Что мы называем язычеством? Этимология этого слова сильно не совпадает с его значением. «Язычник» на языке древних и славян, и евреев – иностранец – всего лишь. Но термин этот указывает не просто на представителей иной национальности, разумеется, это народ, чуждый веры в Единого истинного Бога, боготворящий различные предметы. И это последнее обстоятельство является самым существенным признаком – поклоняться не запредельному, Невидимому, Непостижимому Богу, а природным явлениям, предметам различным. Хотя какой-то долей истины язычество всё же обладает. Почитание священных предметов – это всё-таки шаг вперёд, в сравнении с голым материализмом. Отец Яков Кротов по этому поводу скажет несколько слов.

Яков Кротов:

- Язычество в современном мире. Язычество это не только new age, язычество это не только жажда знать будущее, хотя это главные черты языческой традиционной религии. Язычество это не только культ предков, хотя исторически именно это составляет массу обрядов язычества. Я бы сказал, что язычество это как открытие Америки, ведь в своё время язычество было огромным шагом вперёд от  безрелигиозности. Язычество это открытие Америки, т.е. места. Что открывает язычество? Что место может быть святым. Что мир может быть разделён на профанное – не священное, и на сакральное – святое место. Причём, в отличие от христианства, язычество не нужно проповедовать, этим оно сильно, поэтому большинство современных христиан, я вас уверяю – язычники. В школе, там, учат-учат, в воскресной, но интуитивно всё равно человек язычник. Ну, простейший пример, ну вот, на работе, да, что на работе, компьютер, заставка компьютерная, что на ней изображено? Любой психолог скажет, что это очень важно, потому что это может быть портрет любимого человека, может быть пейзаж, а может быть вообще стандартный фон окна, значит, человеку вообще наплевать, что окружает его мир. Но ведь, если человек ставит на рабочий стол портрет жены, тем более, с детьми, значит, он уже сослуживцам сигнализирует, это как кольцо на пальце. Значит, у меня есть святое место, и оно не здесь, оно - там. А если человек ставит на стол портрет любимого начальника, он подаёт совсем другой сигнал: это место для меня святое. Тоньше всех поступают чиновники, которые портрет любимого начальника вешают не у себя в кабинете, а в комнате отдыха. Это как тайные знания, - я не щеголяю знакомством, но кто знает, тот понимает. Как всё это подло. Простейший вид язычества это вера в то, что есть границы между обычной жизнью и таинственным миром, где духи, отсюда обычаи - выбрать дерево – святое, украшать его ленточками, святой родник, святой колодец, особенно это относится вот к этой границе между землёй и водой. Ну, как и Библия описывает. Как Бог структурирует, создаёт мир, создаёт человека - отдельно суша, отдельно вода, в сущности, это языческое поведение, только язычник думает, что это само собою, а для нас - это сделал Бог. Трагедия именно в том, что язычник в Боге не нуждается. У него есть святой колодец, у него есть святое дерево, и жизненные проблемы он решает, приходя туда. Или на могилу предков, это тоже святое место. Потом идёт откровение Божие, и это откровение говорит: «Я – свят, поэтому ты, говорящий со Мной, хотя здесь нет ни колодца, ничего, разуйся - это место святое, ты не должен попирать его сандалиями». Вот спрашивается, а что плохого в сандалиях? Вот тут странное представление о святом. Святое это то, что от природы, человек не может создать святого, поэтому священник не может стричься, раз стрижёшься, значит, ты используешь инструмент. А всё новое, сотворённое руками, святым быть не может. Это очень странная интуиция! Она позитивная? В каком-то смысле – да. Бога нельзя соорудить. Бог не человеком создан – Он нерукотворный. Но в то же время в этом есть слабое место, потому что приходит Господь, и Он говорит: не здесь и не здесь, святое не тут и не тут, вообще не поддаётся локализации. Царство Божие внутри вас. Вот следующее великое географическое открытие, которое нам надо сделать, потому что есть не только святые места, не только Америка, но есть ещё и святость внутри, внутри другого человека, поэтому к нему надо относиться бережнее, чем к любой церкви и к любому храму. Святость внутри меня, поэтому и к себе надо аккуратно относиться и не осквернять себя. И на любом месте можно молиться Богу. Это великая свобода, но, я бы сказал, что, как, если всё святое, тогда оказывается, что свобода, значит – умение жить в святом. А не так: вот я сходил в храм, а вот теперь - жена, сюда! Да, нет - и кровать свята. Как говорил апостол Павел: «Ложе честное, брак непорочен». Уходит вот эта двойственность, раздвоенность, шизоидное сознание. Я бы сказал, что с этим немножко тяжелее жить. Мне – тяжелее, но с другой стороны, конечно, интересней, чем жить в мире, в котором всё нанесено на карту, и тебе сразу говорят, где что должен делать, где - с женой, а где - без жены. А тут не предсказуемо, тут надо звать на помощь Бога в проводники.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Если мы откроем то же «Добротолюбие», начнём читать, конечно, требуется подготовка. Вы знаете, другой язык, другие совсем идеи, другие мысли, ну, это естественно, это не то, что другой жанр даже, хотя и это присутствует, но мы действительно убедимся - эти люди ума, и какого! Потрясающей глубины, многие из этих людей были образованнейшими людьми своего времени, как и в 20-м веке. Вот игумен Никон Воробьёв - это человек был высшего образования, причём, во многих сферах. Ну, вот, знаете, это интересно, очень любопытно, что в начале 20-го века, в этот серебряный век, мы встречаем целый ряд личностей, которые являлись удивительно талантливыми, причём, часто они были, эти таланты, многосторонние, просто универсальные. Вот он, например, Никон, он великолепно знал философию, великолепно знал литературу. Философию он так изучил, что даже, находясь в старших классах, подчас преподаватели приходили какую-то даже справочку получить. Специально выучил немецкий, французский языки, чтобы читать в подлиннике какого-нибудь Анри Бергсона, философа известного французского. Этот человек – музыкант, играл на скрипке, на альте, человек, который руководил хором, его картины висели в средней школе, как образцовые, в течение целого ряда лет, его младшие братья поступали в школу, а его картины всё висели. Человек, которого  арестовывали, попросил у арестовывающих: можно взять вот эту книжечку - вот такая маленькая книжечка, они открыли – тарабарщина какая-то. – Можно? – Ну, возьмите. Это был Новый Завет на древнегреческом языке. Так вот, этот человек всё оставил, всё оставил, и оставил - почему, можно ответить одной фразой: «Вкусите и видите, - я по-славянски говорю, - как благ Господь». Всё это оставил. Он говорил, повторял много раз в лагере: когда видишь этих сытых, вот этих охранников, и думаешь всё время, что  мы голодные, холодные, со шпаной, - захотел бы ты променять, обменяться захотел бы с ними местами или нет? Приходила же мысль? Ни за что! С чего это такое? А ведь достаточно было сказать: «Я отрекаюсь». Статеечку. Всё! Тебя б выпустили! Тут же бы! В чём дело? Опять в том же самом. Когда мы говорим о Православии, то мы говорим, что же это за путь такой? И прежде всего, прежде всего я говорю не просто о сумме некоторых теоретических истин, они, конечно, нужны. Истины, которые называют догматами, конечно, они нужны, но прежде всего не они выражают православие, потому что, можно всё это знать, как, например, знают богословы - так можно всё это знать, и остаться - кем? Каким я был, таким остался. Вся суть Православия в раскрытии, в раскрытии вот этого Царства Божия, которое присутствует в человеке, поэтому вся суть Православия - в чём? В указании верного пути духовной жизни, на котором только, на этом пути человек может, наконец, понять, узнать, ощутить и пережить того Бога, веру в Которого оно предлагает. Того Христа, Который отдал Себя, пожертвовал Собою, перенёс страшные пытки и страдания, только ради принесения спасения людям. Это составляет сущность Православия. Правда, интересно? Об этом меньше всего говорится.

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои рассуждения, связанные с Евангельским событием Вознесения Господня.

В.Веряскин:

- Небо, в которое вознёсся Иисус Христос, это символ, это метафора, она обозначает Самого Бога, обращаются: о, небо, воззри на моё положение! Т.е. даже само имя Бога могут иногда заменять словом «небо». Поэтому небо - это символ, это метафора - чего? Это символ трансцендентного Бога. Уже и в ветхозаветные времена понимали, что и небеса, и небеса небес не вмещают Бога. Бог выше разницы между трансцендентным и имманентным, земным и небесным - Он выше всего этого. Поэтому даже «вознёсся на небеса» - это всего лишь метафора, это образное описание. И церковь на самом-то деле говорит: «Вознеслся еси во славе, Христе Боже наш, никакоже отлучаяся, но пребывая неотступным». Вот эти слова как раз обозначают, что Он не отлучался от Небесного трона, когда воплотился на земле. И от нас не отлучился, когда вознёсся на Небо. Вот в чём секрет и парадокс, и противоречие. Живое противоречие, потому что живая жизнь, она всегда богаче, чем наши попытки описать вот это пространство, это время. Вот эта душа, она не протяжённая субстанция, а вот этот столик - это протяжённая субстанция. А Бог выше всех различий: протяжённости-непротяжённости, временности-вечности и видимого-невидимого. Он выше всего этого, и поэтому образно так и называется. Куда вознёсся? Да неизвестно куда! Даже выше, чем небеса небес. А что это такое? Это выражение самого высокого. Вот, например, почему называется не просто песня, а Песня песней. Это тоже, как выражение небеса небес, это тоже обозначает, что дальше уже некуда. Ну, какая это песня, после песни песней! Так и тут, дальше уже некуда - после небеса небес. Внимание. Из-за этого мы должны добавить к богословским терминам два философских термина. Очень часто в советское время упрекали нас: «Вы считаете, что Бог в природе? Тогда вы пантеисты». И они говорили Спиноза - пантеист, Григорий Сковорода был пантеист, сидел, там, под дубом и думал, что он с Богом рядом сидел. А, оказывается, эти мудрецы, они как раз были глубже, они различали пантеизм от панентеизма. Два словечка, на всякий случай, может, запомните? Пантеизм - это когда Бог разлит в мире, и Он тождествен миру, и ему внутренне присущ. А панентеизм - это когда мир-то находится в Боге, и Он находится в мире, они в друг друга взаимопроникают, но Бог больше мира, потому что Он его сотворил – это называется панентеизм. Так вот, оказывается, и Спиноза, и Сковорода были не пантеистами и не атеистами, а такими вот панентеистами. По большому счёту, Бог не нуждается и в небе для Своего существования, поскольку Он, как написано в Библии, сотворил и небо, и землю. А до этого Его что – не было? Он был, Он существовал, Он действовал, может быть, мы не знаем, чем Он занимался, но Бог был и действовал до сотворения мира и небес, и до сотворения земли. Это я ещё раз себе и вам напоминаю, потому что иногда мы думаем, что, например, сегодня же у нас есть концепции всякие, там, теория большого взрыва, а у большого взрыва есть начало – точка сингулярности, там, какой-то первоатом суперплотный, сжатый взорвался, теперь он расширяется, планеты разлетаются. И иногда такие вопросы задаются на конференциях тоже, в том числе, и на научных конференциях. Гамов, когда горячую, расширяющуюся вселенную описывал на конференции, один поднялся и говорит: а что было до большого взрыва, кстати? Если, - говорит, - точка сингулярности, сверхатом, вектор  движения времени, а до этого что было? И Гамов говорит:  наука на сегодняшний день ничего не может сказать по этому вопросу. Мы иногда примитивно понимаем пространство, примитивно понимаем время, и примитивно понимаем соотношение между пространством и бесконечностью, между временем и вечностью. И Вознесение помогает немножко вознестись над примитивностью наших представлений, оказывается, в том числе, и о Земле, и о планете, и о космосе, и о пространстве, и о времени, и обо всём другом. Итак, больше того, Иисус Христос Сам Себя назвал, знаете как? От Иоанна, 26 глава, 32 стих: «Я есть истинный хлеб, сошедший с небес». Если небеса – это символ трансцендентности Бога, а хлеб тогда? Небеса не буквальные, а хлеб – буквальный? Так хлеб тоже метафора, потому что истинный хлеб, сошедший с небес, это есть духовное питание для нашего ума, для нашего сердца, для нашей воли, и для нашего, даже, воображения. Вот почему, естественно, хлеб физический, хлеб видимый, только нам является знаком, символом, или, как мне нравится в одной молитве литургии Василия Великого: «Освяти вместообразы сии». Слово «вместообразы» мне запало в память в той молитве. Вместообраз по-гречески написан антитипос, это значит, что это даже не образ, это заместитель образа, это символ символа, это знак знака. Вот почему надо тоньше подходить, в том числе, и к видимым знакам, которые мы принимаем на литургии, потому что есть невидимая часть таинства, а есть видимые знаки. Иногда, когда у нас нет в мыслях ни понятия о Теле Христовом с большой буквы, ни понятия о пролитии Крови с Большой буквы, и их ценности, и для нас иногда хлеб может остаться хлебом, и вино иногда может остаться вином. Мы должны думать глубже, а как соединить вот эти два момента - субъективный и объективный, трансцендентный и имманентный, внутренний и внешний, чтобы причастность была целостной, обоюдосторонней - и со стороны Божественной, и со стороны человеческой. У верующих теперь есть небесный статус, и нынешний, и будущий, и они должны жить в соответствии с тем, чем они в действительности являются теперь перед Богом и в Боге, и где они теперь находятся. А Христос на Небе, а в Нём и мы на Небе. А мы тут, извините, на небеса поглядываем, а по земле пошариваем, и так в раскоряку стоим, вот такая загогулина, как говорил Ельцин. Значит, задача - какая? Научится, в том числе, и от осмысления Вознесения Господня. Так вознестись над суетой, так вознестись над мыслью, чувствами и импульсами воли своей, что вот эту целостность в себе хотя бы предвосхитить. Поэтому, оказывается, Спасение - это Богочеловеческий процесс. Вот почему Владимир Соловьёв читал курс лекций о Богочеловечестве. Бог сотворил нас без нас,  - говорил Августин, - но спасти нас без нас Бог не может, мы соработники у Бога, мы синергетики, и надо выполнять свою часть работы, подготовительную хотя бы, внутреннюю. Она маленькая, может быть, она микроскопическая, в сравнении с тем, что Бог сделал в Его части, но она есть, и мы должны её осуществлять. Я ещё раз вам анекдот напомню - это не только про одесситов и про молдаван, или про… Ну вот, короче: «Молдаване приехали в Одессу и нанялись в одесский порт покрасить корабли, и договор заключили с администрацией города Одессы. Прошла неделя, пришли мер с чиновниками, и видят - корабли покрашены в порту с одного боку, с одной стороны.  Мер говорит: вы что, кто ж так красит корабли? А они отвечают - читайте договор, там написано: администрация города - с одной стороны, и бригада молдаван - с другой стороны, заключили договор о покраске кораблей. Мы свою сторону покрасили!» Шутки шутками, мы соработники у Бога. У нас завет с Богом. И есть наша сторона, и есть Божья сторона договора, поэтому вот ещё одно значение Вознесения – это предварение Второго пришествия. Он придёт, а Ему зацепиться в нас не за что. За что тебя взять? За что-то небесное, духовное, дабы вознести… А в тебе всё земное, а в тебе всё плотское. Ты не соработник у Бога, ты не синергетик, в тебе даже нет человеческой энергии, направленной навстречу энергии Бога. Поэтому нужно выполнить свою часть работы. Нужно свои усилия тоже употреблять, нужно свою половину корабля выкрасить, оказывается.

-----

И последняя, церковно-историческая часть нашей телепрограммы.

Остановились мы с Вами в прошлый раз на том, что радикально-евангельская речь, если так можно выразиться, перводьякона Стефана спровоцировала страшные гонения на Церковь со стороны иудеев. Христианам пришлось спешно бежать из Иерусалима.

Наверняка, многие последователи Иисуса, покидая свои дома, осуждали мученика за его резкие высказывания о завершении действия Закона Моисеева, даже те, кто разделял эту крайнюю позицию Стефана. Ведь можно было бы избежать этих гонений.

А, тем более, полно было христиан, которые по сути были не согласны с тем, что говорил Стефан. Как мы уже отмечали с Вами, христианская община не была однородной. И в Евангелиях, и в Посланиях мы можем видеть целый спектр отношений к проблеме Закона и прехождения Завета Ветхого. Например, смотрите, какое отношение у Матфея к Закону, и как расставлены акценты у апостола Павла. Матфей пишет, что Христос: «не нарушить пришел закон, а исполнить». Ну, исполнить, как Вы знаете - не в смысле «выполнить», а «дополнить» или «наполнить» – новым содержанием имеется в виду, и - тем не менее. А Павел говорит диаметрально противоположное: «Если закон нам оправдание, то Христос напрасно умер». Вот как два христианина говорят совсем не одно и то же. Это, конечно, можно антиномически совмещать, подобные вещи по духу керигмы не противоречат друг другу, но мы здесь должны видеть и содержательный спектр – не однородность, а разность видения, даже, казалось бы, вещей фундаментальных.

Да, так вот, после высказываний Стефана, в Иерусалиме начались преследования учеников Христовых – их хватали, мучили и убивали - это, ведь, плохо. А до этого было всё хорошо – и апостолам Христовым, и их духовным чадам – жить одной дружной общиной в Иерусалиме – просто идиллия.

Но, извечный парадокс - когда людям слишком хорошо, обязательно из этого выйдет какая-то гадость. Христос, ведь, перед Своим уходом посылал учеников проповедовать Евангелие всем народам во всех странах тогдашнего мира: «Идите, сказал Иисус, и научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф.28,19). Сказано им было это на понятном арамейском языке. А они прижились в Иерусалиме и ехать куда-то в чужие неизведанные края, навстречу опасностям и невзгодам, не очень-то и собираются.

И тут начинаются гонения, все бегут, куда глаза глядят – в разные стороны и страны. И читаем дальше: «Рассеялись все по разным местам Иудеи и Самарии», и потом - четвертый стих восьмой главы Деяний: «Между тем, рассеявшиеся пошли в разные стороны, благовествуя Слово. А Филипп, придя в город самарийский, проповедовал Христа самарянам».

И что же – «толпы самаритянскогонарода единодушно внимали тому, что говорил Филипп, слыша и видя знамения, которые он творил, и была великая радость в том городе». И потом: «Услышав же, что Самария приняла Слово Божие, находившиеся в Иерусалиме апостолы послали к ним Петра и Иоанна, которые пришли и помолились о самаритянах, чтобы те приняли Духа Святого… Пётр и Иоанн возлагали на них руки, и те принимали Духа Святого». Разве это не успех проповеди?

Оказывается, пинок необходим не только русским или украинцам, чтобы мы сдвинулись с места – апостолам тоже. А чо тащиться, там, в какие-то дебри, когда в Иерусалиме среди своих любящих братьев и сестёр жить - сплошная малина. Им Христос заповедал, а они до сих пор и с места не сдвинулись. И вот Господь их таким образом как бы выгоняет из Иерусалима, чтобы они не мытьём, так катаньем вышли на проповедь, исполнив последние слова Господни, записанные в Евангелии от Матфея.

Сработало, - именно с той поры и начинается проповедь за пределами Иерусалима, что само по себе уже нетривиально. Особенно, касательно самарян. Вы помните – «иудеи с самарянами не сообщаются». Хотя самаряне – это люди, знавшие закон, а значит, были близки к иудеям. Пятикнижие они признавали – Тору. Самаряне пророков не признавали. Там в большей степени играли роль не различия в вере, а человеческий фактор - многовековая вражда. А тут мы видим, что итогом гонений открывается возможность и даже необходимость проповеди вне иудейского общества. Фактически этим начинает раскрываться универсальность Евангелия.