В прошлый раз мы открыли с Вами наш видеоархив и начали восстанавливать в памяти старые темы, которые и на сегодняшний день не утратили актуальности.

О проблемах этики и нравственности мы с Вами довольно много рассуждали - но было это уже давно, многого я и сам не помню. В частности, речь шла о всесилии фактора удовольствия, который является мощным двигателем жизненных мотиваций. И мы констатировали с Вами, что практически всё, к чему мы стремимся, приносит удовольствие, и, наоборот – того, что заведомо будет нам не в радость, скорее всего, желать мы не будем.

Но тогда будто бы правы гедонисты, которые видят весь смысл жизни человеческой исключительно в том, чтобы пережить максимальное количество наслаждений. Или неправы они? Короче, давайте снимем с полки старую видеокассету и нажмём «play».

Против гедонизма возражать очень сложно. С внешней стороны. Но штука в том, что этот принцип разоблачается изнутри. Каким образом? Дело в том, что всякое удовольствие, безусловно, может восприниматься на фоне неудовольствия. Потому что, если есть плюс, но нет минуса, то и плюса тоже никакого быть не может. Коль скоро это так, то мера, интенсивность, длительность удовольствия соответственно зависит от меры, интенсивности, длительности неудовольствия. Иначе говоря, если я буду часто испытывать удовольствие, часто-часто – вообще говоря, почему удовольствия приедаются, одни и те же? Тут не надо много раз в этом убеждаться в своей жизни, достаточно только один раз посмотреть на принцип. Вот человек, которому важны удовольствия. Мы сейчас не будем говорить о тех удовольствиях, которые приносят труд, творчество. Да, ученый, если он настоящий ученый, испытывает удовольствие, занимаясь наукой, но он занимается наукой не ради удовольствия. Тот, кто занимается наукой ради истины, на службе у науки – ему не надоедает заниматься наукой, как ни странно. Со временем интенсивность переживаемого удовлетворения только возрастает.

Но мы говорим о человеке, который провозгласил переживание удовольствий ведущим и единственным принципом, который придает жизни смысл. Он, например, знает, что от каких-то вещей он получает удовольствие.

Удовольствие - это такая штука, которую хочется продлить. По совершенно железобетонной закономерности, длительность удовольствия возможна на фоне достаточно длительного неудовольствия, потому что длительное удовольствие при очень коротких промежутках неудовольствия – это нонсенс, так не бывает.

И от чего зависит это самое состояние «хорошо»? От контрастов. От фона, когда нехорошо. Удовольствие – это самоочевидное состояние. Надо различать сам принцип удовольствия и то,. как с этим принципом обращаются. Мы сейчас заняты критикой того, как с ним обращаются.

Если удовольствие – мерило смысла, то мы погружаемся в механику удовольствия. Смотрим: для того, чтобы испытывать максимально насыщенное и максимально длительное удовольствие, надо за ними очень долго и муторно гоняться. То есть принцип начинает сам себя опровергать. Получается, что если ты гоняешься за удовольствиями, ты обрекаешь себя на то, чтобы время твоего неудовольствия с каждым разом увеличивалось. Если для тебя жизнь без удовольствия – это не жизнь, то ты ориентирован на состояние, а состояние – оно пришло и ушло. Так вот оно будет приходить надежнее и уходить медленнее, если ты за ним долго побегаешь. Возьму на себя смелость утверждать такую банальную вещь в кругу ловеласов, многократно обыгранный в литературе факт: что какому-нибудь Казанове, чтобы продолжать испытывать удовольствие на этой ниве, каждый раз нужно что-то совершенно новое, причем, желательно, чтобы дама была как можно более неприступна, чтобы он на этом три шеи сломал, иначе неинтересно. Это повторение пройденного и никакое не удовольствие, а сплошные разочарования. Точно так же и во всем. Если важен феномен удовольствия как некоторое состояние, то законы эмоциональной механики действуют именно таким образом. Следовательно, именно поэтому получается, что если смысл жизни – удовольствие, то совершенно естественным образом мы приходим к выводу, что тогда смысл будет состоять в том, чтобы испытывать их как можно реже. Потому что, если полоса удовольствия почти непрерывна, то интенсивность удовольствия падает. Падает интенсивность удовольствия. Совершенно справедливое эмпирическое наблюдение – почему откровенный гедонист - это существо скучающее, которому все быстро надоедает? Известный такой психологический тип. Это человек, перегруженный всякого рода состояниями. Чтобы его что-то сильно растрясло, чтобы он пережил некий интенсивный экстаз – это надо сколько еще изощряться, сколько всего выдумывать, и потом еще все это воплощать, чтобы, наконец, дойти до этого экстаза, который все равно долго длиться не сможет – на то он и экстаз, по самому значению этого слова. «Экстаз» – это то, что выбивает тебя из «тасиса», обычного состояния.

И еще два слова надо сказать про негативный гедонизм. На эту первую часть вам могут сказать: Эпикур, значит, не ошибался, он подозревал, что погоня за удовольствиями до добра не доведет, в том смысле, что человек, гоняясь за удовольствиями, реально продлевает периоды своего неудовольствия – так надо просто неудовольствия избегать, не гоняться, сломя голову, неизвестно за чем, а тихо себе сидеть на цветной капусте, и все будет хорошо. То есть состояние «все хорошо» - тебя, наверное, в этом случае не должно покидать. Ничего плохого же не происходит! Запросы скромнее, зато гедонизм стабильнее.

Ход мысли, в общем, верный. Но избегать – это ведь то же по сути, что и бегать за чем-то. Сие пресловутое неудовольствие не спросит тебя, откуда оно придёт и когда. Неприятности – это некие внешние от тебя обстоятельства, зачастую от тебя не зависящие. Ты не сможешь избежать всех бед, даже если будешь питаться только полезными продуктами – а их ещё, между прочим, найти надо, вырастить, или заплатить в тридорога и прочее. И что - всё это ради того, чтобы не испытать неудовольствия? Т.е., может получиться, что избегание неприятностей займёт большее жизненное пространство, нежели само состояние покоя, приносящее удовлетворение. Ну а это, ведь, не есть хорошо.

Разные на свете верующие – и христиане, и мусульмане, и иудеи, и язычников множество, да и христиане зачастую слишком уж не похожи друг на друга. Но Бог-то один. Почему тогда каждый представляет Всевышнего совсем не так, как его ближний. Отца Якова Кротова несколько слов по этому поводу.

- Верую в Единого Бога. Наверное, все, кто знает русский язык, знают дивный стишок Маршака про человека рассеянного с улицы Бассейной. Рассеянный, который по рассеяности сел в отцепленый вагон поезда, и сколько ни выглядывал, всё видел одно и то же, но по рассеяности не понимал, что он видит одно и то же, и спрашивал, - это что за остановка - Бологое иль Поповка? А ему и говорят…, - дальше идёт слово, которое я даже вспоминать не хочу - оно содержит в себе ложное имя - псевдоним. Так вот, я думаю, что одним из больших искушений для веры является религия, в которой веры нет, в которой нет движения, в которой Бог не тот, кто рядом с тобой, и в то же время - бесконечность, и бесконечность далеко от тебя. А вера, в которой Бог, как будто вид из стоящего на месте поезда. Т.е. «Верую во единого Бога», не означает, что я верую, и мой Бог неизменен, и Он одинаков всегда, Он один и тот же, - такие слова есть в Библии, но почему они там есть? Именно потому, что живой опыт веры, опыт религиозный, настоящий, говорит о Боге. Откровение в грозе и буре - это тоже о Нём, Бог, которого несут многокрылые существа, которые стремительнее любой бури, Бог, который один и тот же, но при этом каждый день Он другой. Движется наша жизнь, Бог неподвижен, но выглянув в окошко молитвы, мы каждый раз встречаемся с Богом заново, потому мы и говорим: «Верую во единого Бога», что реальный жизненный опыт говорит нам, что Бог разный. Сегодня мой религиозный опыт не такой, как сорок или тридцать лет назад, и не такой, как вчера. Он должен быть не таким, он может застыть, и тогда мне нужно срочно бить себя по голове Библией, хорошей такой, толстой, либо открыть Библию и почитать её - любого размера, чтобы вспомнить, что Бог Авраама - другой, чем Бог Исаака. Бог апостола Петра - другой, чем Бог апостола Павла. Для неверующего человека это доказательство того, что Бога нет. Но как же, смотри, если ты видишь солнце, оно одно и то же для любого человека на Земле, а вы верующие, посмотрите, как вы описываете Бога! Как ты сам говорил о Боге десять лет назад, и как говоришь сейчас, значит, ты описываешь свою фантазию. Нет, просто я действительно живу. Это не то, что я меняю убеждения, но веровать в Бога, означает веровать в того, кто есть. Вера в единого Бога означает, что я навсегда сохраню в сердце, вот тот первоначальный, биологи называют – импринтинг. Если яйцо утёнка подложить курице, и вылупится утёнок, он будет воспринимать курицу, как утку, и будет всё время за ней ходить. Когда я говорю Богу: «Отец» - это импринтинг, потому что то, что я пережил, встретив Бога, когда Он мне открылся, я воспринял Его, как утенок курицу, я назвал Его курицей, я назвал Его Отцом, - но это же слово из биологического человеческого обихода! И, тем не менее, Бог для меня всегда будет Отцом. Верую во единого Бога Отца! Даже, когда я уже перестану быть ребёнком, сыном, и буду седовласым стариком, трясущимся и говорящим всякий маразм, Он всё равно будет для меня Отец, потому что это первоначальный образ, это словно каркас, на который потом наслаивается и наслаивается. Люди любят друг друга сорок, пятьдесят лет, шестьдесят, сколько Бог даст. И они видят друг друга такими же, какими они были в самом начале, но они не слепы, они видят, как меняется любимый человек, но сердце говорит, - верую, - и устанавливает равенство между тем, что я сегодня вижу, и тем, что я видел вчера. Вот человек, человек, это его память, и память проверяет, и говорит, - да, это тот, кто был вчера, я люблю тебя! И ты та, которая была вчера, но ты сегодня другая, и я этому очень рад! Здесь важно не допустить перерыва. Вот почему духовная жизнь это духовная жизнь, а не духовное хранилище, где можно взять, положить, и время от времени к этому возвращаться. Здесь действительно поезд не должен стоять на месте, он должен быть подключен к другим, к опыту, к жизни, чтобы «верую во единого» звучало именно, как отрицание того вала новизны, разнообразия, которое нам даёт религиозный опыт ежедневно. Не просто – верую в тождество, а я знаю - я не вижу, но понимаю, что этот Бог - один и тот же. Но я верую не просто, что есть невидимый Творец, а что Тот, Кому я молился вчера, и с Кем мне было так хорошо утром, это и Тот, с Кем счастье быть сегодня вечером, - Он един. Это не единство разнообразия, это единство любви, это единство самотождества, в конце концов, именно когда я говорю, - верую во единого Бога, верую во единого, тем самым я говорю, - верую в своё единство, я не просто продукт бытия, я не просто гирлянда, вот я ребёнок, вот я подросток и школьник, вот я отец, вот я муж, и это всё нанизано на одну какую-то нитку, - нет, это не такое единство, это было бы язычество по отношению к самому себе. И язычники знают, что есть верховное начало, верховное существо, они ему не молятся, потому что важнее - бусины. А наша вера, вера в Единого - это вера в то, что весь наш опыт, опыт себя разнообразного, опыт другого, и, тем не менее, я - образ и подобие Единого, во мне есть единство, я не просто комбинация воспоминаний. Отберите все воспоминания, и я останусь. Аутист, человек с серьёзными повреждениями головного мозга, и он человек, и он - образ и подобие Божие, поэтому мы их охраняем и любим, и поддерживаем, а не бросаем с какой-нибудь скалы. И поэтому вера в Единого, вера в единство человечества перед Богом, в единство сильных и слабых, грешных и святых, в единство мужчины и женщины, - то единство, о котором сказано в Библии, - во Христе нет ни грека, ни еврея, ни правого, ни левого, ни мужчины, ни женщины, а есть Богочеловечество.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

- Мне говорили родители, что я будто бы - Осипов Алексей Ильич, а как узнать, правда или нет? Но я просто им поверил, и до сих пор верю, а какие доказательства? Ой, - говорят, - это очень сложно, чтобы что-то доказать, очень сложно, приходится верить. Я потом подумал, что, оказывается, в нашей жизни мы сплошь и рядом, думая, что мы знаем, на самом деле - верим, и самое любопытное, что хорошо, когда это в наших вещах обычных, бытовых, но оказывается, и вся наука построена на вере! Да, да, когда один из знаменитостей, известнейший физик, современный, можно сказать, - он скончался в девяностых годах прошлого столетия - Фейман, американский физик, - когда он читал лекцию студентам, то он в частности говорил, - вы имейте ввиду, что наука совсем не достоверна, ибо если бы это всё было уже достоверно, если бы она уже знала, тогда ей не нужно было бы двигаться вперёд, а без этого она не может жить, но когда только она желает двигаться вперёд, она строит гипотезы, предположения и т.д. И приходится только, что? Ну доверять, потом, правда, что-то проверяется, что-то отбрасывается, но, в общем-то, она невозможна без веры. Одна из знаменитостей в физике – Эйнштейн - говорил, - мы подобны человеку, который смотрит на часы, видит, как движутся стрелки, как они тикают, но мы никогда не сможем проникнуть туда, - что движет эти стрелки, почему они тикают, как устроен этот механизм? Так он говорил о природе нашего мира. Мы можем только строить догадки, мы можем только во что-то верить. Даже закон тяготения, и тот построен - на чём ? Ну, много раз бросали камень вверх, он всё время падает на макушку, но это надоело, конечно, и больно, и сказали - закон тяготения. А почему закон? А может, тысяча первый раз или в миллиард первый раз этот камень – раз, и улетит в какое-нибудь созвездие Альфа Центавра, правда же? Ничто не гарантированно. Ну, хорошо, это я делаю представление о самом себе, кто я есть. Оказывается, я - просто человек, живущий верой, знаний у меня практически никаких нет. И самое страшное, незнание касается - чего? Я самого себя не знаю. Точнее, я всё время про себя думаю, что я очень хороший. Но стоит только меня чем-нибудь задеть, я вижу, насколько же я плохой, и вот так постоянно, всю жизнь. И, тем не менее, несмотря на все эти промахи, которые постоянно встречаются в жизни, когда я вижу, кажется, вижу, насколько я плохой, я всё-таки чувствую, что я -хороший, и пусть только кто попробует сказать мне, что я плохой, я вам сразу тогда покажу какой я хороший! А в чём суть-то христианства? В чём суть христианской церкви, ради чего пришёл Христос? Если вы обратитесь и попытаетесь, так, немножко рассудить, то увидите очень любопытную картину. Что, оказывается, для того спасения, о котором говорил Христос, требуется знать вероучительных истин совсем немного, очень-очень мало. Мы видим в истории целый ряд святых, которые были даже людьми необразованными, они знали основные истины, знали, что Бог - это не просто какая-то монада замкнутая, это Святая Троица. Знали, что Христос - Сын Божий, Который вочеловечился, Который пострадал действительно за нас, вместо нас, за наши грехи, для нашего исцеления и спасения, - они это знали. Знали Таинства. Они исповедовались, причащались, крестились. Оказывается, совсем не много надо знать для спасения, совсем не много. А вот зато как жить правильно, вот здесь, оказывается, такая наука, в которой очень легко заблудиться, можно пойти совершенно не по той дорожке. Т.е. проблема этой жизни - как правильно жить. Для чего? Ну, когда мы говорим про спасение, то знаете, как мне кажется, понимаем и не понимаем. А что это за икс? Что такое спасение? В Царство Божие. А это вот за той дверью находится, да? На другой планете. А что такое спасение? А с чем оно связано? А от чего спасаться? Тем более, что каждый из нас чувствует себя не плохим человеком. И от чего спасаться? Даже не понимаю. Вот спасать соседку мою, о, это надо, ужас, это верно. А меня? Странно! От чего это пришёл Христос спасать? Причём, говорят даже так, что соседка, такие, как соседка, то они в преисподнюю пойдут на вечную муку, - так и по делом им, нечего и спасать её, и не буду её спасать. А что ж такое спасение? О чём идёт речь? И вот вы знаете, даже в этом важнейшем вопросе, который касается самой сердцевины христианской религии, здесь столько недоразумений, что, Боже мой!. Под спасением разумеют подчас не что иное, как то, что человек достигнет того места, где у него будет максимум наслаждений, райское наслаждение будет. Что это такое, правда, что-то никто не описывает, но говорят, что это так. И вот человек начинает стремиться - к чему? К райским наслаждениям. Берёшь святых отцов, а они говорят, как только человек так понимает спасение и стремиться к духовным наслаждениям – он погиб. Он обманывает сам себя, он стремиться совсем не туда, вместо дороги спасения идёт прямо в болото. Вот это да! А я всё время так и думал, что спасаться - что значит? Мы стремимся к наслаждению в Райских обителях, удивительное дело. Правда, что Царство Божие это будет действительно тем, где человек действительно будет наслаждаться, - но стремиться к наслаждению… Оказывается, это одно из величайших духовных заблуждений. Читаешь святых отцов, и просто удивляешься, какие истины они говорят.

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Формирование иерархии в христианских общинах апостольского века, как мы говорили с Вами, было необходимо для структурного развития Церкви, да и в конце концов - для элементарных порядка и дисциплины, но содержало в себе медленнодействующий яд - кстати, не так уж и медленнодействующий. Ещё не успели апостолы отойти в лучший мир, как некоторые старшины начинают смаковать своим первенством, хвататься за рычаги власти в общинах. Апостол Иоанн в своём третьем послании жалуется на некоего Диотрефа – пресвитера или епископа, либо то и другое в одном лице, который не принимает его посланников. В третьей главе в девятом и десятом стихах: «Я писал церкви; но любящий первенствовать у них Диотреф не принимает нас. Посему, если я приду, то напомню о делах, которые он делает, понося нас злыми словами, и не довольствуясь тем, и сам не принимает братьев, и запрещает желающим, и изгоняет из церкви». Вот те на! Выдвинули, рукоположили, а он теперь самого апостола, евангелиста Иоанна Богослова игнорирует.

К сожалению, это тот росточек гордыни и властолюбия, который в исторической Церкви будет зачастую разрастаться до безобразия, но который не выкорчевать – натура человеческая греховна – хочу быть главным, хочу быть первым, и весь мир пусть подождёт, там, в роли статистов. С другой стороны – как без первых лиц обойтись? Да – всесвященники, но кто-то же должен быть первым! В противном случае – хаос. Т.е., епископат в Церкви – страшное зло, но неизбежное. Потому что, устрани всех епископов, а заодно и пресвитеров – будет вообще полный развал. Достоевский в своём «Инквизиторе» прекрасно изображает средневекового епископа-кардинала, который готов отправить на костёр Самого Христа, явившегося смягчить нравы тогдашнего духовенства. Даже Христос - не указ для властолюбца-инквизитора, а Иоанн апостол – для того же Диотрефа – пустое место. Т.е., борьба за власть, за первые места в Церкви началась уже в век апостольский. И что характерно для всех времён и народов? «Наверху» чаще всего оказываются отнюдь не самые лучшие. Вся штука в том, что «оно» не тонет.

Ещё хуже бывало, когда пресвитер или епископ оказывался еретиком. Его же не подвинешь – он глава церковной общины. Например, был такой Киринф, которого так же обличал апостол Иоанн Богослов. Предание донесло до нас очень интересный эпизод, когда Иоанн, войдя в баню, увидел Киринфа, сразу оттуда ушел, потому что от нечестия этого человека баня могла обрушиться.

Так что, непростое это дело – управлять Церковью – где набрать кандидатов, которые были бы одновременно и умные, и, порядочные, и добрые, и духовно-опытные, и управленцы талантливые!? Вечная проблема – либо дурак, либо хитрый, гребущий под себя. Так было и в первые века, и в средние. Так это и сегодня, и ничего с этим не поделаешь.

На этом остановимся, и если даст Бог, продолжим наши богословско-исторические размышления в следующий раз. Всего доброго.