С какого века или тысячелетия начинается история изобразительного искусства – так и не скажешь. А христианской иконописи? Где-то века со второго. Но процесс развития этого дела, он какой-то был неровный, скачкообразный. Скажем, вот 15-ый век в истории западного искусства – это прямо-таки вертикальный взлёт. Несколько слов по этому поводу отца Якова Кротова.

Яков Кротов:

- Пятнадцатый век в истории человечества, в истории христианского человечества. Пожалуй, ну, как известно - кватроченто, говоря по-итальянски, т.е. век, название которого начинается с четырнадцати. Это то, что называется новая живопись, арс-модерн, новое искусство, новая набожность. Прежде всего, знаменитое «Подражание Христу» Фомы Кемпийского. Но мне кажется, что живопись 15-го века важнее, чем его тексты, и вот почему. Вот открыли Америку, оказывается, земля больше, чем нам казалось. А что открыл Микеланджело, что открыл Леонардо да Винчи или, тем более, Рафаэль? Я в скобках замечу, ну я же советский человек, я со всеми этими художниками знакомился в репродукции журнала «Огонёк» и на отрывном календаре, и мне всегда казалось, что Микеланджело - О! Леонардо да Винчи - два О! Ну, Рафаэль, какой-то он слащавый, конфеточный, как Илья Глазунов. А потом было чудо. Господь меня привёл в Сикстинскую капеллу, там, конечно, Микеланджело – О! Но Рафаэль это - не О, это запредельно! Оказывается, искусство делится на то, которое не много теряет, когда делают его копию, и на то, которое теряет всё. Рафаэль в репродукции теряет всё, надо видеть оригинал. Ну, таков он - человек, на фотографии это же мы - не мы. И вот пятнадцатый век показал людям, что может быть подлинным, а что может быть репродукцией, ведь заповедь: «Плодитесь и размножайтесь», там же ведь «репродукция» - это размножение по латыни. Так вот, можно размножаться, и делать ребёнка своей репродукцией, своей копией, это всегда будет плохо, а можно делать его - как Божье творенье. Вы понимаете, вот допустим, к нам приходит ребёнок и говорит: вот я нарисовал то-то и то-то на этой картине - Христос, Который то-то, то-то делает. И мы думаем, какой набожный человек - хорошо, а потом человек показывает, что он нам нарисовал, и мы хватаемся за голову в ужасе, потому что это каля-маля, это не красиво, это уродливо. Да, конечно были великие иконы и до 15 века, но в целом живопись и иконопись Средневековья - это всё так. Ну пусть искусствоведы говорят, что всякое искусство равноценно, но я знаю одно – мир не таков, а мир таков, каков он у итальянских художников. Мне могут говорить, это иллюзорная живопись, это обманки, это вот то сё. Нет, и  всё-таки Рафаэль лучше византийской иконы. Ну что делать? Вот режьте меня, я напоминаю, что в 19-м веке православные в основном вешали изображения Христа итальянские, ну, итальянского стиля: Гвидо Рени «Христос в терновом венце» всюду висел. Почему? Икона - слишком плакат часто, икона хороша тем, что на неё можно не смотреть. Вот на западной стене храма страшный суд нарисован, я повёрнусь к нему спиной, я знаю,  она там есть, но молюсь я Богу, в этом смысле, пускай Рафаэль будет Рафаэлем, а в храме будет икона, чтобы я мог смотреть через неё, она не останавливает. Но, если речь идёт всё-таки, чтобы увидеть, каков мир на самом деле, каково творение, - лучше Рафаэль. Может быть, фотография, потому что человек ищет правды, и иконопись говорит правду символически, а живопись - современную правду не символически. Мы что, предпочтём настоящий хлеб или, как Буратино, купимся на нарисованный котелок? Еще раз скажу не в утверждение икон: иконы честны приемлем, целуем, поклоняемся, молимся перед ними. А перед Рафаэлем, пусть и не молимся, но зато мы им живём. Я перед едой молюсь, на еде я не молюсь. Вот икона - она перед едой, а современный мир, который создаёт вот всю эту красоту, это еда для ума, для сердца и т.д. не будем на него серчать, а будем стараться приготовить что-то своё.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Раб удовольствий необходимые потребности делает путями страстей. Вместо пищи, ищем наслаждения чрева, одежде предпочитаем украшения, полезному устройству жилища – их многоценность. Вместо чадородия обращаем взор к беззаконным, запрещённым удовольствиям, потому что широкими вратами вошли в человеческую жизнь и любостяжание, и изнеженность, и гордость, и суетность, и разного рода распутства. Святые отцы утверждают, что первородное повреждение, которое так называет Василий Великий, оказалось зыбкой почвой, на которой очень легко человеку не удержаться, - это, как лёд, как скользкая поверхность, по которой нужно очень осторожно идти, чтобы не упасть. Так вот, оказывается, эта первородная повреждённость, она становится такой зыбкой почвой, на которой происходит уже уклонение человека от нормального образа жизни, и он ниспадает в неестественный и противоестественный образ жизни. Вот, оказывается, греховные, порочные страсти, все они возникают на почве вот этих непорочных совсем страстей или непорочного чувства. Ещё раз напомню вам, что вот это первородное повреждение является зыбкой почвой, из-за которой возникают наши личные грехи. Нельзя забывать, что, оказывается, любой наш грех, нанося рану нашей душе, оставляет на ней след, и ладно бы ещё, если бы этот след имел значение, пусть отрицательное значение, но только для меня, - самое печальное то, что грех, будучи явлением духовным, какой бы грех ни совершался, душой или телом, будучи явлением духовным, он откладывает свой отпечаток на наследственную сторону жизни человека. Т.е. если хотите, выражаясь языком уже биологическим, накладывает отпечаток на наш генотип. Любой грех. До тех пор, пока он не изжит, не изжит искренним покаянием. И вот этот отпечаток, и если хотите, опять-таки выражусь тем же языком, это духовная мутация, которая происходит в человеке, она уже как таковая передаётся потомкам. Поскольку все мы грешим по-разному, но грешим все, то первое, о чём нужно сказать, что все мы, без исключения, наполнены полным мешком всех ран, какие только человек может себе нанести. Духовная сторона нашей наследственности поражена, действительно, со всех сторон, потому что нет таких грехов, которые наши предки не совершили, наверное, ну всё есть, и в какой мере! Но при этом надо отметить, при всём это надо отметить другое, что, тем не менее, в каждом роду есть нечто особенное, также, как и в каждом человеке есть особенно глубокие раны, наносимые себе. Например, постоянный путь убийств, путь разврата, он накладывает особенно глубокий отпечаток на этот род, недаром есть такое выражение: «род Каина» - каиниты. Помните, кричали: кровь Его на нас и на наших детях! Ведь кричали не почему-либо, верили, что это накладывает отпечаток на род. Так вот, каиниты - пожалуйста, это же явление реальное, есть роды такие, и вот это тоже надо учитывать. Оказывается, это тоже является характеристикой для всех нас, мы все в каком-то роду, все мы являемся веточками того или иного рода, и в нас есть в каждом что-то, что особенно выделяет нас из других ветвей человеческого рода.

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои рассуждения о жизненном пути христианина на примере замечательного человека - отца Павла Адельгейма.

В.Веряскин:

- Вот многие, кто хочет посерьёзней, поглубже осознанную веру в себе какую-то носить, они читают что-то. Вот смотришь, «Добротолюбие» стоит - пять томов – читают люди что-то. И некоторые начинают говорить сегодня: давайте в школе изучать, в том числе, «Добротолюбие». Учить детей доброте. А оказывается, там не добротА имеется ввиду, а добрОта, по-старославянски, «добрОта» это красота. «И возжелает царь доброты твоея», - как в Псалтыри говорится, в том числе, пророчески, оказывается. Так вот, добротА - это нравственное понятие, а добрОта - это понятие эстетическое и онтологическое, и поэтому - изучить «Добротолюбие» и реализовать в себе доброту, это значит, быть прекрасным, красивым перед Богом по своему духовному строению, когда человек различает в себе дух, душу и тело, правильно себя духовно устрояет внутренне, он становится ладным, ладноскроенным перед Богом, оказывается, и правильно устроенным - красивым и прекрасным с духовной точки зрения, и тогда эта его доброта – красота перед Богом, как раз и являет его онтологический статус, даже, если он сам физически безобразен и некрасив. Это понятие относительное - физической красоты. А духовной красоты, как написал поэт Константин Бальмонт:

Одна есть в мире красота

Любви, печали, отреченья,

И добровольного мученья

За нас распятого Христа.

Понятие красоты изменилось. Для античных греков было одно содержание красоты, а, оказывается, для христианства изменилось содержание понятия красоты, - это более духовная красота, и поэтому это понятие мы с вами уточняем. И сегодня мы попробуем применить вот эти маленькие уточнения конкретной личности, одного человека, который погиб недавно в августе месяце во Пскове. Вы знаете, я лично с ним общался, и могу сегодня привести вам свидетельство о его жизни, в том числе, на мой взгляд - святой. Мы с вами пройдёмся по этой жизни, проанализируем и подумаем, может быть, среди нас живут святые, а может, мы их не различаем. Не случайно книжка за последние два года получила широкое распространение «Не святые святые», и многим понравилось такое парадоксальное название тоже. Так вот, отец Павел Адельгейм, запомните это имя и эту фамилию. Церковь христианская, она наднациональна. Иногда нам говорят, вот это Русская Православная Церковь, это - Украинская Православная Церковь… Ну, вы знаете, сложная история была у всех государств, которые существовали на территории СССР, в том числе, на которой мы сейчас живём, или Бог судил нам жить. Так вот, в своё время руководители государств приглашали иностранцев, чтобы они как специалисты приезжали из-за рубежа и жили на этой земле, и помогали нам то землю пахать лучше, то чугун выливать чище, и поэтому приглашали голландцев, немцев, англичан, и в то же время приехали во времена Петра и Екатерины немцы, и эти немцы обрусели. Так вот, отец Павел Адельгейм происходил из обрусевшей адельгеймской семьи. Но, вы знаете, Первую мировую войну называли Германской войной    , потому что, в том числе, и с Германией воевали. Когда совершилась революция, дед отца Павла Адельгейма под Киевом имел небольшое имение Глухивцы, и за это его большевики расстреляли как помещика в 1938 году. Отец его был сыном этого деда Петра, и был творческим человеком, поэтом и артистом, его расстреляли в 1942 году, потому что германская война вторая, и немцы пришли, а ты - немец по происхождению. И руководители Советского Союза думали, что они, немцы, могут перейти на сторону фашистов, и их или ссылали, или расстреливали, и вот его отца тоже расстреляли, а мать, поскольку она была замужем за немцем, но сама была русская - по фамилии Пыляева Татьяна - сослали в Среднюю Азию, в Казахстан. И в 1938 году родившийся маленький мальчик был отобран у осуждённой мамы и помещён в детский дом, потому что тогда были специальные дома для детей врагов народа, где их уже перевоспитывали на советский манер. Но поскольку наступил 1954 год, и после смерти Сталина кое-что начало меняться, разрешили взять с собой в ссылку и мальчика этого малого, и мама оказалась в Казахстане с этим маленьким мальчиком Павлом. Вы знаете, трудно на сегодня представить, мы иногда не ценим свободу и количество и качество сегодняшней духовной жизни, а тогда, например, и в Северном Казахстане, и граничащим с ним Алтайском крае, где я родился в 1953 году, была на самом деле духовная пустыня - на тысячи километров вокруг не было ни одного храма. Вот у нас, например, в Алтайском крае, который больше Англии площадью, было всего три храма на весь Алтайский край - в Барнауле, в Бийске и Рубцовке. То же самое было и в Северном Казахстане, где отбывала ссылку мама Павла Адельгейма. Но уже тогда маленький школьник - 13-ти лет, очень интересно, в этой немецкой обрусевшей семье он имел о родителях память и пример, и в маме своей – терпения, веры, упования, надежды, любви, и он нашёл в Караганде маленькую общину христиан. Там был священник - отец Севастьян, как он пишет в своих воспоминаниях, и тот начал к нему ходить и ездить периодически, потому что это была, ну как вам сказать, маленькая церковная община – полулегальная, или, скорее даже, не нелегальная – катакомбная, потому что в те годы они служили по частным домам, на переносном антиминсе, в небольшом количестве, соблюдая определённые правила конспирации. И вот тогда, глядя на молитву и служение этого отца Севастьяна, - я фамилию, если честно, не помню в настоящий момент, но я знаю, что он был причислен к лику святых в числе новомучеников советского периода, фамилию потом можно уточнить, - так вот, этот юный школьник, будущий священник отец Павел Адельгейм, тогда приобщился к вере и к христианству в этой общине тогдашней катакомбной церкви. А вы знаете, это накладывает некоторый отпечаток, потому что создаётся как бы изначальное некоторое скептическое отношение к действиям властей легальных. Этот раскол можно нести, может быть, даже через всю жизнь - обоснованно или не обоснованно. Поскольку началась после смерти Сталина, как мы называем, хрущёвская оттепель, то будущий отец Павел Адельгейм, переселился из Казахстана в Киев к своим родственникам, это был 1954-й год. И поскольку при Сталине после войны, в том числе, и для того, чтобы опереться на верующих, и в благодарность за то, что они помогли в политике Сталина во время войны и во многих других его вопросах, была отдушина определённая при Сталине, и, в общем-то, количество верующих, открытых храмов, духовных учебных заведений возросло. В том числе, функционировала и Киевская Духовная семинария, и Киево-Печерская лавра. И в 1954-м году Павел Адельгейм поступил послушником в Киево-Печерскую Лавру, но поскольку ему ещё не было 18-ти лет, он не был совершеннолетним, то, естественно, ему не могли дать официальный статус насельника монастыря, или монаха, или послушника, и он опять тайно, не легально был принят и жил в келье регента монастырского хора - игумена, и выполнял послушания чтеца и пособника по хозяйству, а когда уже подрос и ему исполнилось 18 лет, то он был уже и проводником паломников по монастырю, и рассказывал уже посетителям о Христе, и о вере, о монастырской жизни, и о подвижничестве. В 1956 году, когда ему исполнилось 18 лет, он поступил в Киевскую Духовную семинарию.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Сегодня давайте отметим с Вами тот факт, что первоиерархом Церкви середины 1-го века был апостол Иаков. Конечно же, так можно сказать лишь условно, потому что первое поколение христиан пребывало гораздо больше в стихии любви, нежели подчинения. Говорить о жёсткой вертикали церковной власти в апостольских век не приходится. И всё же, Иерусалим действительно на первых порах был центром христианства, столицей церкви, так сказать. А старейшина Иерусалимской христианской общины был первым лицом во всей тогдашней Церкви. И если возникали серьёзные вопросы, споры или разногласия среди христиан, то верховной инстанцией был совет старейшин именно Иерусалима, возглавляемый Иаковом. Но почему Иаковом, а не Петром? Ведь именно Пётр был первым среди апостолов ещё при земной жизни Иисуса Христа. Да и сразу же после Пятидесятницы, именно Пётр первым обращается с проповедью, он же инициирует и председательствует при избрании 12-го недостающего апостола после смерти Иуды Искариота и т.д. По всей логике вещей – Пётр должен был остаться главой апостолов и патриархом всей тогдашней Церкви.

Справедливости ради, забегая вперёд, скажем, что на самом деле так оно и произошло – со временем, Иерусалим, как центр христианства уступил своё первенство Риму, по естественным причинам – Рим - столица тогдашней империи. И Пётр, как епископ многочисленной церкви Рима, вновь оказывается первым среди равных.

И, тем не менее, почему в Иерусалиме Иаков, а не Пётр?

Ну, первая причина на поверхности – Иаков был праведным. Не в смысле того, что Пётр был нечестивым. Напомним, что для иудея праведность состоит не в том, чтобы никого не обворовать, и не обмануть, а в скрупулёзном исполнении Ветхозаветных шестисот тринадцати заповедей. И в этом отношении Иаков был безупречен. Чего нельзя сказать о Петре. Кифа, например, не прочь был отобедать с язычниками за столом с некошерной едой. Да, это право ему было дано свыше и, тем не менее, для иудеохристиан трапезничать с язычниками было настоящим кошмаром.  

Во-вторых, как мы говорили, Иаков был усердным молитвенником-аскетом, чем-то напоминающим Иоанна Предтечу, даже типологически. Сходство даже в неявных параллелях. Если Предтечу изображают в верблюжьей шкуре, то об Иакове Егезипп пишет, что тот постоянно коленопреклонно молился в Иерусалимском храме, и от этого у него на коленях кожа была, как у верблюда. Иосиф Флавий также отзывается об Иакове, как о великом праведнике. Его уважали даже иудеи, враждебно ко Христу относившиеся. А для Иерусалимской Церкви сие было немаловажно.

Третьим основанием, чрезвычайно значимом для иудеев того времени, которое нам бы и в голову не пришло – это родство Иакова с Иисусом по плоти. Церковное Предание свидетельствует о том, что Иаков - либо «сводный брат» Господа, либо «сын Иосифа», либо двоюродный брат. А для народов Закона плотское родство очень высоко ценится. Возьмите ту же Абхазию. Если там идёт следствие, и удаётся доказать, что прокурор, который ведет дело, семиюродный брат подозреваемого, то прокурор следствие прекращает. Потому что судить родственника нельзя. Если троюродная сестра твоей бабушки была троюродной сестрой его дедушки, то это тоже основание для прекращения дела. Так было там даже в советские времена, в отличие от нас, украинцев или русских – у нас только прямые родственники не могут вести дело друг против друга. Поэтому для культур закона, чрезвычайно большое значение имели родовые связи. Через род передавалась вера. Поэтому грех против рода гораздо более страшен, чем грех против отдельно взятого человека. Помните, в законе, например: что надо делать с родственниками, которые отвращают от веры? Побивать камнями.

Это важный момент. И наличие в иерусалимской общине сродников Господних по плоти – это фактор, величину значения которого нам сегодня трудно понять. Для иудеохристиан того времени было внутренне важным сохранить преемственность, сохранить предание. А первое, к чему они обязаны были обратиться, это, именно, к роду. Потому что обетование о Христе было дано роду. Ветхозаветные пророческие выражения о Мессии - «Сын Давидов» - это указание рода, «сын Аврамов» - это род, «лев из колена Иудина» - это род и т.д.