Что такое хорошо? Когда тебе приятно, получаешь удовольствие. С другой стороны, как мы говорили с Вами – чем больше начинаешь гоняться за удовольствиями, тем мельче они становятся, и тем скучнее будни.

Некоторые считают, что главное в жизни – польза. Таковых называют утилитаристами. Мы говорили с Вами, что принцип полезности - довольно самоочевидная вещь. То, что полезно для меня самого или для общества, то хорошо, и то нужно делать, а что вредно – то плохо и, следовательно, этого нужно избегать. Но, как мы отмечали, определить состояние полезности можно только из чего-то более высокого, нежели сама категория пользы. То есть определить, что полезно, и что не полезно, можно, лишь руководствуясь вопросом о том, а что по-настоящему ценно. Конечно, когда речь идет, например, о поддержании здоровья, - тут все понятно. Пить и курить вредно, а спортом заниматься полезно, правда, тоже без фанатизма - большой спорт калечит. Но ведь с другой стороны, здоровье само по себе – не самоцель, оно вне категории смысла.

А вот полезно ли быть очень образованным человеком, в классическом смысле? Я по своей школе знаю, что двоечники, троечники в абсолютном большинстве в жизни состоялись. Что гораздо реже происходит с хорошистами, и уж совсем редко с отличниками и т.д.

Правда, утилитарист может привести  более серьезный аргумент - он может сказать: ну хорошо, польза для себя самого - это не так принципиально. Мол, в мировом масштабе надобно ставить вопрос? Давайте думать о том, что полезно или не полезно для Вселенной, а, значит, и для меня, как для части этой Вселенной – и вот тогда все станет на свои места? Лет 10 назад мы об этом также с Вами рассуждали.

Вот выше всего Вселенная, все мы ее части, надо делать то, что полезно для Вселенной, и с нами тогда тоже все будет в порядке.

И вот в этом случае категория полезности становится тесно связанной с долгом. Я должен делать для блага других. Надо делать то, что полезно. Хочешь ты или не хочешь, но это твоя обязанность перед семьей, родиной, кем угодно.

Но мы уже говорили, без высшего смысла сам по себе долг не имеет вообще какой-либо ценности, значимости.

Да, человек – существо, которое только и живет долгом и смыслом. Да, он, конечно, часть Вселенной. Но Вселенная изнутри себя смысла иметь не может, - для этого надо допустить, что за Вселенной кто-то стоит, кто этот смысл ей сообщает. Такая вот банальная логика.

Вселенная сама по себе не самодостаточна. Если во вселенной есть смысл, значит, он заложен кем-то. А если он кем-то заложен, то и моей жизни смысл сообщает этот кто-то, а не сама Вселенная. Естественно, эта логика распространяется и на род, и на государство, и так далее. Потому что государство также не является чем-то самодостаточным. Государство получает смысл своего бытия, исходя из некоторого другого смысла – защищать интересы граждан, например. Смысл не в самом государстве как таковом, а смысл в том, что без государства нельзя. Жизнь будет невыносимой.

Поэтому, если надо пользу доказывать некими такими глубинными категориями, то, получается, надо исследовать эти категории, а не пользу.

Если есть некое начало, которое сообщает природе смысл, то, значит, это же начало сообщает смысл и моей жизни. И, значит, мне надо не на природу смотреть, а на это проблематичное начало. Чего оно от меня хочет? Через природу в том числе, но не у природы я должен спрашивать. Оттого, что я буду поддерживать баланс, мировую гармонию в природе, от этого вопрос: «А для чего я это делаю?» - никуда не денется. Если это мое предназначение, то от кого – от природы? Мне у нее спросить невозможно. Пользу для природы я могу вычислить. А откуда она взялась, и для чего она?

Что полезно природе, должно быть в каком-то смысле полезно и мне, иначе получится абсурд. Не буду же я блюсти пользу природы во вред себе. А если вред себе и есть смысл моего существования, то лучше мне вообще не возникать.

Вот и получается клубок неразрешимости. Именно потому, что польза как рабочий инструмент не может быть самоочевидной. Польза выявляется, исходя из ценности. То есть мы попали в замкнутый круг: принцип пользы, как ведущий, разоблачается тем, что содержание пользы можно вычислить, только исходя из смысла. А коль мы смысла не знаем, мы и пользы не знаем.

Таким образом, жить для голой пользы, быть утилитаристом, это позиция не очень твердая. Ну а для чего еще жить?

Есть еще замечательный принцип, называемый альтруизмом. Альтруисты – это такие благородные люди, которые говорят: «Что вы все о себе да о себе, МОЯ польза, МОИ удовольствия, ну, на худой конец, польза для Вселенной, но это уже полумифическая категория… Ну почему, наконец, не примирить долг со смыслом таким образом, что надо просто стараться делать добро другим? И тогда количеством этого добра, собственно, очень легко измерить осмысленность моего бытия. Чем больше я сделал добрых дел, тем осмысленнее я живу».  

Вот, например, нищий сидит. Просит. Если исходить из принципа удовольствия, то можно подать ему или не подать, а если исходить из принципа альтруизма, то надо дать, потому что каждое такое даяние увеличивает меру осмысленности моей жизни. Вот, идет старушка с чемоданчиком. Надо помочь поднести… Представляете, какая замечательная будет жизнь, если на каждого человека, испытывающего затруднения, кидаются такие доброхоты, которые помогают ему этих затруднений избежать? Прямо почти Царство Божие на Земле. Вот это и есть смысл, говорит альтруист. Добро в его понимании – это преодоление затруднений. Всяческих. Альтруист вам скажет, что если исходить из принципа «делать добрые дела другим людям», помогать друг другу во всем, то это и придает жизни смысл.

Но помощь помощи рознь. Например, если кто-то ломает чужой забор, должен ли я ему помогать? А если кто-то просит деньги не потому, что он болен или стар, а просто на опохмелку, а работать ему лень – должен ли я ему подавать? Получается, опять – не самоочевидный принцип. Всё то же самое. Добро не есть нечто самоочевидное, добро – проявление некоего высшего начала. Добро – это относительно чего-то добро. А это «то, относительно чего» у нас осталось за кадром. Выходит, смысл придает моей жизни то, что мы даже не обсуждали. То есть альтруизм, получается, тоже не работает. Ради чего творить добро – это то же, что и вопрос, ради чего делать то, что полезно. Здесь это еще рельефнее. Как бы безотказный принцип – надо делать доброе. Но человек может настолько некритично отнестись к этому принципу, что может подумать в определенный момент – а с чего я взял, что это добро? Даже если очевидна ситуация с затруднением, то, может быть, это и хорошо, что есть затруднение? Что сейф не взламывается, например. Или что обворовавший квартиру мил человек несёт два чемодана и устал, - ему помогать не надо нести. Помните, как в одном очаровательном мультфильме ослик спасал дедушку, а в результате спас рыбу? Рыба его убедила, что это она поймала дедушку, а поскольку у ослика была мечта кого-нибудь спасти, то он спас дедушку. Но дедушка его потом утешил: что он все-таки спас. Но не его, а рыбу.

Добро, человеколюбие. Это уж, казалось, незыблемая ценность. Что может быть праведнее накормить, одеть и всем обеспечить своих детей. Однако, как мы знаем, часто полная обеспеченность портит человека, мешает его развитию.

Однажды, когда я был в монастыре в Почаеве, я обратил внимание на лица нищих, которые на паперти просили милостыню. Надо сказать, нищие там были колоритные, с многолетним стажем. И был поражен глубиной моральной деградации, которая очень четко вырисовывалась на их внешнем облике. Вся жизнь, все эмоции, весь ум, все существо схлопнулось в одну плоскость. Все богатство человеческой натуры сводилось к одному единственному слову: «дай». Дай, и больше ничего. Это трагедия каждого нищего. Он уже не способен что-либо создавать, творить, производить, делать что-либо доброе для других. Т.е. он лишился образа Божия. И тогда я задал себе вопрос – а кто в этом виноват? Как это произошло? И ответ был очевиден. Виноват каждый, который безрассудно, бездумно, по своей мнимой доброте бросил монету этому человеку. Здесь еще не нужно себя обманывать. Не нужно думать, что мы слишком добрые, поэтому не можем пройти мимо попрошайки. А попробуй ничего не дай, так на душе дурно, моральный дискомфорт – не легче ли откупиться от этого угнетающего чувства мелкой монетой!

Но ведь вот нищими не становятся люди за один день. Митрополит Сурожский Антоний Блюм рассказывал историю, как он поразил одного нищего тем, что остановился и начал с ним разговаривать, расспрашивать о его жизни, искренне, неподдельно интересоваться его судьбой. Тот нищий был растроган и сказал Владыке, что никогда еще с ним никто не говорил. Мы любим откупаться формальными вещами – ломанной копейкой или дежурным вопросом – как дела, как жизнь, хотя нас часто это совершенно не интересует.

Таким образом, мы еще должны хорошенько подумать что есть добро, прежде чем полагать его в основу жизни.

-----

Мир наш – Вселенная - на языке Библии разделяется на видимую часть и невидимую. Не в смысле – невооружённым глазом, а невидимую в более глубоком смысле этого слова. Отец Яков Кротов несколько слов по этому поводу.

Я.Кротов:

- «Верую во единого Бога, Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого». Многие мои соотечественники читали про старика Хоттабыча, и все мы, надеюсь, помним, как старика Хоттабыча заставлял Волька ибн Алёша на экзамене описывать мироздание, за что досталось бедному Вольке по полной программе. Хрустальный свод небес и т.д… Когда мы говорим «небо и земля», «видимое и невидимое», то это вовсе не о том, что мир подобен сфере, земля - это вот дно сковородки, небо - это крышка сковородки. Древние люди были не глупее нас, и они выбрали небо не потому, что они считали, что небо это нечто материальное – твёрдый свод, а именно потому, что они сознавали, что небо это бесконечность, небо - это невидимое настолько, что глаз в какой-то момент ослабевает. Ну, мы видим километров на двадцать по прямой линии, дальше, просто не воспринимает и дно глаза, и мозг не обрабатывает сигнала, это классический пример невидимого. Невидимое - не то, что вообще невидимо, а невидимое то, что присутствует в нашей жизни краешком. Самый простой пример - любовь. Любовь в нашей жизни есть, но любовь в нашей жизни, она всегда только краешком, и горе тому человеку, который скажет, что это такое. Посмотрите, это маленький кусочек нашей жизни. Маленький – да, это верно. Любовь меньше бумажки в сто рублей или в пятьсот долларов. Но ты потяни денежку и скоро вытянешь её конец, банкомат любой отсчитает, а ты вот потяни-ка любовь, и ты увидишь, что любви нет конца, не потому что она - кольцо, у неё просто нет конца - вперёд, вперёд и вперёд. Невидимый мир - то, что обозначено словом «небо». Невидимый мир знаком нам прежде всего по себе - внутри нас есть невидимый мир, это не мир психических явлений, это не то, что душа, это действительно невидимая часть мира, когда мы чувствуем и понимаем, что я - это не только совокупность материальной моей части. Но есть и невидимый мир помимо нас. Поэтому христианство очень жестко противостоит экстрасенсорике, астрологии, нью эйдж, теософии, т.е. всему тому, что пытается материализовать духов, материализовать невидимое, представить невидимое как видимое. Я думаю, в этом смысле самый не опасный, но, может быть, трагикомический враг и оппонент христианства это сатанизм. И когда в метро я стою в подряснике, а рядом сатанист стоит с перевёрнутой звездой и т.д., мне немножко смешно, так похоже по сути, но крест мой - он символизирует видимое, он символизирует реальный столб с перекладиной, на котором был реальный человек. А что символизирует его пентаграмма перевёрнутая, да в общем-то ничего - она символизирует другой символ, а тот – третий символ. Короче, два зеркала поставлены друг против друга, создают только иллюзию бесконечности. А вот человек перед Богом распятым, умершим и восставшим из гроба, это действительно невидимое, которое становится видимым в нашей жизни. Поэтому страх сатаны не создаёт верующего, а людей, которые боятся зла, боятся сглазу, боятся колдунов, боятся примет. Это всё люди, которые живут в видимом невидимом мире. Они создали себе виртуальный невидимый мир, это мир зла. Когда же человек верует в невидимый мир Божий, это не вера в то, что есть бесы, это вера в то, что Бог окружает, пропитывает, пронизывает весь мир не становясь им, что действительно Бог может быть всем для всех. Вера в невидимый мир, это есть вера в то, что творение не ограничивается материально, и когда мы говорим: «бытие определяет сознание», мы же говорим: бытие порождает сознание. Нет, Бог рождает бытие – материальное, Бог рождает и сознание. Видимое и невидимое. Отсюда - не надо бояться невидимого зла, оно всё равно бессильно перед Творцом невидимого добра. Надо бояться одного, как бы самим не ожесточиться. Вспомните у Толкиена в «Повелителе колец», где человек, надевший кольцо всевластия, человек, выбравший путь господства, отчуждения от других, попытки повелевать всем миром, превращается в невидимку, в слабый отзвук и отсвет самого себя. Вот это чёрное невидимое. Невидимое Божие - его не надо созидать, оно есть в нас, оно есть в любом предмете, оно служит Богу, и оно передаёт нам Бога, не будучи Богом. Исследовать здесь, рассуждать я бы не стал много и подробно. Вера в невидимое помогла написать Евангелие. Вера в невидимое помогла Богу стать человеком и при этом не превратиться в полубога. Всё равно есть невидимая граница между видимым творением и Богом Творцом. И поклоняться невидимому, считать Бога частью невидимого не стоит, потому что Бог не только не видим, он ещё и Бог, а во Христе Он, даже, и видим. Верую в Творца видимого и невидимого, и в то, что на Бога указывает, не только видимый мир, указывает мир страстей, мир любви, мир ненависти, указывает всё, если позволяем себе веровать. Если мы призываем себя не бить, если мы позволяем себе веровать, надеяться и любить.

-----

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Один из великих святителей 19-го века Игнатий Брянчанинов писал: есть семинарии, есть академии, есть кандидаты, магистры, доктора богословия, а подчас коснись какая напасть этого доктора богословия, оказывается, у него и веры нет. Мы с вами касаемся одной из важнейших тем, которая говорит нам о христианстве. Знание без жизни это всё равно, что наталкивать в человека пищу, за которым начинается несварение, за которым начинается отравление организма, потом он извергает это всё, потому что это не усваивается. Знание без личной жизни, без личного понуждения себя, без личного наблюдения за собой, обессмысливаются, они могут человека превратить действительно в дьявола настоящего, который, как ему кажется, всё знает, и ничего не делает. Христос сказал, что Царство Божие нудится, т.е. усилием берётся, но не вспотением ума, которое может происходит и во время шахматной игры. А усилием каким? Борьбой с самим собой. Мы готовы, не знаю, что делать - горы свернуть, что вне себя, как только касается себя, я даже не могу не осуждать, не могу не завидовать, не могу не лукавить, не могу не рассказывать о человеке всякие пакостные вещи, не могу не объедаться. Не могу, и одно за другим – я не могу. Я - такой знающий, я такой сильный, но только коснись - одна дрянная пакостная мыслишка в голове крутиться, и всё - я раб. Христианство заключается не в этом формальном знании, знания нужны лишь постольку, поскольку необходимы для жизни. Какой жизни? Ни этой жизни, а речь идёт, когда мы говорим о христианстве, о жизни души. В чём же проходит эта жизнь души? Прекрасная, драгоценнейшая наука, которую отцы называли наукой из наук, искусством из искусств, художеством из художеств, вы слышите! Это наука по очищению человеком себя. Как мы все хотим помыться, это правда, когда мы грязные, и это все мы понимаем. А когда вся душа в этих пакостных мыслях, желаниях, настроении, отношении к людям, когда живём во лжи и лукавстве,  вот грязь-то, которая похуже всякой грязи. Вот на что нацелено христианство - на очищение человеком себя, на очищение человеком, на исцеление его этих пакостей, которые внутри живут каждого из нас. И здесь есть ступени, есть вехи, не могу я лечится от болезни, которую я не вижу. Если мне скажут, что вы больны, я скажу, - ты сам болен. Иди к врачу, - сам иди. Конечно, пока я не вижу, что я болен, что вы ко мне пристали? Я здоров. А о чём говорит христианство? Оно говорит очень неприятную вещь, крайне неприятную. Говорит, что мы все – больны. Как больны? Да не о теле идёт речь! Мы больны душой, нас не тронь, ни с какой стороны не тронь. Сколько самолюбия - не задень самолюбия, всё, возненавижу вас на всю жизнь, только затроньте моё самолюбие! Мою гордость, не посмейте прикоснуться, как к нарыву. Т.е. кажется - очень легко убедиться, кто я есть, и в то же время, как я говорил, - нет, я хороший. Первая истина, о которой говорит христианство, без не только знания которой, а без вхождения в это знание мы не христиане - мы все больны, все недотроги, никого не тронь. И поразительно, будучи в таком состоянии, мы не хотим этого видеть.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Сегодня мы приступим с Вами к разговору о так называемых мужах апостольских. Кто такие? Ученики апостолов. Причём, ученики в тогдашнем понимании этого слова. На сегодняшний день сказать, что я ученик, скажем, Натальи Петровны - учительницы средней школы – почти ничего не значит. Мало ли, что я сидел тогда в классной аудитории и тоскливо смотрел в окно, с нетерпением ожидая звонка на перемену, в то время, как остальные упражнялись в химических формулах. Мне-то тройку годовую, быть может, поставили исключительно из человеколюбия. А я теперь - Наталья Петровна – моя учительница по химии! Да никакая она мне не учительница, потому что я - не её ученик. Мне эта химия всегда была по барабану. Но даже если б я был и прилежным учеником, талантливым, сообразительным – это всё равно не то, о чём наша речь, когда мы говорим об ученичестве в понимании древних.

Вот Аристотель был действительно учеником Сократа и учителем Платона. Апостол Павел – учеником ребе Гамалиэля. А Пётр с остальными 11-ю - учеником Христа. Павел говорил о себе: «я иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный… при ногах Гамалиила» (Деян.22,3) – «при ногах» – замечательное выражение. Ученики жилисо своим учителем, ели, спали, путешествовали – они были гораздо ближе, чем члены любой семьи. Ну, Вы помните – Иисус приглашал не в классную аудиторию, а призывал следовать за Ним, и будущие апостолы оставляли всё – дома, семьи, ремесло - и следовали за Христом повсюду.

То же самое можно сказать и о мужах апостольских. Клонами их, конечно, не назовёшь, но между апостолами и их учениками действительно была теснейшая связь, почти  абсолютное единство знаний и взглядов.

Почему для нас с Вами это так важно? Проблема заключается в том, что Христос проповедовал устно, ни слова Он нам не написал собственноручно. От апостолов сохранилось писаний – как сказать – вроде, как и немало, но и не много. На многие вопросы, в том числе и животрепещущие, корпус Нового Завета не отвечает. Оно, конечно, принято пафосно возглашать, мол, Библия содержит ответы на все вопросы. Но если б это было так – между христианами не было бы споров, недоразумений, разделений и прочего. Ну вот, например, что собой должна представлять Евхаристия – Святое Причастие? Простой обряд хлебопреломления, как это у протестантов, или Таинство Нового Завета, соединяющее нас со Христом? Непосредственно в Евангелиях и Посланиях об этом сказано не достаточно ясно. Что делать? Обратиться к сохранившемуся наследию мужей апостольских. Смотрите – какая картина получается. Апостол Иоанн Богослов прожил практически до конца первого столетия. Его Учеником был Поликарп Смирнский – настоящим учеником, с большой буквы этого слова. От него тоже кое-что осталось из написанного. Но главное, что Ириней Лионский был учеником Поликарпа. А вот Ириней оставил нам столь богатое наследие, что им можно было бы и ограничиться. Практически всё современное православное богословие в сжатом, нераспакованном виде уже мы находим у Иринея.

Посему, если мы хотим получить больше достоверных сведений об учении Христа и апостолов, нам следует обращаться не к авторитетам, скажем, 5-го, 16-го или 19-го столетия, а к непосредственным преемникам апостолов, жившим во 2-м, максимум в 3-м веке.