе» - не выживет общество, рухнет Поднебесная, на чем настаивал Конфуций. Ну, подумаешь, Поднебесная! А потом, это слишком очевидно. Это не так просто перестроить. Мы же заняты тем, чтобы найти точки перехода от этой формулы.

Так вот, самоочевидные позитивные формулы тоже существуют. Например, вот это самое правило – «Ты - мне, я - тебе». Вот логика выживания, вполне такая очевидная. Чтобы было комфортно существовать на белом свете – а комфорт прямо связан с выживанием, потому что чем комфортней, тем надежней твое выживание, - чтобы было комфортней, надо постараться завязать как можно больше жизнетворных связей. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» – эта пословица не всегда призывает к дружбе в ее высших формах. Это всегда средство надежно существовать, - если у тебя есть сто друзей, которые тебе чем-то обязаны, то и сто рублей всегда найдутся. Сто рублей исчезли, а сто друзей навсегда с тобой остались. Ну вот, это такая, социопрагматическая категория - «друзья», здесь не высокая дружба имеется в виду. Сто друзей не бывает, по определению. А вот столь же мощной по содержанию позитивной формулы, каковые нам совершенно справедливо видятся - Золотое правило этики, и у Конфуция, и у Гиллеля, и у Канта, - мы нигде, ни в одной культуре не найдем. «Ты – мне, я – тебе» – пожалуйста! Не делай никому ничего плохого, всем кому можешь, помогай, - пожалуйста! То есть – смешанное. А позитивного эквивалента, столь же безотказного, который бы стимулировал твою деятельность? Потому что, видите ли, «ты – мне, я - тебе» – это настолько самоочевидно, что даже не требует никакого нравственного привкуса. Ну, ясно, я сделаю кому-то добро, и он мне ответит тем же. Я заинтересован в этом, в первую очередь. Я даже не выбираю, не стою перед очень острым нравственным выбором, я прямо ориентируюсь на выгоду. То есть это естественная вещь. Надо быть, например, дураком, чтобы портить отношения со своим соседом. По собственной инициативе. Но ничего особого, ничего высокого, особо заслуживающего внимания, особой привлекательности в этой формуле нет. Ну, просто все нормально. Просто – здравый смысл, не более того. И вот, оказывается, - ну, вам-то хорошо известен христианский вид положительного правила, позитивная формула правила этики: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними».

Эта евангельская формула христианской этики, невзирая на свою элементарную простоту, на самом деле является нравственным прорывом, революционным скачком в развитии человечества. Почему это именно так, если даст Бог, мы поговорим с Вами в следующий раз.

-----

О Церковности несколько слов отца Якова Кротова, давайте послушаем.

Я.Кротов:

- Таинство и церковность. Лет 40 назад журналист «Комсомольской правды» Песков, нашел в тайге семью старообрядцев. Несколько братьев, кажется четверо, сестра Агафья, родители. Еще в Сталинские времена, до второй мировой войны, они поссорились со своими единоверцами и ушли. Вообще, на Байкале довольно много старообрядцев. Знаменитые Симейские. Из центральной России старообрядцы бежали, как на запад – в Румынию, в Латвию: там большие старообрядческие колонии, так и на восток. Вот в поисках счастливой страны, где можно жить, не заключая компромиссов с властью, они дошли до Байкала и там продолжали ссориться. Она жива по сей день. Несколько лет назад, уже около 20, все остальные члены семьи погибли от какой-то инфекции. Живя в тайге, мы возвращаемся в первобытные времена. Вот эта семья, была ли она церковью? Сейчас эта сестра Агафья Лыкова, она церковь, или нет? Старообрядец, который в 17 веке, уходил из московской патриархии, и у него было при себе немножечко крошечек хлеба, освященного и ставшего Телом и Кровью Христовыми, пропитанного каплями Крови, еще до реформы Патриарха Никона. И вот он селился под Байкалом, в Риге, среди протестантов или среди католиков в далекой Германии, и, сколько хватало, отделял эти крупинки Тела и Крови Христовых. Он – церковь, или нет? Мы не знаем. Мы про себя не знаем. Если мы приходим в Собор и причащаемся: мы – церковь, или нет? И никто не смеет сказать: я - церковь. Никто не смеет про другого сказать – он - не церковь. Церковь начинается в момент, когда мы принимаем Бога, как Главу Церкви. Не мы определяем, где и что церковь. Поэтому иногда действительно человек, оторвавшись от всех других, ушедший в раскол, оказывается церковью. В истории православия такой символической фигурой раскольника, который оказался сосредоточением церковности, стал святой Максим Исповедник. Который в период борьбы с иконопочитанием, один противостоял всей правительственной Византийской церкви. На самом деле, когда мы так говорим, это не совсем точно, потому что святой Максим был поддержан всей западной церковью, теми, кого мы сегодня называем католиками. Но поддержка была по тогдашним временам - от Рима до Стамбула - дольше, чем сегодня от Москвы до Луны или до Марса, и намного опаснее. Поэтому от этой поддержки ему не было ни холодно, ни жарко: его судили, его искалечили, его послали на смерть в ссылку, там он и скончался, продолжая отстаивать иконопочитание. Он был церковью? Был. Когда в 30-40 годы сталинский режим разрушал и баптизм, и католичество, и православие, требуя от духовенства стать частью сталинского религиозного ведомства, несогласных расстреливали. А иногда расстреливали и согласных. И вот человек живет один в каком-нибудь Урюпинске и там уже ни одного храма не осталось, никакой конфессии, он верует в Христа. Он - церковь или нет? Да. Хотя он один. Ему даже не с кем объединяться. Слава Богу, мы живем немножко в другое время. И наша проблема, к сожалению, не в том, что не с кем объединиться, а в том, что часто мы ищем в церкви от кого бы отмежеваться. И мы определяем себя, как церковных людей по принципу: вот это храм, куда я хожу, а вот это храм, куда я не хожу. Я не хожу к православным, я не хожу к старообрядцам, я не хожу к протестантам, значит, я католик. Еще раз скажем: церковь – это диалог между людьми и Богом, не между людьми друг с другом. Времена меняются. Сегодня каждый из нас бесконечно больше знает о церкви, чем любой священник 500 лет назад. Есть телевизор, газеты, Интернет, разговоры. Каждый из нас в течение дня встречает, кто 10 человек, кто 100 человек, кто 200. Через проводника поезда или кассира проходит, может даже, и 1000 человек. Мы с ними разговариваем. В 15 веке наши предки жили обособленно. И даже если человек жил в Киеве, он за день общался с 2-3 людьми. Потому что тогда была такая другая жизнь. Поэтому сегодня «быть церковью» означает намного более сложное явление, непросто принять какие-то догматы, принять какие-то обряды, формы и сказать: вот я в этой церкви. Ты можешь быть в этой церкви и ни с кем не разговаривать? Тогда ты не церковь, ты имитация церкви, ты заноза в теле у Христа, ты щепка, ты ни с кем не соединился, ты не часть живого дерева. Тогда что такое быть церковью? Быть церковью означает расти в Боге. Начинается все с малого. У ребенка – с того, что его качают папа и мама, приносят в храм, причащают. Если это ребенок протестантов, его не причащают, но его приводят в храм и ждут, когда он сделает свой выбор. У православных в Америке родители тоже ждут, когда ребенок сделает свой выбор. И многие выбирают православие. Взрослый ты тоже выбираешь. И умирать будем - тоже будем выбирать. Сегодня церковность - это постоянное общение с внешним миром, ни в какую тайгу уходить не надо из-за страха - это разрушение церкви и разрушение себя. В западной Европе, в Америке средний человек за жизнь меняет 5-10 квартир, потому что он меняет работу, у него меняется зарплата. Если ему предлагают работу на противоположной части света, он переезжает туда. Можно ли сменить религию просто потому, что ты переехал туда, где нет твоего храма? Думаю, что нет, не надо, не стоит. Общайся с верующими людьми, пускай это другая конфессия , пускай ты у них не причащаешься, пускай ты не участвуешь в их таинствах, но помни, что если ты пытаешься остаться с Богом один на один – ты всегда будешь в искушении того, что ты примешь за Бога свое собственное отражение. Максим Исповедник противостоял иконоборцам, он спорил с ними, он разговаривал с ними, он переписывался с единомышленниками в Риме, и у него были тайные друзья. Он знал, что он не один. Он знал, что миллионы людей в Византии по-прежнему молятся перед святыми иконами, не обожествляют их, не делают из них кумиров, идолов, а видят в них окошечки в царство Божие. И вот он общался невидимо, неслышно с этими своими сторонниками. Мы, слава Богу, не живем во времена гонений, и потому у нас каждый день должен быть словно невидимый колокольчик, а иногда и видимый знак Христа - помолиться перед едой. И для самих себя, и для того, чтобы найти людей, которые также относятся к Богу, также обращаются к Богу, также разговаривают с ним. Вот тогда из таинства личности начнет вырастать таинство церкви. Будут ошибки, будут разочарования. Но лучше разочароваться в поиске, чем очарованно сидеть, как пень, и обрастать мхом. Но и из пня даже в самые последние годы все равно может вырасти зеленая веточка, и она часто важнее Богу, чем многолетнее тупое пребывание в ханжестве, догматизме и в коллективном эгоизме - этой пародии на личные отношения с Богом.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

В прошлый раз мы приступили с Вами к новой теме о преследовании христиан в первых веках бытия Церкви и попытались подобраться к глубинным причинам конфликта государства с Церковью. Скрытая проблема в том, как мы отмечали с Вами, что относящееся в христианстве к области церковной, в Римской империи относилось к области государственной.

Мы подчёркивали с Вами, что Римская империя была не одним из общественных институтов, а неким универсумом, системой, которая в самой глубине претендовала на всю жизнь человека – и на поведение его и даже на миросозерцание.

А тут - христианство, в принципе, с теми же претензиями. Как любил подчёркивать о.Александр Шмеман, христианство – не религия, в смысле - не просто религия, как устремлённость человека к связи со Всевышним – ну Вы помните – латинское «религаре» – «восстанавливать связь». Просто «религия» – это часть жизни человека, связанная с Небом, пусть даже центральная её часть жизни, но это не вся жизнь. А христианство является всей жизнью человека. В этом смысле христианство универсально, всецело. Оно также, как и  Римский мир - Pax Romana - имеет отношение ко всей жизни человека. И вот именно здесь заложена мина замедленного действия, рано или поздно долженствующая рвануть. 

Таким образом, уже в середине 1-го века новой эры мы можем наблюдать следующую картину. При правлении императоров, скажем, Калигулы, Клавдия, потом Нерона, с Римской империей как с системой, как с универсумом, претендующим на всю жизнь человека, встретилась другая система, если можно образно назвать христианство системой - другой универсум, также претендующий на всю жизнь человека.

Здесь ещё надо учесть, что Римская империя почти современница Иисуса. Родилась она незадолго до Рождества Христова, тем более, если учитывать, что настоящая дата Рождения Богомладенца – 5-й или 6-й год до Новой эры. Конечно, и христианство, и Римская империя имеют свои корни. Государство – в римской республике, а христианство – в Ветхозаветном иудействе.

И вот - универсум один, вселенная одна, космос один. А на него, т.е. на территорию обитаемой части эллинистического мира, одновременно претендуют – и система государственная, и церковная. Две силы, два универсальных явления. И эти два тотальных феномена не могли не встретиться. Потому что, либо одна реалия будет являться исполнением своей универсальной задачи, своего универсального призвания, либо другая.

Исторически ясно, что христианство как самостоятельное явление, образно говоря, появилось на свет в лице вифлеемского Младенца, беспомощного существа, причём, набирало свою силу и взрослело далеко не в идеальных условиях. Об этом свидетельствует весь апостольский век. В то время, как Римская империя в это время являла собой мощную, действительно универсальную в самом глубоком смысле этого слова систему. Посему Римская империя и стала самым главным внешним противником христианства. Плюс враги внутренние, о которых мы с Вами уже говорили - гностики.

Казалось, силы совершенно несопоставимые, и что же в таком случае церковь может противопоставить небывалой имперской мощи, а, сильно забегая вперёд, и победить империю? Мученичество. Да, как это ни странно прозвучит – именно так. В конфликте Церкви с кесарем бесстрашное и зачастую добровольное мученичество было ответом христианства на репрессии государственной машины. Хотя были и другие формы ответа, о которых мы также с Вами, даст Бог, поговорим, но уже в следующий раз. Всего доброго.