Лев Николаевич Толстой – фигура противоречивая – гениальный мыслитель, безусловно, выдающийся писатель, религиозный деятель, в какой-то момент вошедший в конфликт с Церковью. В чём-то праведник, в чём-то грешник, но однозначно заслуживающий глубокого уважения. Отец Яков Кротов с особенным почтением относится к этой незаурядной личности – ему и слово.

Яков Кротов:

- Какой образец покаяния я бы мог предложить современному человеку, как верующему, так и не верующему – Лев Толстой. Владимир Ильич называл его «зеркалом русской революции», в этом есть свой смысл, потому что образ зеркала означает совсем не то, что думал Владимир Ильич. Зерцало, так называли зеркало в средние века, имелось ввиду, что в зеркале человек видит своё настоящее лицо, поэтому автор жития Преподобного Сергия Епифаний Премудрый, он говорил – церковь Святой Торицы, она была в центре монастыря, и на неё глядели, как на зеркало, потому что глядя на Бога, человек видит своё истинное лицо. Так вот, Лев Николаевич - зеркало революции, потому что, если бы действительно русские революционеры читали Толстого и глядели на него напряжённо и с вниманием – революции не было бы. Потому что, что такое Лев Толстой? Идея. О чём больше всего писал Толстой, конечно, особенно в дневниках? Вот сейчас я хочу говорить о нем, не как об авторе романов, а как о религиозном деятеле. Вы знаете, часто о Толстом говорят, - о ненасилии, ненасилие - не наш метод. Послушайте, давайте подождём про ненасилие, а вот Лев Толстой «Исповедь», главное первое его религиозное произведение, оно о чём? Оно исповедь. В чём каялся Толстой? В прелюбодеянии. Толстой болезненно переживал, что он не может справиться со своей похотью, что он не может справиться со своей сексуальной силой, силой, а не слабостью, потому что есть люди, которые, как говорил Розанов – младший современник Толстого, - люди лунного света, им легко быть целомудренными, потому что они не очень-то и способны. А Толстой, извините меня, это - не глыба, это живой мощный человек, которого вело в сторону, и он в такие года в дневнике записывал, что сегодня согрешил с какой-нибудь Маней, столько детей его бегало по Ясной Поляне! Я вас уверяю, что и сейчас, и во все века среди православных, католиков, протестантов, «козлов», вроде Льва Толстого, пруд пруди, а вот таких «козлов», чтобы каялся, очень мало, чтоб хотя бы понимали всю глубину своего падения - у нас таких очень мало, а Толстой – каялся. Причём, часто он это делал публично, дневники, в конце концов, он писал для других, - берите и читайте. Поэтому, может быть, он и звал к ненасилию, потому что ведь эти, как раньше говорили девки, их почему девками называли, они были рабыни дворовые, - он же ещё жил во времена крепостного права, они отдавались не по любви, а потому что барин пришёл, хозяин, она для него - вещь. Ну, тебя он может не накажет, а мужу потом припомнит, или детям припомнит. Вот оно насилие где. Главное насилие всегда не на поле битвы, главное насилие всегда в семье. И вот Толстой - про ненасилие - это ведь не вопрос - идти в армию или не идти. Это вопрос - бить жену или не бить, это вопрос - изменять жене или не изменять. Это очень простые вопросы. Бить своего ребёнка или нет, давать подзатыльник, шлёпать или нет - вот, где линия. Насилие или толстовство? И не говорите мне, что Толстой - простой христианин. Матерь Божия давала Иисусу подзатыльники, как вы думаете? Нет. Спаситель апостолов учил ремнём? Нет. Ну, один раз торгующих, сплетя верёвку. Но не ремнём, и только выгнав. Не нравится вам человек, выгоните его из своей жизни. Спаситель выгонял торговцев из дома Своего. Дом Отца - это и Мой дом, а мы норовим в чужих домах в основном наводить зачистку, а в своём, понятно, сор из избы не выносим. Так вот, христианство начинается там, где выносим сор из избы, где мы не боимся показаться смешными, развратными, склочными, не боимся об этом говорить. У первых христиан вообще не было тайной частной исповеди, только публичная, вот давайте, пробуйте, восстанавливайте христианство таким образом, не других бичуя, а самих себя. Вот это будет по-евангельски. На самом деле, я, конечно, полушучу, но важней всего запомнить вот этот принцип. Действительно, может быть, ни Амвросий Оптинский – великий, любимый мною святой, никто другой не даёт такого современного примера в современной форме, как Толстой – работать до упаду, писать до упаду, грешить до упаду, и после этого ты получаешь право сказать Богу всё, что угодно, другим людям, что угодно. Но для этого, ещё раз повторю, - как Толстой – работал до смерти, не пил, блудил, и каялся до смерти. До самой смерти. Так что, прежде, чем говорить что-то про ненасилие, про толстовство, вообще про современный мир, давайте скажем про себя, а там уже поглядим, останется ли у нас время на критику других.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Основной центр борьбы с пьянством - не с полным неупотреблением вина, а с пьянством - заключается в том, чтобы человек принял христианство не головой одной только, не формальным хождением в церковь, не формальным подходом к батюшке – подошёл на исповедь, отчитался в грехах, а на самом деле, каким был, таким и остался, не просто к приходом к причастию. Всю жизнь можно ходить причащаться, и - каким был, таким и остался. Постоянно задаётся вопрос, что такое? Вот недавно буквально спрашивают меня, - я уже двадцать лет хожу в церковь, а я не вижу в себе никакого изменения. Вы слышите, какой страшный вопрос, я не вижу в себе никакого изменения! Что мы можем ответить на это? Почему нет изменения? Потому что не ведётся никакой христианской жизни. Вы слышите? Скажет, - как не ведётся? Хожу каждый воскресный день, по всем праздникам, хожу к исповеди, хожу к Причащению, посты соблюдаю и не вижу в себе никакого изменения. Что проку тогда от такого христианства, от такого православия, что мы думаем, что мы зарабатываем, что ли этим, что ходим в церковь? Богу не нужны заработки, наши труды. Воздаяние, - как писал святой Исаак Сирин, бывает не за добродетели, вы слышите, вы слышите, какие страшные слова пишет – не за добродетели: я не пью, не ем, не сплю... Вы слышите, какие страшные слова! Воздаяние бывает, - т.е. вот мучает вопрос, что же во мне ничего нет, во мне должно что-то быть, воздаяние, ощущение Бога, действие Бога. Изменения меня, воздаяние бывает не за добродетели, и не труда бденного ради неё, а рождающегося от них, от этого труда - воздержания, от рождающегося от них смирения. Задача христианской жизни, чтобы человек увидел, кто он есть на самом деле, увидел, что он и нищ, и убог, и наг в духовном плане. И когда даже мы обращаемся к другим людям, к тем же пьющим и непьющим, или хотим научать, да избави Бог видеть себя лучшими их и обучать их, - не будет никакого проку тогда в наших словах и в наших проповедях. Итак, почему же не бывает никакого проку, никакого изменения? Почему даже православные столько пьянствуют, столько развратничают, и воруют, и ведут языческий образ жизни, и, кажется, ходят в церковь, и всё делают, - в чём же дело? Ответ один. Они ничего не делают в плане духовной жизни, ведут церковную жизнь, вот такой термин есть – воцерковлённый человек, ой, прямо сладость такая! Ай-яй-яй! Никакой духовной жизни он не ведёт. Самое главное, о чём, мне кажется, надо говорить, - первое, если мы обращаемся, хотим кому-то помочь не стать на путь пьянства, этого безобразия, мы должны действительно убедить человека, убедить этих людей в христианской вере. В христианской вере убедить, что вот только в ней может быть смысл жизни, вот только где перспектива жизни, вот, где действительно мы можем получить то благо, о котором говорит Священное Писание: «Око не видело, ухо не слышало, и на сердце человека не всходило, что уготововал Бог любящим Его». Второе, - хорошо, я понял Бог есть, да и христианство верно, смотрю – такие же, как и все, и я, кажется. А что делать? Вот на что особенно в наше время надо обратить внимание? В чём же состоит духовная жизнь с самого начала, что я должен сделать, чтобы, ну, в конце концов, немного почувствовать того Бога, в Которого я верю, того Христа, Которого я стал признавать, ту церковь, в которую я уже хожу, кланяюсь, крещусь, и остаюсь, как был столбом дубовым, таким и остаюсь. Что же нужно сделать? В чём состоит духовная жизнь, в чём первые, если хотите шаги, с чего надо начать человеку? Первое, в чём заключается ошибка очень многих христиан, в том, что они не знают, какая самая главная заповедь в нашей жизни. Если вот так спросить, все ответят – любить, любовь. Ой, какие молодцы, - хороши! Сразу - сто первый этаж, а фундамент какой? - сразу любовь! Да, разве я могу любить эту стерву соседку, или этого негодяя обманщика, или этого проходимца? Вы что? Чтоб у меня любовь была? Да его в тюрьму надо сажать! Какая самая главная заповедь? С чего человек должен начать свою духовную жизнь христианскую? С чего? Я сажусь за стол, и не могу удержаться, наелся, сыт, мой живот кричит, - хватит, сейчас разорвусь! Как, хватит? А тут соловьиный язычок ещё лежит! Как его ещё не съесть? Я иду по улице, смотрю, а тут девицы такие идут - всё, мои глаза, как лукошки, начали сверкать во все стороны. Да, ты же женат, ты что, с ума сошёл? У тебя жена, что с тобой творится? Пришёл домой с работы, левой пяткой правую кнопку - и телевизор заиграл. С чего надо начинать? Есть великая заповедь Евангелия, которая, вы знаете, удивительно уплывает из нашего сознания. Какая это заповедь? Быть верным в малом.

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои рассуждения о жизненном пути христианина на примере замечательного человека - отца Павла Адельгейма.

В.Веряскин:

- В 1964 году, по окончании Семинарии, отец Павел был рукоположен в священника. В этот период его служения, ему удалось, несмотря на противодействие властей, построить новый храм - в те годы это был практически беспрецедентный случай. Представьте себе: программа построения коммунизма, а значит, уничтожение церкви – сведение ее к нулю, каждый год закрывают храмы, уже построенные, действующие. Ну, а как было? Не издавалась духовная литература, поэтому некоторые из прихожан, которые работали, там, секретарём-машинисткой, они тайком перепечатывали под копирку 4-5 экземпляров молитвослова или чего-нибудь ещё, а это считалось распространением нелегальной духовной литературы - самиздата. А если священник вообще хотел просвещать народ, в частности, отец Павел Адельгейм, он начитывал на магнитофон - тогда бобинный, такой, ленточный, например, Евангельские зачала, толкования на них, и Златоуста, особенно на Апокалипсис, - тогда люди ждали, что вот-вот конец света наступит с наступлением коммунизма, раз будет конец веры, - «Сын Человеческий, пришед, едва ли найдёт веру на земле». А он разъяснял, что, скорее всего, коммунизма не будет, а конца света - тем более не будет. И естественно, он эти лекции на бобинах людям тоже давал, и его обвинили в занятии запрещённым промыслом. Потом у него дома при обыске нашли наградную саблю его деда, обвинили в хранении холодного оружия. А поскольку он, не стесняясь, говорил, что у нас ограничивают свободу совести, то его обвинили по статье 190 в клевете на советский государственный общественный строй. И в итоге арестовали, осудили и посадили на три года в тюрьму. И в той исправительной колонии, в которой он отбывал срок, был бунт заключённых, волнения, и ему, нарочно или нет, отрезало пилорамой ногу, он стал инвалидом. Но он досидел срок, на деревянном протезе вышел на свободу после трёх лет отбывания, и уже продолжал служить священником, сначала там же, в Средней Азии, а потом переехал во Псков, и с 1976 года он служил и был клириком в Псковской епархии. Вы знаете, в те годы, это был период брежневского застоя, потихоньку кое-что можно было делать в оставшихся храмах, но активно не выступать против. И поэтому он, просто, тихо трудился, и созидал эту приходскую общинную жизнь. Но когда наступило время перестройки и гласности, то он, естественно, активизировал свою деятельность, когда уже перестали за это открыто преследовать. И к 1992 году, уже после распада Советского Союза, он открыл регентскую школу, приют для детей-сирот и детей с дефектами развития. И естественно, поскольку он так служил самоотверженно, у него были симпатии, которые ему помогали, и в стране, и за рубежом, и поступали в фонд и средства вспомогательные, и он развернул эту деятельность широко и самоотверженно. Но сменился епископ. Пришёл новый епископ, и этот новый епископ, сразу, когда увидел на епархиальном собрании Павла Адельгейма, сказал, - твой однокашник Лёня Свистун, теперешний архиепископ, там, Винницкий или Уманский, - рассказал мне о тебе и предупредил, у нас никогда не будет с тобой ни ладу, ни миру, никаких отношений. Я думаю, что вы вряд ли слышали имя митрополита Евсевия Псковского и Порховского, а отец Павел Адельгейм известен всему миру, потому что он написал книги «Догмат о церкви», много статей, его приглашали на разные конференции и церковно-богословские, в том числе, и благотворительные. Он был членом попечительского совета Свято-Филаретовского богословского института теперешнего, вместе с митрополитом Антонием, и архиепископом Михаилом Мудьюгиным. И понимаете, епископу было это невыносимо, что какой-то рядовой священник известнее и уважаемее, чем он – церковный администратор, и он его начал, мягко выражаясь, гнобить. Кстати, можно было бы сказать, подумать, может быть, в характере и в действиях самого отца Павла Адельгейма было что-то, что вызывало такую реакцию на него, в том числе, и епископа. Дело в том, что, скорее всего, в характере епископа было это, потому что он не только к отцу Павлу Адельгейму так относился. Например, вы многие слышали, и любили, и читали архимандрита Зенона-иконописца, - его книги об иконописи, его иллюстрации, его росписи, так вот, он тоже был клириком Псковской епархии, и его тоже запретили в священнослужении, как раз этот митрополит Евсевий. Поэтому любое, что просто выходило за какие-то пределы его тщеславия, самолюбия, дисциплинарного властного подхода, он старательно уничтожал, запрещал и т.д. Пришлось вмешаться патриарху, и освободить от запрета архимандрита Зенона, вопреки воле местного митрополита Евсевия. Так что, представьте себе, вот почему мы сегодня говорим о том, что у нас может быть местный архиерей - мини-Папой со своей инквизицией.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Как мы уже говорили с Вами, юго-восточное Средиземноморье во времена земной жизни Спасителя и вообще в апостольский век было как бы плавильным котлом культур, религий и мистических практик. Греко-римский мир встречался и с Египтом, и с Сирией, и с Персией. Греко-римская культура сталкивалась всё с новыми и новыми этносами, всё новыми и новыми цивилизациями. Так вот, нам с Вами очень важно сейчас подчеркнуть, что входящие в Церковь язычники имели интеллектуальные, бытовые и культурные интересы, очень сильно отличающиеся от интересов христиан из иудеев.

Но была и промежуточная прослойка христиан – эллинистическая. Ну, мы говорили с Вами, что эллинисты – это иудеи рассеяния, диаспоры, жившие в разных городах и селениях римской империи бок о бок с язычниками – люди, как минимум, двух цивилизаций. И вот именно из такой среды Божьим Провидением и выходит апостол Павел. Он был человеком, идеально подходящим для своей миссии, потому что владел двумя культурами; он - человек Закона, «фарисей из фарисеев», глубочайшим образом знавший Священное Писание и иудейский Закон. А с другой стороны – он был человеком, принадлежащим к высшим слоям городского малоазийского культурного общества. Как мы уже знаем, его родители были римскими гражданами, соответственно, римское гражданство имел и Павел. О том, что апостол был знаком с языческой литературой, свидетельствуют, как мы говорили с Вами, скрытые цитаты в Павловых посланиях из произведений античных поэтов.

Ещё так же следует отметить, что тогдашний мир, ойкумена Римской империи или Pax Romana, был гораздо более маленьким, чем наш земной шарик. Даже сейчас, если мы хоть как-то следим за информационными потоками, то видим, насколько маленькая наша планета, насколько тесен мир, и как в нём всё тесно связано. Но в те времена мир цивилизованный, который не варварский, был совсем крохотный. Помните, проконсула Галлиона, с которым Павел столкнулся – так он был родным братом философа Сенеки. Даже в 4-м веке, скажем, император Юлиан учился вместе с Василием Великим и Григорием Богословом у выдающегося учителя риторики и философии Либания в Никомедии. А потом этот Либаний переехал в Антиохию и там учил Иоанна Златоуста. Вот так всё связано - очень маленький мир. При этом этот тесный мир отличался колоссальным разнообразием. Именно поэтому для успешной миссии Павел должен был родиться именно в той поликультурной среде, плюс, получить именно то иудейское образование в иерусалимской школе рабби Гамалиила, кое он и получил. Он был очень ценной находкой для проповеди Евангелия и устроения Церкви, состоящей из самых разных её членов.

Проблем, причём, новых и неожиданных у Павла было, хоть отбавляй. С иудеохристианами – там понятно, они не могли расстаться с Ветхозаветным законом и не только для себя самих переносили его в христианство, но и других норовили закабалить исполнением иудейских предписаний. Этот вопрос, в общем и целом, был решён на собрании апостолов и старейшин Иерусалимской общины, на котором решили не обязывать входящих в Церковь из язычников обрезываться и исполнять прочие из 613-ти правил иудаизма. Нельзя сказать, что после этого всё было гладко, но как-то оно срасталось.

Вылезла на поверхность другая проблема. Хорошо, бывших язычников любезно освободили от этих Ветхозаветных предписаний и от всего корпуса Закона, и корпуса толкованийна Закон, и корпуса толкований на толкованияЗакона – ура, свобода!  Но тогда возникает естественный прагматический вопрос – а как жить язычникам, если для них нет никаких правил?

На самом деле – вопрос этот далеко не риторический даже на день нынешний. Человек, начинающий христианскую жизнь, приходит в Церковь, и если у него это серьёзно – первый и основной вопрос, встающий перед ним: «как соблюдать?». Вопрос даже не о вероучении, не о Христе, а – как соблюдать? Вчерашним иудеям было проще – они могли жить по инерции Завета Ветхого – никто им этого не запрещал. А Ветхозаветные правила с их толкованиями и все споры раввинов о Законе были связаны с вещами практическими, жизненными – как соблюдать, как исполнить правилаблагочестия в жизни, даже не столько - как веровать, сколь - как жить?

Здесь мы должны понять, без чего остался язычник, входящий в Церковь. По-старинке, греховно-разгульно, с оргиями, он уже жить не может, а по-новому – это как? В христианстве нет внешних столбов, нет внешних опор. А вопросов, как жить - множество. И поэтому Павловы послания к Церквам – они как раз в основном и направлены на разрешение разных вопросов жизни - вопросы еды, вопросы брака, что делать с рабом – если ты христианин, и у тебя есть раб, тоже христианин, и т.д. Что делать, когда твой брат согрешает, вопросы учительства и прочие.

И на все эти вопрошания отвечать просто необходимо - люди учатся жить по-христиански. Но ответы на многие из этих вопросов не лежали на поверхности. И Павел должен был, решать подчас нелёгкие задачи, требующие сил и физических, и интеллектуальных, и духовных.