О значении церковных обрядов в духовной жизни христиан мы уже с Вами рассуждали немало. Есть люди, которые всерьёз заявляют, что обряды вовсе не нужны. Есть, наоборот – слишком большое значение придают внешним формам благочестия. Несколько слов по этому же поводу отца Якова Кротова.

 Я.Кротов:

- Духовная жизнь полна архаики, так устроен человек, когда мы хотим выразить свои самые высокие чувства, то, что называется высокий стиль, мы как ни странно - как и само это понятие - высокий стиль, мы переходим к словам и языку, который чуть старше нас. Т.е. возвышенное мы понимаем, прежде всего, как немножечко старинное, а, может быть, и не немножечко. Вот последние пару лет, не знаю, как в Украине, а в России была целая мода на антик. Магазины, цветочные лавочки, куда я люблю очень приходить, они заполнены - рамки для зеркал, рамки для картин, статуэточки, которые не просто выкрашены белой краской, они аля-Прованс, а там делают так: красится статуэтка, или дерево, или рамка тёмной краской, затем красится белым - слоновой кости, а потом берут шкурочку, шельмы, и протирают немножечко, и получается красиво. Почему так? Ведь когда-то в том же самом Провансе никто так не делал, там просто тупо каждый год красили хорошей свежей краской. Но надо знать, что такое Прованс, Прованс - это даже южнее, чем Херсон, это очень жаркое средиземноморское солнце, плюс, довольно жёсткий сильный ветер, поэтому в июле покрасили, в марте надо красить заново, и краска под воздействием солнца и дождя лупится, сходится. И вдруг человек, который красит и красит, вдруг в какой-то момент он замирает, кладёт кисточку, и говорит, - а я, пожалуй, в этом году не буду красить, а пожалуй вот такая вот с трещинками, с кракелюрами, облупленная – она лучше, дверь-то - красивая. Почему? Так устроено человеческое зрение. Механику я могу сказать, как устроено человеческое зрение, потому что физиология это установила, возможно проследить, как двигается глаз, он движется не вот так вот (линейно), а он скачет – раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Мы перескакиваем, и тем самым быстрее соображаем, что перед нами, в мозгу складывается картина мира. Но именно поэтому, когда мы видим перед собой гладкую блестящую белую поверхность, глазу не за что зацепиться, мы даже не можем оценить расстояние до этой поверхности, у нас отсутствуют ориентиры. Вот так в духовной жизни появляется обряд, ведь духовная жизнь изначально и по сути не нуждается в обряде, это молниеносная и мгновенная встреча с неведомым. И тем не менее, первое, что делает Авраам, когда он встречает Бога, точнее так, сперва он встречает, потом он от усталости засыпает, всё-таки настоящий мужик, встреча с Богом - и сразу заснул, как камень, потому что это так выматывает! После чего он, проснувшись, ставит небольшую пирамидку из камней, он уже совершает некоторый обряд, он одевает происшедшее, он одевает, создавая знак. Слова молитвы - это обряд, молитва по сути своей, конечно, слов не имеет, а слова - это уже обряд. И вот здесь начинается самое интересное: человек подходит к дому, и он помнит этот дом, каким он был летом, когда он там жил. Он помнит этот дом, когда он был ребёнком, он помнит этот дом в августе, и этот дом был с пылью, цветы стояли засохшие и свежие, ступенька у лестницы была чуть кривая, и вот он приезжает через год, ему не хочется ничего менять, потому что тот август был лучшим месяцем его жизни, и тогда он оставляет все, как есть. И вдруг возвращается вот это упоительное чувство, что ты наконец с любимыми людьми, в любимом месте, солнце, жужжание мух, и в общем, дай Бог, чтобы это никогда не кончалось. А началось всё с того, что ступенька у лестницы, которая к дому ведёт, она такая же покривившаяся, как и год назад, и не будем её поправлять, она также будет поскрипывать, вот в этом скрипе - всё счастье жизни. У человека есть обратная связь с материальным миром, не только с духовным, обряд эту связь использует для того, чтобы поддержать нас в минуту маловерия, слабости и уныния, это как узелок на память. Если сравнивать духовную жизнь с поездкой в купе поезда, мы – в купе с красивой бархатной обивкой и т.д., но когда мы ложимся спать, мы всё равно просим бельё у проводника. Вот обряд - это такая накидка на реальность. И, конечно, можно жить, есть за столом без скатерти, нет вопросов, можно, как Диоген Синопский, просто есть - вот она ладонь, вот палки-пальцы, буду брать суши пальцами, зачем всё остальное? Зачем к скатертям пришивают кружавчики, зачем делают отдельную маленькую скатерть, зачем кисти на скатертях? Это всё та же самая кривая ступенечка поскрипывающая, которая напоминает о счастье. И самое удивительное, что подтвердит любая домохозяйка, которая ставила эксперименты на мужчинах, кормя нас, что если поставить на стол огромный лохань щей и бутылку водки, так я ещё и не наемся, а если маленький такой графинчик, запотевший, да маленькая хрустальная рюмочка, да крошечный кусочек осетринки или, по профессору Преображенскому, чуть-чуть вот жульена с грибами, чтоб он был тёплый к этой холодной водочке. И как ни странно, по деньгам это выйдет подороже, по количеству это выйдет намного меньше, так из-за стола встанет сытый господин, отец семейства, любимый муж, а не рыхлая пузатая свинья, которая потом пойдёт бить детей, и кричать жене: Варя, где носки? Вот таков обряд, он не меняет количество калорий в еде, это количество калорий определено природой, он всего-навсего сервирует, он упорядочивает, и странным образом оказывается, что он очень экономит время. Хотя бы обряд утренней или вечерней молитвы, ну, казалось бы, ну что, ну какая разница, и тем не менее, если говорить о десяти заповедях, там на первом месте - суббота, это начинаешь ценить с годами, в юности кажется, чтобы все скорее – цигиль, цигиль, ай-люлю. А потом ты понимаешь, что вот этот интервал, т.е. жить и не иметь пространства для обряда любви, для обряда отдыха, для обряда молитвы, это всё равно, что любить и не целоваться. Ну, что это такое, как это может быть? Обряд это то, что структуризирует веру, делает уверенность к невидимым фактам, и, кстати, если вспомнить про простыни и скатерти - не даёт испачкаться жизни. Обряды снашиваются, как снашиваются простыни, снашиваются скатерти, и снашиваются одежды. И только, ну пожалуй, ещё в 19 веке по деревням, приданое шила девушка, так она ещё и дочке передаст, поэтому рукава шили отдельно, потому что платья носили и снашивали, а рукава… Как у священнического облачения по сей день - мы надеваем подризник, а манжеты отдельно, это называется поручи, это всё от эпохи, когда было страшно дорого, поэтому манжеты делали отдельно. Таков и обряд он снашивается, поэтому не надо бояться, что один обряд со временем исчезнет, и его заменит другой, не надо бояться, что это было по принуждению, искусственно и т.д. Обычно это идёт очень и очень медленно, но без обряда, я вас уверяю духовная жизнь превратиться в свинство, в конце концов испарится. И обряд в этом смысле, как крышка на кастрюле. Нужна иногда крышка, чтобы хорошо приготовилось, чтобы не испарилось, чтобы притомилось, чтобы стало мягче, - ну такие мы существа - на 9/10 только обезьяны, а на 1/10 - человек, и поэтому обряд, это такое вот средство притушить обезьянье, и дать человеческому прорваться, вырваться, и заполонить душу.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Время, это какая-то удивительная вещь, странная, я бы сказал, вещь, которая, кажется есть, есть это, и нет его, недаром же многие говорили: прошедшего не существует, поскольку оно уже прошло, будущего - поскольку оно ещё не наступило, а настоящее - оно постоянно улетает, его нет. Евангелие, там речь идёт о человеке, у которого удался очень хороший урожай. Он и до этого, видимо, жил неплохо, но здесь, ввиду особого изобилия урожая, он стал размышлять о том, что ему сделать, и решил не больше, не меньше, сделать следующее - сломать свои старые житницы, построить новые, и затем зажить так, как следует – ешь, пей, веселись, душа моя! Очень здорово сказано, очень! Действительно, о чём только и мечтает человек всю историю - о том, как бы дожить до такого состояния, получить такое состояние, когда действительно я смогу только сказать своей душе: ешь, пей, веселись, всего у тебя полно! Поразительное завершение этой мысли богача: безумный, в эту же ночь истяжу из тебя душу твою. Даже не просто сказано, что ты умрёшь, это было бы страшно, - истяжут душу твою. И дело даже не в том в промежутке времени, которое отделило слова и мысли этого богача от момента, когда душу эту исягнули из его тела, этот момент только мы с вами так удлиняем, - сколько там прошло секунд, часов, дней, месяцев, - ведь каждый из нас прекрасно осознаёт, как он оценивает всю свою предшествующую жизнь. Не важно, сколько ему сейчас лет - двадцать, сорок, шестьдесят, девяносто, - как сон, который моментально прошёл, теперь вот я вот здесь. Это именно так и есть. Вот это - истяжут душу твою. Оно оказывается тем приговором, который произносится над многими, по крайней мере, над всеми теми, кто весь смысл своей жизни видит только в этом: ешь, пей, веселись душа моя. Так вот, что это такое, что такое смерть? Все народы об этом задумывались, все религии об этом говорят, причём, каждая по-своему. Уже Книга мёртвых, египетская Книга мёртвых, которая была, ну, как считают, написана где-то порядка двух тысяч лет до нашей эры, - уже там мы сколько находим  очень много размышлений, молитв, возношений богам, о том, как душа там будет видеть себя, какой она там будет, что с ней станет: я буду и ласточкой, я буду и орлом, и т.д. Взывает к богам, взывает к духам, взывает с тем, чтобы не оказаться в таком положении, когда она сможет подвергнуться каким-то тяжёлым ударам, страданиям, бичеваниям, и ещё худшему по состоянию, чем сама смерть. Мы видим то же самое уже в книге мёртвых, только уже в Тибетской книге мёртвых, правда, которая имеет значительно более позднее происхождение, это где-то восьмой век уже нашей эры, здесь были другие мотивы, здесь мы видим мотивы, которые навеяны буддистским, а лучше сказать, брахманистским учением, индуистским учением о перевоплощении. Здесь какая идея? Идея, если хотите, спасения от смерти, но уже не та, что было в Книге мёртвых Египта, где душа может стать, как бы божеством, здесь другая идея, идея перевоплощения, изменения своей телесной оболочки, изменение таким образом самой формы своего бытия. Возьмите, древние греки, как они понимали это? Кстати, довольно интересно понимали, действительно это язычники. Они рассматривали эту земную жизнь, даже в её самом худшем состоянии, состоянием тем не менее лучшим, чем посмертным: «Лучше быть, - читаем у Гомера, - последним поденщиком здесь, чем оказаться в Аиде». Вот это вот незнание, эта неопределённость, она с одной стороны говорит о чём? О том, что само, если хотите, ну почти знание, по крайней мере полная уверенность в том, что посмертное состояние есть. С другой стороны, это говорит о том, что я не знаю, какое это состояние, - гадание, предположение, мысли, фантазии, попытки философского осмысления этой проблемы, образы или, скажем так, мнения, но знания отсутствуют. И так, я вам скажу, всю историю. Даже если мы обратимся к такой книге, как Ветхозаветная Библия, т.е. ту, которую мы рассматриваем как Божественное Откровение, мы находим удивительные вещи, - с одной стороны, до пророков, вот эти самые древние иудейские книги, которые мы видим там, говорят о том, что человек, душа его засыпает, нет человека после смерти, и сама душа спит, и всё вообще рассыпается - вера в то, что только потом воскреснет всё это. И только уже пророки, особенно великие пророки, начинают говорить о том, что душа по смерти не исчезает, не умирает, и даже не засыпает, а она переживает.

Православный миссионер отец Виктор Веряскин рассуждает о судьбе Отечества нашего в связи с недавним празднованием Крещения Киевской Руси.

В. Веряскин:

- Князю Владимиру удалось достойный выбор совершить, который заложил основы тысячелетнего бытия, как никак, нашего государства и нашего общества. Есть, правда, некоторые моменты, которые нас смущают, потому что в этой брошюрке написано: «бесталанний» наш народ, «багатостраждальний» наш народ. В чём же дело, если приняли такую удачную концепцию, если совершили такой удачный выбор? Как же так, почему же тогда такой путь, что историю Украины нельзя читать без брома, как сказал один писатель, - то эти утраты, то территории, то здобутков, то чего-то ещё? Почему же так? Оказывается, мало сделать выбор, надо его удержать, как говорят некоторые, можно с помощью штыков взять власть, но усидеть на штыках столетиями не удастся - как-то больновато. Значит, мало взять власть и мало принять религию, надо её оправдать своей жизнью, надо показать, что ты её достоин, чтоб потом ни тебя не лишили её, ни её ты не лишился, и в этом смысле надо честно сказать о вопросе двоеверия. Потому что написано в летописи: «Князь громко и грубо приказал всем залезть в воду, и кто выйдет из воды до окончания молебна, будет враг князя». Т.е. элемент не убеждения, а элемент принуждения был в принятии христианства массой народа. Если бабка Ольга частным образом приняла христианство, на неё давление было меньше, поскольку - княгиня, во-вторых, не для государства, а для себя, и тогда легче. А когда человек имеет власть и принимает для подвластных эту идеологию, а времени нет ни научить, ни просветить, а легче заставить, - ваше слово, товарищ маузер, - то, оказывается, эти моменты тоже порождают последствия. И люди для вида одели крестики, назвались христианами, и днём на виду у князя вели себя как христиане, а ночью шли к волхвам, и волхвовали, и искали цветок папоротника, и прыгали через костёр, и купались в проруби на 19 января, и по сегодняшний день прыгают вместе с Ющенко через костёр. Оказывается - полуязычники, полухристиане. И где язычество, а где христианство? А сколько язычества, а сколько христианства? А какая пропорция смешения, а движется она в сторону преодоления, изжития ненужных остатков или того ценного, что у них есть? Как мы сегодня формулируем вместе с отцом Сергием Булгаковым: христианство признаёт ту часть истины, которая проявлялась в дохристианских и внехристианских верованиях для того, чтобы ту часть узнать, не отвергнуть, и включить в целое, в полноту. Понимаете? А поскольку у нас смутные представления мировоззренческие, то мы не можем иногда различить, - а это во мне говорит христианство, или это во мне говорит язычество? Это я ветхий и плотской говорю сам в себе, или это я новый и духовный, рождённый свыше, говорю сам в себе? Вы чувствуете? И поэтому, оказывается, Лев Толстой говорил: «Всё смешано в человеке, дьявол с Богом борется, и поле битвы сердце человеческое, - Достоевский тоже в каком-то варианте эту фразу повторял, а Толстой добавлял, - поэтому будь всегда бережным и осторожным, когда тебе захочется в человеке ударить по дьяволу, чтобы ты в нём же не задел Бога». Оказывается, человек - сложное существо, и в нём есть ростки и того, и другого. И задача - вот за эту тысячу лет и за годы одного отдельного человека дать вырасти росткам светлого, плюсового и христианского, и, может быть, не дать вырасти тем росткам зла, темноты и отрицательного языческого чего-то. Я думаю, что наша с вами задача сегодня, во-первых, заветы апостолов исполнять, если мы их действительно чтим, а что нам апостол написал? 13 глава, к Евреям, 7 стих: «Вспоминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и взирая на кончину их жизни, подражайте вере их». Фактически мы с вами дополнительно взяли на себя обязательство ещё и после литургии посидеть, поразмышлять, подумать, - что это мы делаем? Мы не просто здесь сидим, может быть, там, изнывая от жары и духоты, но ещё и выполняем завет апостола Павла. Мы вспоминаем одного из наставников, которые проповедовали нам слово истины, мы смотрим на его жизнь, особенно на финал его жизни, и подражаем его вере, его выбору, его характеру, изменению характера. Летописец сказал, что Владимир изменился, когда стал христианином, и не может быть истинного христианства без изменения характера и жизни, это очень серьёзный вопрос.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

На Павловых тюремных узах мы остановились с Вами в прошлый раз – последних перед его казнью в Риме. Конечно же апостол осознавал, что это его последний путь в столицу империи, где он завершит свой земной путь. И всё же он стремился в стольный град даже при таких обстоятельствах.

Это же можно сказать и о Петре. Иерусалим апостолы покидают, и даже не потому, что там недавно казнили Иакова. Иерусалим просто перестаёт быть духовным центром – сбываются Христовы слова: «оставляется дом ваш пуст». Наступает новое время, а в каждой эпохе этот центр смещается. И вот апостолы бредут из Иерусалима в Рим. И Павла, и Петра Господь ведёт в Рим. Из Иерусалима – в Рим. Это очень символично. Древние пророки не могли умереть вне Иерусалима – помните, все туда шли откуда угодно. А теперь центр мира, центр проповеди, центр Вселенной-Ойкумены – это Рим. То есть, если ты хочешь быть открытым миру, если ты хочешь следовать словам «идите и научите все народы» - ты идёшь в центр. Господь, если можно так выразиться, пинками гонит апостолов на проповедь. Ну Вы помните, если бы не гонения ещё при Ироде Агриппе – все так и жили бы в Иерусалиме. А зачем им куда-то идти, когда им и здесь хорошо. Это почти параллельно с судьбой пророка Ионы, который не хотел проповедовать в Ниневии. И у Павла те же морские приключения. В результате он идёт в Рим - все дороги ведут в Рим. И недаром Римская церковь будет необыкновенно важна, начиная со второго-третьего века, и возникнет её главенство не на пустом месте, и не просто из-за того, что Рим – столица. И даже не столько из-за того, что Пётр и Павел там приняли мученический венец.

Похоронены, к слову говоря эти первоверховные апостолы не в самом Риме, а за его пределами. Почему? Потому что христианский культ был неофициальным, и христианские могилы могли быть только за пределами города. Обе базилики, и Петра, и Павла, до сих пор в Риме есть в тех местах. Дело в том, что - для нас может показаться странным, но за пределами города, за вратами, действовали уже другие законы. Помните, что в Ветхозаветном понимании означали врата? Большая разница - в воротах ли ты с кем-то встречаешься, или за пределами ворот. То есть внутри – ты под охраной городского закона, но ты обязан этот закон соблюдать. За пределами города – тебя никто не охраняет, но и закон города на тебя уже не распространяется. Так что за пределами Рима, за пределами ворот христиане могли беспрепятственно собираться. А в самом городе было всего лишь единственное место единственный дом в Риме – «каза Романа» - там жили два брата - Иоанн и Павел - оба были мучениками за Христа, и их могила была единственной в самом Риме. Просто они были людьми богатыми, и родственники добились разрешения похоронить их на территории их владений – в самой столице, и собрания той общины, к которой они принадлежали, проходили в их доме. Этот дом, к слову говоря, сохранился до сих пор.

Апостол Пётр так же казнён был в Риме в 67 году – распят вниз головой. Для католиков важно считать его основателем, главой их Церкви. Хотя подлинных исторических сведений для подобных утверждений недостаточно. То, что умер Пётр в Риме – это известно. А то, что именно он основал Римскую Церковь – не очевидно - особенно для православной экклезиологии, которая старается доказать, что не всё так просто с римским приматом.

С другой стороны точно известно, что не Павел был основателем. Он сам говорил: «почему я не иду в Рим – потому что на чужом основании строить не люблю». То есть христианские миссионеры были там уже до него. Так, что насчёт Петра как основателя столичной Церкви – вопрос открытый. Но, по крайней мере, участие в этом Петра отрицать мы не вправе.

Ну и, завершая наш разговор о веке апостольском, скажем пару слов о новообразовавшихся тогда духовных центрах. Иерусалим уходит, Иерусалим остается пустым, а главными жизненными центрами Церкви становятся Антиохия, Эфес и Рим.

В Антиохии к тому времени уже очень большая община – первая из образовавшихся вне Иерусалима. Она активно развивается, и будет оставаться мощной, не прерывая своей истории, почти до нашего времени. Что до Эфеса – уже по Посланию апостола к эфесским христианам можно судить о глубине богословствования их общины. Именно с Эфесом и с Малой Азией будут связаны самые глубокие Новозаветные тексты. Представьте себе, какая община могла вместить традицию Иоаннова Евангелия, какой духовный уровень должен быть у людей, которые это читали! И, конечно, колоссальное значение Рима. После Эфеса и Антиохии это самая значительная Церковь на тот момент, а в дальнейшей истории она в самые разные периоды неизменно будет играть ведущую роль.