Иногда приходится слышать, мол, человек я верующий, но не фанат. Хорошо, а футбольные фанаты – это что –обязательно верующие? На самом деле, эти понятия – «вера», «фанатизм» непростые, и зачастую разными людьми сюда вкладывается разный смысл. Немного рассуждений по этому поводу отца Якова Кротова.

 Яков Кротов:

- Вера и религия. Многие люди, особенно сейчас, когда мы говорим о христианстве, о Евангелии, о Боге, для них это всё религиозные понятия, и, обратите внимание, нет вообще прилагательного от слова «вера», есть прилагательное от слова «доверие». И первоначально вера означала именно доверие, близкое к надежде. Вера, ну, начиная с Авраама - я не убью своего ребёнка, потому что я доверяю Богу. Как ни странно, рассказ об Аврааме, отце веры, нами обычно прочитывается, как рассказ о том, что я доверяю Богу, убью своего ребёнка. Бог говорит Аврааму: иди, и принеси Исаака в жертву. И Авраам идёт. Он - герой веры? Нет, не совсем, - не поэтому, точнее. Ведь Авраам жил в мире, где приносить ребёнка в жертву было абсолютно нормальным, детей было много, у Авраама, правда, Исаак был единственный, но, в принципе, он ничуть не удивился такой просьбе, потому что в Уре халдейском, в палестинских городах, т.е. по всему Востоку, который был тогда, принести ребёнка в жертву и положить его, скажем, под камень закладочный нового дома - это совершенно нормально, это вера в то, что если я принесу ребёнка в жертву, или принесу от урожая первый пучок травы, первый сноп, то всё будет хорошо. Тем не менее то, что Авраам пошёл, это нормально, а теперь вчитаемся в рассказ об Аврааме, - Ангел его остановил. Ангел. Когда в этой части Библии есть слово «Ангел», это всё тот же Бог. Бог его останавливает, и говорит, - посмотри, ты видишь запутавшегося в кустах козлёнка? А теперь давайте говорить трезво, Авраам Бога не видел, Бога не видел никто и никогда, Авраам, идя совершить этот обряд, увидел козлёнка, и услышал голос, и он поверил в то, что этот голос Божий, что этот козлёнок заменит сына, и что не надо приносить ребёнка в жертву. Вот она - вера. Именно поэтому Авраам – отец веры. Я бы сказал, что, к нашему стыду и нашему сожалению, в нашей вере очень много религии, а религия всегда начинается тогда, когда мы готовы принести другого человека в жертву. И не надо думать, что мы приносим в жертву дальних, мы приносим в жертву самых близких. Это называется фанатизм. Когда человек, именно теми, кого любит, во имя Божие манипулирует ими, повелевает ими, для того, чтобы было прочно и надёжно. Так вот, там, где Бог, там прочность сходит на «нет», а надёжность - возрастает до бесконечности. Там, где человек, там прочность наращивается до бесконечности, а надёжность и надежда – исчезают. Давайте вспомним «Робинзона Крузо» Даниеля Дефо, где Робинзон решает построить лодку, и он облюбовывает на своём острове самое высокое и толстое дерево, валит его, медленно выжигает и выскребает чёлн, и вот лодка готова. Роскошная, великолепная, и тут его пронзает мысль, я бы даже сказал, что хоть он и Робинзон Крузо, но в данном случае он  повёл себя, как настоящий мужик Рязанский, Харьковский, али ещё какой, что он эту лодку не дотащит до берега. Она великолепна, но она весит больше тонны – переборщил. Вот что такое фанатизм, который надеется на материальное. Вера надеется на Бога. Вера напоминает поездку, жизнь напоминает поездку вдаль, но это невидимый поезд. Мы не можем доказать бытия Божия, это понятно, потому что Бог по определению не доказуем, но можем ли мы доказать, что наша жизнь - это действительно поездка с определённой целью. Всё-таки, ведь когда мы говорим о пути Христовом, о пути веры, о пути надежды, это метафора. Метафора означает перенос значения с явления на … Так вот, когда я говорю: «путь Христов», я беру образ дороги и пути, и переношу не на явление, не на то, что явно, не на то, что открыто, а на то, что скрыто. И мне скажет мой друг, - где этот путь, где движение? Тебе кажется, что тебя трясёт, что ты подпрыгиваешь на стыках железнодорожных рельсов? Тебе кажется, что в тебе есть какое-то окно, и за этим окном пейзаж? Опомнись, какой пейзаж? Вот есть наш офис, вот кофеварка, вот бадья с водой, вон начальник за стенкой, вот он - мир, нету никакого пути. Вера есть уверенность в невидимом, вера, с точки зрения неверующего человека, это шизоидное, психопатическое, сумасшедшее состояние. Терпеть верующих можно, просто насколько мы терпим психопатов, которые всё-таки социально не опасны и поэтому не нуждаются в изоляции от общества. Вот что такое вера. Есть фанатизм. Фанатизм очень часто социально благоприятен, социально полезен. Тем не менее, верующий человек борется с фанатизмом, потому что он знает, что фанатизм – лжёт, фанатизм говорит, что по духовному пути можно двигаться только по команде. Не правда, команда отменяет самое главное в вере, отменяет уверенность в невидимом. Вера и религия тогда соотносятся, как желание Робинзона Крузо переплыть море, как знание Робинзона Крузо, что там, за горизонтом, есть земля, и как способность Робинзона Крузо создать средство для достижения этой цели. В этом отношении духовная жизнь - это путь, повозку для которого, и рельсы, и поезд делает сам человек. Это и есть религия, в каком-то отношении. Ну, как сказано в Священном Писании: «В пустыне сделайте прямыми дороги для Бога», как в древности ещё, во времена Спасителя, когда римский император изредка отправлялся на Восток навестить завоёванные римлянами земли, то для него, действительно, реально в горах прорубали дороги, спрямляли пути, чтобы он ехал с максимальной скоростью и комфортом, и некоторые такие дороги до сих пор сохранились. Вот путь веры, путь Христа. Крестный путь, иногда говорят. Но, прежде всего, это путь мой. Это означает, что наш поезд, он, прежде всего, летит по прямой, т.е. я иду к Богу, по дороге масса соблазнов. На самом деле, нету никаких соблазнов. Вспомним роман «Пятнадцатилетний капитан» или фильм по роману Жюль Верна, где преступник, чтобы сбить корабль пятнадцатилетнего капитана с пути, подкладывает под компас металлический топор, и корабль вместо Латинской Америки, приходит в Африку. Так вот, в нашей жизни нету никаких соблазнов, просто у нас под сердцем лежит топор, - он сбивает, и поэтому в нашей вере на первом месте - это обращение к Богу: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» Вот моё неверие - это топор у меня под сердцем. Я не так верую, чтобы идти к Тебе, и не оглянуться на красивую девушку. Я не так верую, чтобы идти к Тебе, и не свернуть к фуршету в Кремле, где осетрина на шпажках и красная икра, и ананасы в шампанском. Я даже, не так верую, чтобы идти к Тебе, и быть вежливым с людьми, не так верую, чтобы идти к Тебе, и соблюдать элементарные правила человечности. Верую, помоги моему неверию! Вера человека и религия человека порождает одно другое. Религия - и есть способ проложить рельсы вперёд. В этом смысле религия напоминает корабль, который продирается через льды. Не просто у него нос обит железом, но, если льды очень суровые, то надо выбрасывать с корабля якорь, закреплять его, и затем наматывать этот корабль на этот якорь, работая и винтом, и мотором, и вот этой лебёдкой, подтягивая себя. Вера личная, религия - это якорь, который забросила команда, это рельсы, которые проложены для нас, и дай Бог и нам тоже успеть проложить рельсу, чтобы, когда я умру, кусочек пути был пробит для тех, кто придёт за мной. Чтобы я вышел из вагона, когда придёт смертный час, и там, за спиной, остался не какой-то хлев, не что-то заляпанное и запачканное, а чтобы там стало комфортнее, чем было до меня, и чтобы, выходя из вагона, я не был бы подобен древним египтянам, у которых в гробницах надписи: «Кто коснётся…», «Кто ограбит, того боги покарают». Выходя из вагона, давайте благословлять тех, кто остаётся, и говорить им: друзья, я сделал всё, что мог, меняйте, но только с Богом, перетягивайте, перебивайте, переводите, но только ради Бога, как и я старался делать. Вот тогда наша вера и наша религия будут, как действительно уже не две металлические полосы, не рельсы, а как монорельсы - они сольются, и поезд двинется быстрее, но цель остаётся прежней.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Самая главная заповедь в христианстве, самое главное – быть верным в малом. Это то, к чему я ещё способен, ещё я способен удержаться за столом, чтобы встать, как говорят святые отцы, - встань из-за стола, чтобы тебе ещё хотелось есть, удержись и встань, не ешь. Этого я не могу, ну что вы, что вы, это слишком, это слишком! Второе, ещё более главное, ещё более важное, без чего вообще невозможна никакая духовная жизнь - обратив внимание на это, я убеждаюсь, кто я есть, и смиряюсь. И смиряюсь. У пророка Давида есть, знаете, какие слова, по-славянски скажу: «Аз есмь червь, а не человек», - вот с чего начинается духовная жизнь. Здесь есть ряд духовных моментов, не зная которых, человек не может правильно двигаться, более того, он может пойти совсем не туда. Что при этом очень важно, когда человек приступает к такому поведению, это очень необходимо – решимость, то, о чём говорил и на чем настаивал преподобный Серафим Саровский. Решимость, мы никак не можем решиться. Я  - христианин, но решиться жить по заповедям - нет, этого я не могу сделать, это нет, это я - нет. Представляете! Я боюсь в себе самом принять решение жить по заповедям! Многие ли приняли это твёрдое решение - жить разумно, осознав себя? Господи, помоги мне, вот отныне всё - я постараюсь жить по заповедям. Тот, кто принял это решение, он окажется перед лицом того, о чём мы сказали: насколько я слаб. И тогда отсюда возникает покаяние. Без покаяния нет духовной жизни, причём, покаяния, а не отчёт о проделанных грехах перед священником. Я особенно подчёркиваю это, потому что, как часто наша исповедь сводится именно к этому – перечислению, да ещё возьму и напишу вот такой вот талмуд батюшке, а сам пока на рынок схожу, а ты, батюшка, читай мои грехи, это называется – я каюсь, ох, как каюсь здорово! И читаю, и читаю, а он, бедный, не знает, что делать! Ну, ещё бы! Это называется покаяние, да? Где же моё раскаяние? Не отчёт нужен, а раскаяние нужно, в той степени, в которой я раскаиваюсь, уже меняется моё состояние души, ибо раскаяние, что предполагает? Решимость не повторять этого. Не делать больше таких вещей. Вот что такое раскаяние. Вот это вот состояние сопрягается - с чем? С молитвой. Как важно знать при этом, что такое молитва. К великому сожалению, к великому, часто, сожалению, и мы все знаем, - надо молиться, надо молиться, надо молиться. А что это такое – молиться? Все те, кто хоть немножко знакомились с христианской литературой, знают, кто впадал в жесточайшую, в дьявольскую прелесть. Кто впадал? Молитвенники. Вот это да! Так молиться ж надо. А-а, молиться... Значит, не надо? Опять мы - в крайности, мы только крайностями и живём. Лучше не молиться, да? А то вдруг начнёшь молиться, и в прелесть впадёшь. Как важно знать, какова же правильная молитва, как она совершается, о чём нужно молиться. Вы подумайте только, с какой картиной мы встречаемся, попробуйте взять магнитофончик и встать возле Матроны Московской, и спросите сотню людей или две сотни, о чём вы молитесь, вы услышите, и тогда узнаете православие каково! Кто - от селезёнки, кто - от печёнки, кто - от желудка, чтоб не пил мой муж, чтоб не гулял мой муж и т.д., и. т.п. Одни материалистические просьбы! Мы - совсем не христиане, какое там нам Царство Небесное, - землю, землю нам подавай! Нас только это беспокоит! Попробуйте, вы найдёте из этой сотни или тысячи ответов, хоть один, в котором будет сказано, вы знаете, о чём я молюсь, я молюсь о том, чтобы как-то мне избавиться от тщеславия, как-то бы мне избавиться от жадности, от зависти? Если вы такое скажете, на вас глаза вот такие сделают, - разве об этом надо молиться? Да, о печёнке, о селезёнке мы молиться будем. Материализм – полный. Это - православные христиане! Вот, оказывается, что нам дай, Боже, - блага на земле. То, что приходится говорить часто Западным христианам. Знаете, что им приходится говорить? Вы знаете, какая у вас заповедь, заповедь ваша, по которой вы живёте? - Ищите прежде всего того, что есть и что пить, и во что одеться, а Царство Божие приложится вам. Когда им это говоришь, они сначала мнутся, но соглашаются. А потом подумаешь, а мы, православные… А мы, православные, о чём молимся? А нам, что нужно? Чтоб не пил, не гулял, не воровал. Ну, не воровал - это ещё ладно, это хорошо. Не болел, счастливо вышла замуж, женился и т.д. Только блага на земле. В чём состоит молитва? О чём говорят святые отцы? Это же люди опытные! Мы же, когда какое-то дело начинаем, обращаемся к людям – каким? Опытным, которые это прошли и знают это, они дают нам консультацию, мы благодарны им. Наши консультанты, лучшие консультанты в духовной жизни, что они говорят нам о молитве? Если хотите, первое, что они говорят: если можешь, человек, не проси ничего у Бога, никаких земных вещей. Запомни, пожалуйста, Бог любит тебя! О том, что Он любит тебя, сам Крест свидетельствует, так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, чтобы всякий, верующий в Него, не погиб. Он готов дать нам любое благо, всё, всё, что угодно, поэтому, если можешь, - они говорят, святые отцы, поскольку понимают нашу опять-таки – что? Нашу слабость потрясающую. Если можешь, не проси у Бога ничего земного. Подражай и молись молитве Господа в Гефсиманском саду: «Отче, если возможно, да минует меня чаша сия, но не как Я хочу, а как Ты». Слова молитвы, которым Он научил: «Да будет воля Твоя, Господи, а не моя». Вы слышите, о чём говорят-то! Твоя, Господи, да будет воля. Причём, интересная у них мысль: тот человек, кто действительно от всей души согласится, мол, Господи, что бы ни было, вот, погибает мой сын – пьёт. Господи, да будет Твоя воля, - я не знаю, что лучше для кого. Вы слышите? Я не знаю, что  лучше. Неизвестно, спасся бы ли тот разбойник, который справа висел от Христа, если бы он не был бандитом, неизвестно. Он-то увидев всю мерзость, совершённых им деяний, увидев и раскаявшись, смог сказать Христу: «Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем». Вы слышите? Мы не знаем, что лучше, что он пьёт или не будет пить. Я не знаю, Господи, - Ты знаешь. Ты. Тот человек, который с такой верой обращается к Богу, - не я, Господи, не моя да будет воля, а Твоя, Господи, да будет воля. Тот человек, который с полным убеждением, с полной верой, сможет обратиться к Богу, к Богу с такой молитвой, вы знаете, тут уже дерзновенно я говорю, наверняка, на 99% Бог сделает даже то, о чём мы и не думаем.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы. Остановились мы с Вами на том, что Павел был первым апостолом, который был озабочен не только вопросами веры, но и вопросами устройства церковной жизни. Разрешение проблем, связанных с тем, как жить по-христиански, особенно для язычников, были гиперактуальными. На самом деле, непростой вопрос – как полную свободу во Христе не превратить в разнузданность, вседозволенность и безответственность. Одно дело, когда любой твой шаг регламентирован иудейскими правилами – оно, конечно, напрягает, но зато всё ясно. А если нет этих правил? Благо, Павел был человеком гениальным; он решал задачи, с которыми ранее никто не сталкивался - ему приходилось осуществлять как бы глубокий духовный перевод библейского Откровения и накладывать его на духовный и жизненный опыт совершенно новых народов. И он с этим успешно справлялся. Это очень важная особенность его служения – именно в этот исторический момент трансформировать, если так можно выразиться, благочестие Ветхозаветного Закона в праведность свободы во Христе, быть переводчиком в широчайшем смысле этого слова. При этом ему постоянно приходилось отстаивать дух свободы от поползновений иудаистского законничества. Недаром, например, его «Послание к Галатам» так и называют благовестием христианской свободы.

Но служение Павла не могло радовать ни иудеев, ни многих христиан из евреев. Также, как многие обвиняли Стефана – мол, зачем он дразнил гусей - гонение-то в результате было воздвигнуто на всю Церковь, в то время, как далеко не все её члены разделяли революционность, так сказать, позиции Стефана. И вот теперь точно также многие говорили, что, мол, из-за Павла нас гонят. И это тоже очень важный момент.

Тут есть ещё некоторая сложность. Дело в том, что конфликт с иудейством имел место и внутри Церкви, и вне её. В частности, вы помните обличение Павлом коринфской церковной общины, или там, галатов? Дескать, «вы возвращаетесь к бедным и немощным началам» (то есть к Ветхозаветному Закону). Как такое могло быть? Иудействующие сбивали с толку начинающих христиан – говорили им, что, мол, если Вы хотите быть угодными Богу, должны быть обрезаны и исполнять все 613 правил иудаизма. А Павел ваш – того – неправославный, так сказать, неканоничный. Как раз по этому поводу и вопль Павла: «они вышли от нас, но не были наши», а так же говорит, что «иудействующие проповедники хотят вас отвести от свободы, которую даровал вам Христос». Т.е., вот эти иудаистские агитаторы, которые называли себя христианами, но не принимали решения апостольского собора, старались убедить церкви из язычников, что те таки должны соблюдать Ветхозаветные правила. А так как иудействующие, конечно, знали Закон и Писания гораздо лучше, чем новоначальные христиане из язычников, то их проповедь часто имела успех. Они даже добивались того, что некоторые церкви от Павла отворачивались. Скажем, видимо, из Коринфской церкви как-то раз Павла даже выгнали с позором. Кроме того, иудействующие ещё хвастались тем, что «знали Иисуса по плоти», а Павел говорил: «я Иисуса по плоти не знаю».

Значит,конфликт с иудейством был, во-первых, внутренним - для многих иудео-христиан иудеи-нехристиане оказывались ближе, чем Павел. Апостол язычников в их глазах был настоящим предателем. Для них то, что делал Павел, выглядело именно как предательство Закона. В то время, как иудеи-нехристиане в их глазах были просто по неведениюне знающие Христа. У Павла – грех ведения. Мол, знает, что творит, но продолжает бесчинствовать.

И внешниегонения от иудеев также весьма хорошо описаны в Деяниях. Помните, как часто иудейская синагога была инициатором преследований Павла, его осуждения и даже клеветы перед властями? Здесь, конечно, можно сказать, что реакция церковного иудейства изнутри христианских общин и нецерковного иудейства снаружи были проявлением одного и того же – неспособностью расстаться с религиозной парадигмой законничества.

Ну а любое действие, как известно, порождает противодействие. Христиане из эллинистов, а особенно из язычников, для которых Ветхозаветные предписания Закона были чужды, к иудействующим начинали испытывать неприязнь. А это привело в конечном итоге к полному отторжению христиан от иудейства. Если в начале, как Вы помните, христианство было как бы авангардом иудейства, то позднее эти две мировоззренческие модели, конфликтуя друг с другом, стали расходиться врозь. Разрыв, конечно, происходит не сразу, но вот процесс уже пошёл.