В рамках рассуждений о дохристианской нравственности, в прошлый раз мы с Вами говорили о том, что любая заповедь может применяться ТОЛЬКО строго. У Ветхозаветного Закона есть одно свойство - он однозначен - не допускает двусмысленности. Не бывает так, чтобы – с одной стороны - оно, конечно, нарушение заповеди, а с другой – вроде как, и не нарушение. С одной стороны – воровство, а с другой – благое дело. Так не бывает. Но давайте вспомним наш с Вами давний разговор на эту тему.

Архив:

- Если взял чужое – значит, украл. Если взял без спросу – все равно украл. Взял почитать книгу и «забыл» вернуть – украл, значит.

Можешь потом вернуть. Но это значит, что ты пытаешься компенсировать нанесенный тобою же урон. Покаяние. Но все равно – украл. Или попросил на время и не вернул – то все равно украл.

Или что касается десятины. Денег всегда так не хватает! Пенсионеру часто на самое необходимое. Носки купить. Тем, кто побогаче, тоже всегда проблемы – отремонтировать автомобиль, сантехника полетела, менять надо. Но не ставить же дешевую – себе же дороже будет. Отдохнуть не мешало летом – не в Скадовск же ехать и т.д. Ну, как же эту десятину отдать – итак не хватает. Но заповедь однозначна. Там нет оговорок – дескать, вот если ты живешь в достатке, и у тебя деньги куры не клюют. Заповедь категорична. Не выполняешь, значит, преступник. Для иудея Ветхого Завета не отдать десятину это было абсолютно то же самое, что украсть, даже больше того - украсть у Бога.

Заповедь – это то, что должно исполняться беспрекословно, всегда, непреложно. Всякий отход от заповеди – это нравственное нарушение, это прямой грех, причем, если мы говорим о заповедях Декалога, то отход от них – это, вообще-то говоря, смерть для человека. Что недвусмысленно подчеркивалось и формой наказания за их нарушение.

Большевики, вы помните, оправдывали экспроприацию собственности у имущих классов каким лозунгом? – «Грабь награбленное». Дескать, все это накоплено за счет того, что народ нещадно эксплуатировали (и доля правды в этом действительно есть, Владимир Соловьев даже отмечал, что правда социализма заключается в том, что это расхожий момент, который объединял идейных социалистов с радикальными коммунистами, вроде Маркса и Бакунина, что, действительно, капиталистическая форма отчуждения прибыли, когда производят многие, а присваивают некоторые – это то, что лишено справедливости, и в той или иной форме, хоть завуалированной, хоть открытой, это отчуждение все равно того, что тебе не принадлежит). Но в этом только ДОЛЯ истины, я подчеркиваю. Потому что, если присваивает один, а сто человек требует вернуть это обратно, то это можно сделать только – как? Чтобы этот человек каким-то образом нашел возможность этим ста людям что-то вернуть. А не так, что – эти сто человек изымут то, что они посчитали присвоенным. Что еще надо (доказать). Я об этом так подробно говорю, потому что совсем не проста та проблема, в которой мы, как граждане Украины, пока с этой проблемой продолжаем сосуществовать. Так вот, это отчуждение – оно действительно происходит, но нельзя же с этим обходиться так, как Шариков предлагал – помните? «Все отобрать и поделить». Потому что, все отобрать – это значит отобрать еще и то, что принадлежит и хозяину. Причем, сколько именно ему принадлежит – не так-то просто посчитать. Потому что он же и рискует намного больше, чем любой из наемных рабочих, правильно? Наемный работник рискует тем, что он не получит свою зарплату. А хозяин – потеряет все, если вдруг чего произойдет. Совсем другой масштаб. Значит, и стоит дороже. Следовательно, тут есть вопрос присвоения чужого, но он не так-то легко вычисляется, этот элемент – где чужое, а где не чужое. Математически это высчитать, наверное, нельзя. Потому что математически вычисленной экономической справедливости чаще всего не существует. Такой, однозначной. Хотя, конечно, может быть климат справедливости, в котором живут люди в согласии. Это, правда, вопрос другой. Это вопрос соотношения христианства и экономического среза жизни общества.

Мы говорили о воровстве. Здесь присутствует вопрос: я чужое, случайно, себе не присваиваю? Вопрос и для предпринимателя, вопрос и для наемника. Конечно, с точки зрения права, все нормально. Вот мне предлагают контракт: работаешь столько-то, делаешь то-то, получать будешь столько-то. Не хочешь – не подписывай. Но очевидно же, что за условиями контракта очень часто стоят социальные условия данной конкретной экономической ситуации, и т.д. Вот в условиях Украины на сегодняшний день с наемным работником могут сделать все, что угодно. Приблизительно то же, что можно было сделать с французом или англичанином в первой половине 19-го века. Не желаешь принимать такие условия – иди на все четыре стороны, я другого найду, и очень быстро. И когда выяснилось, что другого найти не так-то легко – тогда уже и законодательство поменялось.

Одним словом, здесь этот вопрос есть. И этот вопрос о воровстве или не воровстве – он всегда однозначен. Не может быть с одной стороны - «да», а с другой стороны - «нет». Вроде, как и украл, вроде как и не украл. Вот Деточкин с его замечательной ситуацией – помните Ефремова в роли следователя, который на суде говорит: «Он виноват. Но он и не виноват»? Понятно, что имеется в виду. Но если ставить вопрос ребром: «Он воровал или не воровал машины?», то – машины он воровал. Уж что он с ними делал потом – копил, продавал и отдавал деньги детям, - это уже дело двадцать пятое. Но машину он – украл. Он взял то, что не его. Строго говоря, и отдавал тоже тем, кому это не принадлежит. И Робин Гуд называется благородным разбойником. Не благородным рыцарем, а благородным разбойником. Все-таки – разбойник. Можно много чем оправдывать поведение Робин Гуда, но эту вот заповедь он – нарушает. Мы сейчас оставляем за кадром вопрос: «А что надо предпринимать в такой ситуации?», как действовать, чтобы вообще ничего не нарушать. Легко говорить, что Робин Гуд – благородный разбойник. Можно было вести себя еще благородней, чем Робин Гуд, быть благородным, но при этом не разбойником? С христианской точки зрения, не бывает так, чтобы этого было нельзя. Но проблема в том, что надо еще уметь показать, как. Чтобы это была равновеликая позиция, и при этом она превышала бы нравственный статус того, как жил, скажем, тот же Робин Гуд или Юрий Деточкин. Потому что ведь, с другой стороны, подкупает, что ведь эти люди действуют, они, как умеют, пытаются эти кривизны выпрямлять. Очевидно, что такое действие возможно там, где очень большая кривизна в обществе существует. Иначе бы не было места таким персонажам. Но эта кривизна не столько исправляется, сколько из выпуклой становится чуть вогнутой. Может быть, менее вогнутой, чем была выпуклой, но все-таки прямее не стала. Стало – иначе.

Есть еще проблема в том, что в христианстве нет такого напора на скрупулезное исполнение заповедей, как это было в Ветхом Завете. Дескать, живем не под Законом, а под Благодатью. Раньше как? Исполнил заповедь - и живи спокойно.

Сейчас многие рассужюают примерно так. «Ну что там – не пожелай жены ближнего своего, это устарело, это мелочь, высокие чувства – они, как известно, стоят любых жертв…». Такие рассуждения могут, конечно, импонировать нашим слабостям, но никак не могут быть одобрены. Есть и другая крайность, когда христиане усыхают к некоему современному эквиваленту домостроя, воспринимая его как образец христианской жизни. Но страшнее, когда попадаются такие либеральные христиане, которые объявляют какие-то устойчивые нравственные базовые принципы устаревшими. Ну, там прелюбодеяние. «Ну, какое прелюбодеяние сейчас, когда… все меняется… человечество проделало такой путь…». И, поскольку современное человечество на эту ногу сильно хромает, то любое оправдание воспринимается на «ура». Ну, мол, патриархальная, моногамная семья уже давно устарела, как известно, личностный поиск своего другого «я» занимает много времени, не проживать же жизнь неполноценно. Дескать, такая, железобетонно исполняемая заповедь – она могла быть характерна для очень патриархального общества, где человек, достигая определенного возраста, понимал, что ему надо жениться, потому что это была форма его социального самоутверждения, обретения социального статуса… И вообще, поди, в Ветхом Завете сказано, что ежели у человека нет семьи, то он неполноценен - одинокие люди действительно воспринимались тогда неполноценными. Ну и спрашивается: как эту норму можно примерять на сегодняшних людей, на современных, например, женщин, которые никак не могут быть сопоставлены в своем социальном статусе, например, с Суламифью?

Конечно, не могут. Во многих отношениях – не могут. Но только в одном этом отношении все осталось так же, как было. Верность есть верность. Измена есть измена. А любовь – всегда любовь. Во все времена. Она не может примириться с тем, что называется изменой. Как это ни называть – творческий поиск родственной души, еще сюда можно кучу красивых слов наплести… Все это будет очень дешевое оправдание.

Но, тем не менее – человек с трудом воспринимает сейчас эту заповедь.  «Как, совсем?.. Как, вообще?… Что, ни-ни?.. Даже если по любви?..». И т.д. На эту тему мы еще будем говорить с Вами.

А, заповедь она однозначна. И Заповедь к исполнению обязательна. Тогда вопрос: а что же такое минимальное и максимальное применение заповеди? Первичное и расширительное содержание?

Это вот что. У заповедей Божиих есть вот какое свойство. Они, с одной стороны, представляют собой некий порог, за который уже нельзя переступать, но с другой стороны, во исполнении заповедей можно совершенствоваться. Ну, мы фактически возвращаемся к так называемому детоводительству Закона ко Христу, таким образом. Заповеди – они сформулированы так, абсолютно все, все десять в данном случае, - что ни один человек не сможет никогда сказать, что он исполнил их все полноценно. Иудеи веками ломали головы над тем, как правильно исполнять субботу. Фактически, любая заповедь может быть доведена до такого своего внутреннего предела, который будет обозначать едва ли не преддверие новозаветного откровения. Об этом мы так же будем с Вами говорить.

Значит, с одной стороны, у каждой заповеди есть вот это пороговое содержание, минимум, черта, за которую переступать нельзя, - то есть если украл, то украл, вот буквально: стянул часть имущества, значит, все. Ты переступил завет с Богом, ты больше не Божий. Ты умер. Но ведь можно ставить вопрос шире и глубже, как говорится. Ведь, помимо всяких вещей, которые составляют в конечном итоге жизнеобеспечение человека, есть, например, чувства, которыми можно злоупотреблять. Слабости, на которых можно играть.

Встречается, например, парень с девушкой потому, что ему скучно. Ей замуж давно уже пора, а он и не собирается жениться на ней. Ему просто так удобно пока. Что он делает: он ворует часть ее жизни, часть ее души.

Ситуации самые разные: вот человек безотказный. Можно этим злоупотребить. Это уже где-то грабеж. А сколько мы воруем друг у друга времени! Пустой болтовней. Или договорились встретиться и опоздали и т.д.

Одним словом, каждая заповедь имеет еще и расширенный смысл - стимул к совершенству. И вот об этом мы с Вами, если даст Бог, ещё поговорим на предстоящих телевизионных встречах.

-----

И ещё раз о святости – что значит «святое»? В нескольких словах размыслит отец Яков Кротов.

Я.Кротов:

- Жизнь по Евангелию и святость. Вот в течении трёх, или уже даже больше лет, уже лет десяти, периодически нам сообщают о гонениях на христиан в Нигерии, есть такая зловещая, жуткая организация называется Бокохарам, и они убивают христиан. Название, между прочим, взято из Библии. «Боко» - это язык местных людей, в Нигерии есть народность хаоса, и «боко» они называют западное образование, ну, как коледж. А «харам», дело в том, что север Нигерии, там люди, которые пришли с юга, это мусульмане, они прошли довольно долгий путь, прежде, чем поселиться возле озера Чад, и это мусульмане, которые хранят, в том числе, библейскую традицию - это авраамическая религия. Так вот, слово «харам» в Библии обозначает «святость», это ровно то, что мы сегодня называем святым. Но святость в Библии, она имеет два значения. Т.е. смысл один – отдельный, обособленный, отрезанный, но значения два. Есть позитивное, например, я беру самый вкусный шашлык, и кладу его в сторону – это Богу, это святой шашлык, он посвящён Богу. Люди после долгих лет бесплодия родили ребёнка, и они его посвящают Богу, они дают обет, что он будет монахом, - обетный ребёнок, такое понятие было и в Украине, и в России ещё в 19 веке. Казалось бы, у тебя это единственный ребёнок, так, значит, пусть плодиться и размножается! Случай с Иоанном Предтечей – единственный, невероятный ребёнок, у него детей не было. Маленькая страна Израиль, и вдруг мы строим храм, это святое место, разуйся, здесь дом Божий, я эту землю уничтожил для себя, это святая гора, я на неё не поднимаюсь - она Божья, и это понятие есть в любой религии. И вот евреи завоёвывают святую землю. Священная, святая война, война харам. Мы завоевали, условно скажем, Иерихон, и мы берём золото, драгоценности, людей, всё разрушаем, всё сжигаем, я этим пользоваться не буду, не потому что я это посвятил Богу, но это отдельное, это харам. Так вот, человеческая святость, она означает, во-первых, что в нашей жизни, какую-то её часть мы освящаем, мы посвящаем Богу вот этот угол, тут висит икона, и эта часть стены - висит Распятие - она святая. Я сюда не буду ставить кукол, книжек и т.д. Пускай в моей жизни, как на запотевшем стекле, будет протёрто окошечко, пока я живу – я дышу, и стекло потеет, а окошечко протереть - вот оно святое. Есть святость Божия. Это Бог, который никак не соприкасается с нами. И есть святость человека это то, где мы не соприкасаемся с самими с собою. Это та часть нашей жизни, которую мы посвящаем и отделяем. Её не должны касаться ни корыстные интересы, ни самолюбие и эгоизм. Святых мы так называем не потому, что они святые целиком были такие, а потому что вот эта вот часть жизни у них была, маленькая, но была. Вот Александр Невский - не идеальный политик. Святой, потому что перед смертью принял монашеский постриг, и вот этот кусочек жизни Богу посвятил, а не потому, что он был какой-то гениальный геомастер политики. Так и мы, давайте помнить – всё пройдёт - богатство, семья, знание - останется тот кусочек, который мы посвятили Богу и к которому не прикасались, вот это в жизни каждого должно быть. Как? Думайте сами, решайте сами. Я думаю, это не очень трудно. Но в жизни - нести крест, это не переживать болезни, а по жизни следить, чтобы часть нашей души всегда стояла перед Богом, как Моисей на Горе святой.

-----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Что такое духовная жизнь? Ну, исполняй Заповеди, нарушил – кайся. А что ещё говорят? Знаете? Вот действительно примитив – полное непонимание! Стоит только почитать святоотеческую литературу, и мы увидим, какая открывается сфера, которую отцы назвали наукой из наук, искусством из искусств. Назвали что? Духовную жизнь. Они указывают не только направление пути, не только признаки верного пути, они говорят о критериях. Очень важно, что хорошо, а что плохо, они указывают опасности на этом пути, и указывают, в конечном счёте, с чего нужно начинать человеку и как идти. Т.е. для достижения этого смысла жизни, необходимо знать путь, этот путь дан отцами, т.е. прошедшими этот путь учителями. Мы хотим приобрести это, пожалуйста! Помогите, что я должен делать, с чего должен начинать? Без изучения этих трудов не будем надеяться, что мы что-нибудь обретём, также, как без учителя, я никогда, наверное, не смогу научиться чему-либо, - играть на той же скрипке, обязательно мне нужен кто-то ведущий. А здесь - не просто научится играть или пройти сквозь тайгу. Помните Арсеньева книгу «Сквозь тайгу»? Ой-ой-ой! Хорошо нашёлся Дерсу Узала, который смог сразу сказать - кто шёл, с чем шёл, какой зверь пробежал, какие признаки. Это же просто чудо! В этом отношении книга замечательная, как аналог того, с чем мы сталкиваемся, когда подходим к духовной жизни. Мы ничего в ней не понимаем, к сожалению великому, и если мы не будем учиться у этих людей, так мы и останемся, знаете в чём? Каким я был, таким остался. Как иногда задают вопрос, вот я двадцать лет в православии, вот я тридцать лет в православии, а я никаких изменений в себе не замечаю. Правильно матушка, правильно батюшка, вот в чём дело, действительно можно всю жизнь вот так коптеть, и остаться таким же, и даже не понять, что это такое - благодать Божия. Что это такое - благодать Божия? Слышу, с амвона говорят, - благодать Божия, возлюбленные братья и сестры! Какая сегодня радость! А я стою, у меня чего-то нет радости, какая благодать, а где она благодать, с какой стороны? Слышите, можно, оказывается, прожить всю жизнь, считать себя православным христианином, и остаться той же холодной деревяшкой пустой, которая так ничего и не почувствовала. Почему? По очень простой причине. Мы не прилагаем никакого усилия, чтобы узнать, а что это такое, духовная жизнь? Что это за путь такой? С чего начинается она? Ну, хотя бы два слова! Духовная жизнь - это вовсе не просто, я бы сказал, делай заповеди, а нарушил - кайся, и всё, и всё в порядке. Совсем не так! Да, верно, без понуждения себя к заповедям ни о какой религии, ни о какой духовной жизни речи идти не может. Но для того, чтобы человек начал это, необходимо первое условие, которое редко кто исполняет, почти никто, а условие очень простое, но и очень сложное. Вот первое условие, которое почти никто не исполняет, одна из причин, что нас крестили в детстве, когда мы ничего не знаем, мы спрашиваем, крестили меня или нет, говорят – крестили, а, ну ладно, спасибо, слава Богу, я православный. Я православный! И какая карикатура часто это, он ничего не знает, не понимает, а как важно решение принять! Ну ладно, крестили меня в детстве, но теперь, я понимаю, что христианство есть истина или нет? Надо же увидеть, осознать, понять. И если я действительно в это верую искренно, я должен принять решение, вот этого решения мы и не найдём, а без решения дом не построишь. Правда ж надо сказать, - материалы все есть, пожалуйста, бери, даром дают материалы, строй дом. Да, хорошо, верно - строить дом, верно, но вот я никак только решение не приму строить его. Кстати, почему я говорю о доме? Потому что само дело спасения называется в Священном Писании Домостроительством спасения. Домостроительство, вы слышите! Для того, чтобы построить дом, надо принять решение, разве это так трудно? Не знаю, каждый пусть себя проверяет.

-----

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Как мы отметили с Вами в прошлый раз, в начальный период гонений на христианство в Римской империи лидировало простонародье, чернь, vulgus profanus, а государство даже в некоторой степени защищало преследуемых, сдерживало  толпы. А вот уже ближе к 4-му веку, к Константиновскому периоду, положение изменилось, скорее, к противоположному – простые люди были более лояльно настроены к Церкви, чем госчиновники.

Что поменялось?

Во-первых, по мере распространения христианства, всё больше народу имело возможность о нём знать из первых уст, так сказать.

Во-вторых, христиане как раз в быту, в повседневности всегда представали перед язычниками своей сильной стороной – они свидетельствовали о себе своими делами, жизнью. Особенно это проявлялось в годы бедствий. В периоды страшных эпидемий христиане заботились об умерших язычниках – они не оставляли трупы на улицах, а хоронили, не страшась заразы. И это значительно возвышало авторитет Церкви в глазах обывателей. Проходит время, и уже народ начинает сдерживать государствов плане антицерковных преследований.

Хотя в целом народ очень мало интересовал вопрос веры. На суевериявсяческие – да, люди всегда были падки, а что до поисков духовных - это в сон клонит! Принудить язычников всерьёз обсуждать богословские вопросы – было на грани невозможного – в этом плане наблюдалась абсолютная индифферентность. Вот поступки героические – навестить умирающего от чумы – это впечатляло, или спокойно взойти на костёр и сгореть там, напевая хвалу Господу – это прошибало простой народ, и, таким образом как-то всё потихонечку двигалось от ненависти к Церкви Христовой к симпатии.

Ну и несколько слов ещё скажем о греко-римской интеллигенции по отношению к христианству. Сложные отношения, потому что и сама греко-римская интеллигенция была неоднородна. Да и отношение христиан к языческим элитам, впрочем, как и вообще к греко-римской культуре, было неоднозначным, а то и противоречивым.

Минимум две позиции у христиан по отношению к греко-римской культуре. Одна позиция была основана на том, что христиане ценили лучшее, что было в языческой культуре. Помните слова апостола Павла, произнесённые в Афинском ареопаге: «По всему вижу, что вы народ набожный…» Мол, сколько богов у вас, которых вы чтите – даже вот изваяние неведомому богу. Дескать, молодцы! Но с другой стороны, немало было и маргиналов среди христиан, которые стояли на позиции полного отвержения всей языческой культуры.

Ну и неудивительно – «зачем тогда мне искусство, если я ему не нужен». Ты меня не уважаешь, значит, я, соответственно, тебя не праздную – это естественно. 

Есть и еще одна, может быть, более глубокая характеристика этих отношений. Была такая молитва у христиан тех времён, о которой мы читали ещё в Дидахе – раннехристианском литературном памятнике 1-го века. Не столько молитва, сколь вопль: «Да пройдет мир сей, да придёт благодать, маранафа!» Т.е., мир сей грешный пусть провалится в тартарары, а на новую землю придёт Господь, и наступит Царствие Всевышнего.

В этом, но гораздо более глубоком смысле будет впоследствии размышлять Августин Великий, уже в начале 5-го века - вечному городу Риму, Римской империи противопоставляя иной - Град вечный - Небесный Иерусалим.

Таким образом, христиане могли даже радоваться падению Рима, в то время, как для греко-римского мира, и в первую очередь для интеллигенции, носителей греко-римской культуры это – великая трагедия. Уже это обстоятельство отдаляло одних от других. Но тогдашний истеблишмент руководствовался и гораздо более простыми вещами - тем, что среди христиан почти не было представителей греко-римской интеллигенции. В основной массе – это, ведь, бескультурные люди – за что их уважать? Они отвергают античную образованность, в умственном отношении слабы, у них какие-то свои мифические басни, к которым они слишком серьёзно относятся, а значит, они люди неразвитые… Вот «в богов верит только самый простой народ» – расхожая фраза тогдашних интеллигентов! Сие, конечно, не значит, что греко-римская элита совершенно отвергала свой же языческий культ. Но то, что было достаточно циничным её отношение к богам – это хорошо известно. Собственно говоря, уже это свидетельствовало о  глубоком кризисе Греко-римского язычества, которому надлежит вскоре кануть в лету.