Язычество, как первичная фаза развития религиозного сознания человека – это шаг вперёд по отношению к неверию, как мы уже неоднократно подчеркивали с Вами, но застревать на язычестве, тем более, когда на дворе 21-й век – это сто шагов назад. К сожалению, вокруг себя мы слишком много можем видеть языческого, в том числе, и в самой Церкви. Несколько слов об этом отца Якова Кротова.

Яков Кротов:

- Одна из особенностей современного постсоветского православия, о которой надо сказать, оно всегда балансирует на грани с язычеством, что ещё хуже, оно балансирует на грани с партийной психологией. Есть язычество обычное, но советская жизнь, она породила новый вид язычества. И в частности, советская власть действительно ничего не изобрела сама. В семидесятые годы мы часто говорили: посмотрите, заповеди пионера, это же десять заповедей Моисея, всё у нас украли! Это была правда, но не вся, большая правда была в том, что большевики украли у нас заповеди - Евангельские и Синайские, но жили они не по этим заповедям. Большевики не декларировали язычество, но жили они по-язычески, потому что в период оскудения, заболеваний, предательства человечности, проявляется животное. А язычество – это, прежде всего, животная религиозность. Она не так плоха, у неё есть свои мощные ограничители. Она помогает в кризисных ситуациях, но человек не должен жить в кризисной ситуации всё время. И даже в кризисной ситуации человек может и должен жить нормально - Царство Божие приблизилось. Как анекдот, насчёт спора священника, мулы и раввина. «О, - говорит священник, вот у нас был случай в деревне, – пожар, а я взял икону Казанской Божьей Матери, - вокруг пожар, а дом мой стоит и не горит. О, - говорит мула, - у нас была на море буря, но я помолился, и вокруг нашего корабля - тишь да гладь! О, - говорит еврей, а у нас было, вот я иду, вижу, бумажник валяется, но суббота - нельзя поднимать – работа, так я Богу помолился: у всех суббота, а у меня – среда». Так вот и наша жизнь в эпоху кризиса, реакция не должна быть языческой. И первый признак язычества, я бы сказал, это всё-таки идолопоклонство, человекопоклонство, культ святых. В современной православной духовности культ святых совершенно неожиданно для многих старых православных, т.е. людей, которые пришли в церковь в 60-70-е годы, стал тем же, чем в советские времена был культ героев, культ передовиков. Теперь это беда не только православия, но и части римо-католичества. Т.е. произведение в святые - это как наградить Сталинской премией, повесить на доску почёта - это вам пример, братцы, вот героическая добродетель, вот каким должен быть христианин! Ни в коем случае! Христианин должен быть, как Христос. Святой - это не образ, это не модель, и мы не можем даже ему подражать, мы должны подражать Христу. Но позвольте, мы скажем, а как подражать Христу? Он - Сын Божий! Я могу подражать, там, Каролю Вайтыле, я могу подражать Алексею Ридигеру, они люди, тут есть точки соприкосновения, а то - Господь. Но, говорит Священное Писание, ты носишь в себе Дух Божий, ты - образ и подобие не Ридигера, не Вайтылы, не Бердяева, не Блюма, ты – образ и подобие Божие! Подражай Мне, будь Мною, будь другим человеком, я уже не говорю, что в современном культе святых много просто языческого, когда святой посредник - между мной и невидимым миром. И я иду на могилку блаженной Матронушки, натираюсь песочком с могилки, потому что офтальмолога всё равно нет, свободные вакансии в районной клинике, а в центр ехать далеко и дорого. Ну, это православие превращается в плацебо, т.е. это нулевое лекарство, кому-то песочек поможет, кому-то  нет, но это самовнушение, это не чудо - это бегство от чуда. Чудо происходит когда человек в отчаянии, когда он говорит, что песочек не поможет, вот тогда начинаются чудеса. А иногда не начинаются, а иногда ты ослепнешь. Но прийти ко Христу можно от исцеления чуда прозрения. А вот жить во Христе означает иногда - согласиться на слепоту, бывает и такой ракурс – принять слепоту как волю Божию, тоже бывает, так что надо быть готовым ко всему, кроме язычества, кроме вот этого магизма и попытки материально защититься от всех бед. Проблема не в том, чтобы защититься, а в том, чтобы жить в Вечности, и уже здесь и сейчас, не поддаваясь духам злобы. Вот так.

О путях познания истины продолжает свои рассуждения профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Итак, видите, оказывается, даже признав Христа, признав Евангелие как книгу истинного Божественного Откровения, человек ещё остаётся перед огромной проблемой, где же оно - истинное христианство. Вдруг он убедился: да, православие - это правильно. Всё, наконец, нашёл, всё! Теперь можно сесть в кресло и попивать кофе со сливками или с коньяком, уж как кто пожелает. Я ж православный! Теперь море мне по колено, всё, я спасён, не то, что эти несчастные еретики, или там вот эти все прочие. Я – православный, если не верите, я напишу такую вот широкую ленту – «Я православный», и попробуй подойди ко мне и скажи что-нибудь не так. Самое наступает сложное и самое, я бы сказал, важное. Что проку называться православным, язык всё сболтает. Что проку, что я буду ходить в церковь, соблюдать церковные установления, а сам останусь змием настоящим, съем любого своего соседа или соседку живьём, и покажу свою любовь, такую, что все взвоют вокруг! Да, лучше б ты был безбожником, чем такой православный. Оказывается, мы, даже приняв православие, даже убедившись в том, что православие - это действительно верная религия, должны понять нечто самое важное - одно, что все они, эти, с хвостами и копытами, знают о Боге, о том мире, о всех христианских истинах, всю историю христианства, всех подвижников, все уставы даже и пения церковные, даже лучше, чем мы все, вместе взятые, чем все профессора богословия на всём земном шаре, от века бывшие и будущие! Паршивенький один бесёнок знает больше, чем все богословы! Вы когда-нибудь слыхали такое? Вот это да! Так он же православный тогда, значит. Говорят, нет, он чего-то не похож - больно чёрный и лохматый. Видите, оказывается, только одного не хватает ему - вид не тот. Оказывается, православие совсем не в этом заключается, что я узнаю то-то, то-то и то-то, а сам буду змеёй подколодной. Это не православие, совсем нет. Это только внешние знания, о том, что есть православие, и когда это моё знание носит чисто компьютерный характер. Как железка, компьютер, туда всё можно заложить, и, кажется, всё он знает, всё православие, а остаётся железом. Железка - бездушный, мёртвый. Так и человек православный, может остаться таким же, нет - хуже, конечно, а хуже, знаете почему? Открою вам секрет. Я когда-то, это конечно было очень давно, интересовался старой литературой, я даже прочитал одну книжку, не помню, как она называется, но там основной персонаж рассказал такую вещь. Говорит: когда дух нечистый выйдет из человека, то он ходит по безводным местам, не находя себе покоя. Потом говорит: дай-ка я возвращусь туда, где я был. Возвращается, находит её, эту душу, чистой, выметенной - окрестили, причастились - но не занятой, тогда идёт, берёт с собой семь, злейших себя, и они вселяются в человека. И бывают последние дни для него горше, хуже первых. В какой это книжке, ну вы, может быть, знаете, я не совсем помню, написано: и бывает последнее хуже первого. Знание, оказывается, теоретическое знание, православные истории канонов, уставов, богослужений, правил жизни, это вещь не безопасная. Слышите, не безопасная! Не даром святые отцы всё время предупреждали и говорили: нельзя давать человеку последующее, если он не усвоил предыдущего. Это последующее может разрушить, убить его. Так и здесь - чисто теоретическое знание Православия, которое не сопровождается соответствующей жизнью, знаете к чему приводит? К мнению о себе, т.е. самомнению. Вот к этой скрытой страсти гордыни, которая заставляет человека этого, кажется, православного, смотреть на всех, а особенно, не православных, особенно не верующих, сверху вниз. «Я-то православный, а они - еретики, язычники и безбожники! Насколько я выше, о Боже мой!» Т.е. тогда порождается гордыня, которая является худшей всех страстей человеческих, потому что убивает человека заживо.

О Библии как об одном из главных источников Божественного Откровения размышляет православный миссионер о.Виктор Веряскин.

В.Веряскин:

- Вы знаете, что в греческом тексте слово «дух» имеет выражение двойственное: или «ноос» - со стороны разума, отсюда ноосфера – сфера разумности. Или слово «пневма» – духовный, пневманичаский, воздушный и т.д. Со стороны информации, это «ноос», оказывается, разумность, смысловое содержание, а со стороны силы энергии это оказывается пневматичность, духовность, воздушность, энергийность, это сила Божия, оказывается. И поэтому третий подход после символико-образного и доктринально-догматического, подход текстуальный, очень важный вопрос. Сегодня мы живём в 21 веке, и сегодня самая модная мировоззренческая позиция называется постмодернизм - кто-то помнит из людей, особенно высшее образование пытавшихся получить. Оказывается сегодня не только модернизм, сегодня, якобы, уже постмодернизм, а постмодернизм говорит: а это - просто текст, а текст - это случайное нагромождение букв, какой там смысл, какой там Логос искать, можно как угодно переформатировать эти буквы в этом тексте и что угодно там увидеть, нет там никакого Логоса, тем более - вечного. Постмодернизм. А настоящая текстуальность - и научная, и духовная одновременно - требует выверенности текста, логичности, филологичности, и это тоже, оказывается, любовь. Любовь не только к мудрости  - философия, а и филология, любовь к логосу, любовь к слову, и любовь к смыслу слова. Я был в Казани в исламском университете, поскольку они уже организовались не хуже вас - прекрасное здание, библиотека полная, аудитория, мы пообщались. И я говорю вы знаете, посмотрел я на вас, стало жалко крымских татар. Я говорю, давайте ксерокопии сделаем с ваших программ, с устава, с задач деятельности, и я отвезу Муфтию в Крым, подарю, пусть он возьмёт рациональное зерно, может, они чего-нибудь достигнут. Муфтий послал делопроизводителя делать ксерокопии, а мне говорит: у нас есть 15 минут, давайте посидим, побеседуем, объясните мне Троицу. Если честно, говорит, я не понимаю что вы, христиане, там намудрили о Боге, мы считаем, что Бог един, не надо придавать Ему сотоварищей в сотворении, мамы, жены - нету, откуда Сын - ничего не понятно. И я говорю: вы знаете, я не очень хорошо знаю Ислам, но я слышал, что тоже называют высшим разумом Аллаха, говорят, что у Него 99 имён, эпитетов, определений, и ни одно из них не исчерпывает Его, оказывается, Он такой бесконечный в качествах, поэтому где-то приблизительно можно начать с этого. Христиане приблизительно так думают: Бог – это, в том числе, и высший разум, по аналогии с разумом человеческим, а иногда в разуме некоторых рождаются мысли, идеи, и тогда разум, родивший мысль, можно назвать Отцом, а мысль, родившуюся в разуме, можно назвать Сыном. Он говорит: можно, в принципе, да, вот такую систему образную применить можно. А я говорю, а если вы захотите, то мысль, родившуюся в вашем разуме, донести до слушателя, вам придётся её воплотить в форму слова, вот вам воплощение - инкарнация, а если вы захотите, что бы вас слышали последние ряды и поняли, придётся опереть эту форму мысли и слова на энергию дыхания, на силу. Ну, приблизительно так, - говорю, - как можем, так и думаем о Боге. Отец – это высший Разум, Сын – родившийся Логос, внутри высшего Разума, Дух Святой – это, в том числе, и благодатная энергия. Он говорит, ну теперь я хоть понял логику вашего размышления, а то ж я совсем думал, что там за христиане о Боге намыслили, и о Библии, кстати, говорит, тоже. Нужно целостное духовное мировоззрение, чтобы и вера, и разум, и сердце, и воля работали в духовной целостности, в единстве.

-----

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Остановились мы с Вами в прошлый раз на предположении, что к концу земной жизни Иисуса последователей Христовых было примерно около пятисот, находились они в основном в Иерусалиме, и в большинстве своем были галилейского происхождения.

Разумеется, в последующие годы община учеников Христовых росла, особенно в Иерусалиме – это город храма, это как бы международный центр народа Божия, потому что иудейский храм был один, туда прибывали люди со всех концов тогдашней империи, и это было  прекрасным местом общения. Далее мы будем читать из книги Деяний апостольских, что к ученикам Христовым присоединились и некоторые священники из иерусалимского храма. Но в основном община росла за счет людей пришлых - иудеев рассеяния, так называемых эллинистов. Но об этом мы еще будем говорить.

Так вот, следующее за Вознесением Господним событие, следуя книге Деяний апостольских, это избрание Матфия. Давайте приостановим на этом своё внимание. Значит, на место Иуды-предателя апостолы решили поставить Матфия - восстановить число 12-ть. Действительно ли это было так необходимо, для чего и почему так срочно? Ну, по всей видимости, чтобы способствовать исполнению пророчеств Иисуса о поставлении в конце времён 12-ти престолов, на которых воссядут 12 апостолов и будут судить 12 колен Израиля, то есть весь народ.

У нас с Вами может возникнуть вполне справедливое сомнение – а так уж было важно это число 12-ть? Тем более последующее событие даёт основание для сомнений - это появление среди апостолов - Павла. Вы знаете, что когда собор 12-ти апостолов изображается на иконах, то там Павел. И мы обязаны, естественно, поставить вопрос о смысле избрания Матфия. Для нас, вроде, как и нет никакой надобности – дескать, поспешил Пётр со своей инициативой.

Но, для знающих закон и пророков, смысл восполнения 12-ти апостолов был очевиден. И Пётр об этом недвусмысленно говорит в своём слове перед остальными учениками: мол, «надобно, чтобы один из тех, которые находились с нами во все время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус, начиная от крещения Иоаннова до того дня, в который Он вознесся от нас, был вместе с нами свидетелем воскресения Его. И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, и Матфия; и помолились, и сказали: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства, от которого отпал Иуда. И бросили о них жребий, и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам».

Если мы с вами немножко подумаем об отношении к цифре «12» в Израиле, то увидим, что число это было числом полноты народа Божьего - число племён-колен. Само по себе число было настолько важным, что апостолы, собственно, назывались среди других учеников Христовых просто «двенадцатью»: «вот, пришли двенадцать», «вот, один из двенадцати»… То есть это было некое уже существительное, а не числительное.

И что еще нужно вспомнить – что ученики, вот так прекрасно знающие пророчества и ожидавшие их исполнения, - нам Евангелие от Матфея свидетельствует об этом, - очень радовались, когда находили у пророков указания на служение Мессии, которое пред их глазами было исполнено. То есть Священное Писание исполнялось на их глазах, исполнялись пророчества, и это наполняло радостью их сердца. Более того, они видели исполнение пророчеств даже там, где их не было - в частности, обратим внимание на грамматически неверную, но фонетически понятную радость учеников даже оттого, что Иисус был из Назарета, а сказано, «что он назореем наречется» - хотя это и разнокоренные слова, и по смыслу не имеющие между собою ничего общего. Назарет – это место жительства Иисуса, а назорей - это один из видов посвящения в иудаизме. Хотя фонетически эти слова близкие, и на арамейском языке, и на русском тоже. И вот в этом контексте, стремление апостолов довести исполнение пророчеств до возможной полноты, точность даже до буквы, и требовало от апостолов избрания двенадцатого.

Но мы-то с Вами - уже христиане с двухтысячелетним стажем, понимаем, и историческая перспектива нам помогает отнестись к этому особым образом, что полнота церковной жизни, полнота личного свидетельства о Христе, в общем-то, не зависит от буквы (или там от цифры). И в подтверждение последнего, мы видим, что Господь нашел Себе иного агнца, воздвиг Себе из камней, так сказать, Павла апостола, который как бы и стал двенадцатым, более чем настоящим.

И дело здесь не в том, что апостолы, дескать, поторопились с избранием Матфия. Просто мы видим, что они мыслят вполне ветхозаветно. То есть они думают в рамках того образа мышления, в котором были воспитаны, где цифра была весьма значительна. С другой стороны, Господь творит новое, и как бы воздвигает Своего двенадцатого. Противопоставлять одно другому не стоит. Но обратим внимание на этот нюанс.

Дело ещё в том, что очень сложно нам встать на точку зрения верующих иудеев. Не столько из-за того, что мы, может быть, хуже знаем букву Писания, чем они, сколь из-за того, что мы с Вами не являемся людьми традиционной культуры.

Что значит, традиционная культура? Для того, чтобы это как-то почувствовать, есть смысл вспомнить образ из песни Владимира Высоцкого «Колея».

Вот этот образ колеи – это некий образ жизни в традиционной культуре, когда всё очень обусловлено. Традиционализм – это как бы та колея, внутри которой живет человек, и из которой ему очень трудно выпрыгнуть или выскочить. Понятно, что у Высоцкого это в большей степени психологический образ. Но не только.

Стоит так же обратить внимание на то, что незнание этого опыта привело к таким смешным вещам, как появление в 19-м веке легенд, наподобие, как то, что Иисус был где-то на Тибете или в Японии – мол, в Евангелиях почти ничего не сказано о Его детстве и юности. Это очень смешная гипотеза уже только из-за одного момента: достаточно одной фразы о святом Иосифе, приёмном отце Иисуса: о том, что он был муж благочестивый и исполненный добродетели. Что значили эти слова во времена евангелистов? Что он воспитывал своих детей в законе. А это значит, что абсолютно любой день недели, и то, как строится этот день, был расписан заранее. Это был богослужебный ритм, ритм праздников и постов, ритм еженедельный. Вот заканчивается пятница, мать зажигает подсвечник… И, понятно, что Иисус находится в послушании у родителей, разумеется, каждую субботу они идут в синагогу и слушают Писание и научения. Ясно, что Иисус наследует ремесло отца – Он плотник и сын плотника. Точнее - каменщик. Там стоит греческое «оттектон» слово, которое лучше перевести на русский как «каменщик». Перевели так, потому, что плотников у нас было гораздо больше, чем каменщиков. Дерево – в тех местах это был очень дорогой материал.

И в этом смысле всякая традиционная культура, основанная на законе, – будь то иудейская, или мусульманская, - она очень во многом определяет судьбу, практически всю дальнейшую жизнь человека. Это некая колея, из которой не выскочишь. Или выскочишь с риском для жизни. Это, как писал Станислав Ежи Лец - польский сатирик - когда вагоновожатый ищет новые пути, трамвай сходит с рельс. И вот самосознание человека традиционной культуры – это опасение перед поисками новых путей. И в этом смысле традиционная жизнь в современном, скажем, исламском Дагестане - что сейчас, что два века назад, что пять веков назад, чрезвычайно похожа. В этом и сила традиции, её аутентичность, её воспроизводимость, её педагогика – от старшего к младшему передается вот всё это наследство колеи, но с другой стороны, тут же и ограниченность всякой традиции, замкнутость на себя и даже некая жесткость. Оттуда очень трудно выйти.

И апостолы были людьми именно традиционной культуры. В этом смысле они находились в жёсткой колее. Культурной, психологической, религиозной, какой угодно. И вот именно тут мы можем понять, с каким трудом понимали такие люди действия, скажем, Иисуса, относящиеся к субботе. Это выходило за рамки всех привычных представлений. Это не какая-то их личная зашоренность – это вековая глубоковдавленная колея, в которой человек находится. Конечно, жажда свободы, желание выскочить из колеи, всегда было у людей, но почти всегда побеждал страх.  Ведь традиционная культура - это и почти синоним безопасности - личной и безопасности рода. Из поколения в поколение передаётся вера, передаётся колея, которая дает возможность какой-то более-менее безопасной жизни. И когда пророки говорили людям нечто, что выходило за рамки общепринятой культуры, их понимали с трудом, а иногда и гнали. К слову говоря, очень многие, даже современные люди, тяжело переживают отсутствие устойчивости, отсутствие традиционности, даже плохой традиционнности, скажем, советской.

И апостолы - плоть от плоти были традиционной иудейской колеи со всеми её плюсами и минусами, а у нее есть и плюсы. Поэтому избрание апостола Матфия мы тоже можем рассматривать в контексте колеи, в контексте тогдашней иудейской традиции.

На этом, давайте, сегодня остановимся с Вами, и если даст Бог, продолжим наши церковно-исторические рассуждения в следующий раз.