Люди, регулярно посещающие храм – кто они? Прихожане? Если пришёл и ушёл – значит, прихожанин. А если принимаешь участие в церковной жизни, значит - в общине. Но какая она – эта церковная община, или точнее, какой она не должна быть – рассуждает об этом отец Яков Кротов.

Яков Кротов:

- Самый древний образ, который сравнивает христианскую церковь с чем-то из повседневности, ну, наверное, одновременно большинство этих образов есть в Евангелии, наверное, всё-таки, это сравнение церкви с лодкой. Вот лодка, море бушует и т.д. Но второй и более распространенный - это сравнение церкви с семьей. Иисус говорит: настоящие родственники - это те, кто соблюдает Мои заповеди, слушают, что Я говорю, и исполняют. Значит, церковь – это семья? Надо помнить, что это всего лишь сравнение. Церковь – корабль, но это не означает, что у нас есть каюты первого, второго класса, что наш капитан имеет право кого-то казнить или миловать, это всего лишь сравнение. Более того, это означает только то, что мы должны подбирать всех, кто просит о помощи. Так и сравнение с семьёй. Вот те, кто боится тоталитарных сект, должны понимать: первая тоталитарная секта это патриархальная семья. Вот он тоталитаризм: место женщины на кухне, дети ходят по струнке, целуют папе ручку, и говорят ему «Вы», всё решает отец, или там дед, если это большая патриархальная семья. Вот он - тоталитаризм, всё остальное - только слабое эхо. Поэтому, когда мне говорят, что мы сейчас давайте, от церкви-учреждения, от церкви-конторы перейдем к церкви-семье, я говорю: лучше конторы, потому что в конторе хотя бы прописаны правила, а в церкви-семье обычно имеется ввиду так: я буду вам старший брат, я буду тебе папа, я буду тебе мама, я буду о тебе заботиться. А ты куда лезешь на первое место? У нас семья, и я в этой семье хозяин. Сравнение с семьёй очень часто используется для ухода от ответственности. У нас семья, да? Я, может быть, проигрался в карты или потратил церковную казну, но у нас же семья, значит, давай, возмести и заплати за меня, за мои грехи. В этом смысле, конечно, церковь - не семья, она - община. Это немножечко разные вещи. Потому что в семье, что является общим? Биология, экономика, ведение хозяйства. Есть ли в семье общность веры? Не обязательно. И далеко не всегда. Может быть неверующий муж и верующая жена. Могут жениться католик на католичке, православный на православном, а потом кто-то из них потеряет веру. Бывает, что вера теряется? Бывает, к сожалению. И что тогда, разводиться? Нет, нельзя. Общее в семье - это прежде всего необходимость гарантировать человеку безопасность. Что бы ни случилось с ребёнком, он должен знать, что в семье он найдёт всегда поддержку. Его поймали на торговле наркотиками, но мать и отец его не оставят, он, может быть, стал наркоманом - тогда уж, конечно, выставлять - зависеть от ребёнка нельзя. Но если он скажет: папа, мама, я попытаюсь, я хочу не быть наркоманом - ищем ему больницу, помогаем ему не стать наркоманом. С посторонним так возиться не будем. Но все высшие ценности в семье - не общие, и пытаться представить себя ячейкой общества, - а сегодня в церкви много фундаменталистов, которые хотят, чтобы было именно так, - значит, переходить какую-то невидимую границу. В семье человек сам владелец своей внутренней жизни. В этом смысле семья - ячейка общества. Плюрализм начинается в семье. И общество должно быть разнообразным и плюралистичным. Мы даже не должны ставить себе целью построить общество, где все - верующие по Никео-Цареградскому символу веры. Это не то, что утопия, это было бы очень вредно. А что общего в церкви? Деньги? Нет. Это было бы тоталитарно. Догматы? Ну-у, это тоже, но, скорее, не обсуждается. В церкви общее, я бы использовал католическое слово – интенция. Интенция - это наша потенция, намерения. Как говорил Иоанн Златоуст, «любочестив бо сый, Владыко». Как в притче о работниках 12-го часа. Всё, что Богу нужно от нас - это желаньице, крохотное. Он выбежит навстречу, если мы сделали один шаг. Ну, хотя бы желание быть общими с другими в любви и вере. И, в общем, не более того. Потому что, если я скажу: а я уже совершенный,  я уже в любви и вере достиг высот, теперь ты давай под меня подстраивайся. Всё! На этом церковь рассыпается, и начинается секта. Именно желание – это, пожалуй, и есть наш предел. Общность желания быть с Богом. Общность сознания покаянного в том, что никогда ты вполне не сможешь быть с Богом. Общность веры и общность неуверенности в том, оживёшь ли ты по вере, и имеешь ли ты право судить ближнего, и, понятно, что не имеешь. Общность правил и общность милосердия, снисхождения. Вот что такое общее в церкви, чего не может и не должно быть в семье, в работе, в государстве, в светской жизни. Не больше, но и не меньше.

О путях познания истины размышляет профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов.

А.И.Осипов:

- Христианство. Оно когда-то началось, оно было. Но его постигла та же судьба, которая постигала все предыдущие религии, по крайней мере, мировые религии. То есть, оно не осталось единым. В нём произошли расслоения, причём, подчас эти расслоения оказались настолько значительными, что все те, кто называет себя христианами, тем не менее, перестали общаться даже между собой. И перестали не просто так, не по каким-то, знаете ли, мотивам, я бы сказал, случайным, а как утверждает и та, и другая, и третья сторона, эти мотивы оказались очень существенными. Они касаются как вероучения, так и того, что наиболее оказывается скрытым и непонятным. Вот именно непонятное касается основы духовной жизни. Действительно, эта область оказалась, что ли, закрытой. Так вот, в данном случае, если говорить о православии, оно утверждает, и это можно показать, ну, конечно, для этого потребуется достаточно много времени, чтоб показать основательно, что именно оно имеет своё происхождение не из какого-то последующего исторического момента существования христианства, а именно с самого начала. И сохраняет эти начальные истины в неприкосновенном, я бы сказал, виде. Под изначальными истинами подразумевается то, что было заявлено в Евангелии. Это, прежде всего, что было заявлено, затем учениками Иисуса Христа. И затем, что было апробировано в личном опыте не одним человеком, не двумя, не тремя, а огромным количеством людей. Людей разных национальностей, разного образовательного уровня, разного социального положения. Но все те, кто соблюли вот эти изначальные истины и основные положения духовной жизни, удивительным образом все они, из разных народов, повторяю, из разных эпох, приходили к одним и тем же удивительным результатам, т.е. они приходили к чему? К опытной проверке и опытному подтверждению того, что сначала утверждалось только чисто теоретически. Знаете, мы можем сейчас послушать лекцию о христианстве, принять это умом, рассудком, ну а можно ли убедиться в этом? И вот, может быть, первое положение – оказывается, то, что утверждает христианство изначала, оказывается, это поддаётся проверке. Это можно, оказывается, понять. Это можно, оказывается, получить. Это можно, оказывается, пережить. И понять тогда то, что утверждается изначала. Что утверждается? Знаете, утверждаются вещи, которые для постороннего человека кажутся подчас странными и подчас непонятными. Например, речь идёт о какой-то благодати, о каком-то Духе Святом. Что это такое – Дух Святой? Говорится о необычайном воздействии, которое Бог может оказать на человека. Что эти люди, которые приобщились к христианству, вдруг, оказывается, могут приобщиться каким-то образом к Богу. Что эти люди часто получают такие дарования, которые выходят за рамки нашего обычного опыта. В Евангелии мы находим очень много интересных случаев, которые называются чудесами, это мы находим у апостолов, то же самое. Поразительным образом мы находим подтверждение этого, продолжение этого и у тех, кого церковь называет святыми, но не подумайте, что эти святые - какие-то особые люди. Такие же, оказывается, люди, такие же, как мы. Но… вот это интересно – это люди, которые не просто рассудком приняли то, что там написано, не просто поверили в то, что это было, и в то, что это произошло, а они, эти люди, решили сами осуществить в своей личной жизни то, о чём пишется там. Мне кажется, что представители искусства, наверное, особенно легко могут это понять. Вы знаете, что если человеку, не знакомому с музыкой, например, сказать, что музыка может произвести такое впечатление, что человек просто не знает, где он находится. Если кто был на концертах классической музыки, например, в Большом зале консерватории, был на концертах Баха, например, тот действительно мог ощутить, что такое музыка. Или мог, по крайней мере, увидеть других, когда она просто завораживает человека, когда он забывает действительно о себе, когда он доходит подчас чуть ли не до экстатического состояния, он начинает понимать, что такое музыка. Что это за чудо, что она может дать человеку, когда человек всё забывает, он весь погружен в неё. Опыт. Опыт. Здесь человек соприкасается. Каждый человек? Нет. В том же зале сидит один – всё забыл на свете, другой – когда же она кончится, какая-нибудь пассакалия Баха, или что-нибудь в этом роде. Это интересный момент. Так вот, оказывается, христианство проверяется, - кстати, как любая научная теория. Только та теория оказывается научной, только та теория может оказаться правильной, которая даёт способ своей проверки и проверяется. Знаете, - и проверяется. Потому что можно утверждать всё, что угодно. Я знаю одного нашего профессора академии, да, его фамилия Осипов, который говорит, что будто в созвездии Рака раки водятся. Почему-то не все студенты этому верят! Я говорю: проверьте. Правда, проверить невозможно? И верно это убеждение? Нет, наверное, нет, не знаем ничего. Христианство проверяется. Когда Христа спросили, евреи спросили, Он же был там среди евреев, спросили Его: «Ну, Царство Божие, скоро ли придёт? И хотелось бы там быть. И как Ты думаешь…» Это всё в контексте, когда оно будет? Каким оно будет? Он ответил поразительные вещи, которые, я думаю, для многих оказались неприемлемыми. Он сказал: «Царство Божие не придёт и не будет вон там или вот здесь или тогда-то…». Слышите, интересно, остановлюсь на этом. Всё время думали, что Царство Божие наступит, совершиться то-то, мы свергнем римское владычество, восстановим своё царство, устроим благоденствие полное на земле, и царство Божие для нас наступит. Вдруг Христос, что говорит: «оно не там и не здесь». И вы никогда не сможете его здесь увидеть. И произносит слова, которые являются средоточием, если хотите, всей христианской веры, и всей христианской надежды, и всего смысла человеческой жизни: «Царство Божие внутри вас есть». Они поражены - как это? Как это - внутри? Внутри кого? Внутри человека. Это же потрясающая истина, оказывается, Царство Божие, т.е. Сам Бог и всё то благо, которое и представить мы себе даже не можем, находится не там и не здесь, и не вот тут, и не в том-то, не в приобретении того-то или сего-то. А, оказывается, оно находится внутри человека. Внутри. Этот драгоценный ларчик, в котором находится ещё больше драгоценностей, именуемых Царством Божьим, он находится внутри человека. Если хотите, вот эти вот слова - это же потрясающая философская идея, это удивительная социальная концепция. И философия ищет истину и благо в умозрении и в рассуждении. И социология направлена на изучение лучших принципов нашей общественной жизни, и если мы найдём наилучшие принципы, то мы устроим это наибольшее и оптимальное благо этой общественной жизни. Здесь указано совершенно нечто иное. Благо – единственное, неотъемлемое, неразрушимое и вечное, находится в самом человеке.

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжит свои рассуждения, связанные с Евангельским событием Вознесения Господня.

В.Веряскин:

- Дальше. «Мы теперь пребываем на Небесах у трона Всевышнего, и Он, будучи главой, возьмёт нас к себе, как членов Его тела, и тако всегда с Господем будем». Нам дано такое обетование. Правда, об этом написано, как будто это уже осуществилось, что Он оправдал нас и посадил на Небеса, но мы с вами сидим здесь на скамеечке. Что это значит? Это значит, что целостность, это очень важное слово, включает в себя две части - идеальную и реальную, настоящую и будущую. В идее, идеально, во Христе, мы уже посажены на Небесах и там сидим. Если мы во Христе, потому что, кто во Христа крестился, во Христа облёкся. Блаженни умирающие в Господе. И те, кто в Господе, те уже там в Нём и сидят на Небесах. Но те, которые не закончили ещё земной путь или, мягко выражаясь, не очень в Господе находятся, или в этом не уверены, или не знают, умрут ли они с верой в Господа, потому что Сын Человеческий, пришед, может едва ли найти веру на земле, потому что она бывает внешняя, обрядовая. Бывает, иллюзорная. И нам нужно на всех этих праздниках и беседах себя проверить - и свой разум, и своё сердце, и свою волю. А насколько я во Христе? А насколько Христос во мне? А что обозначают вот эти призывы постоянные на литургии? «Горе сердца». Возноситесь над суетой. Это значит, что Христос Вознесённый призывает нас к постоянной попытке нашего вознесения - и над суетой, и в более возвышенные мысли, и в более возвышенное состояние. Далее, Он посылает нам Святого Духа в залог Своих обетований. Господь помогает этим нам в нашей земной борьбе. Вы помните, как Он сказал: «Если Я не уйду от вас, то Дух не придёт к вам. Мне нужно пойти к Отцу Моему, и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему для того (в том числе), чтобы к вам пришёл Дух. Что это обозначает? Дело в том, что Дух у нас, по молитве, какой? «Иже везде сый и вся исполняяй». Если бы Иисус Христос остался на земле в том теле, в котором Он жил, служил, проповедовал, исцелял, умер и воскрес, но не вознёсся бы, Он остался бы существом, обусловленным пространством и временем. Он находился бы в определённой точке пространства, в определённый момент времени. А когда Он ушёл из видимого плана бытия, а вместо Себя послал Духа Святого, то Он обеспечил Себе этим что? Вездеприсутствие Своё. И поэтому Он находится и в этом храме, и в этой ограде, и в этом городе, и в этой области, и, оказывается, пронизывает всё пространство мироздания. Вот почему было необходимо Вознесение, как перемена статуса и состояния, обусловленного пространством и временем - в необусловленное пространством и временем.

-----

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы. Остановились мы с Вами в прошлый раз на суде синедриона над перводьяконом Стефаном и побиении его камнями. Собственно, этим событием церковные исследователи обычно открывают второй этап истории апостольского века, а завершают этот период гонениями на христиан при царе Ироде Агриппе.

Основным источником по истории апостольского века, понятно, для нас является текст Деяний апостольских. Здесь сразу же надо заметить, что Деяния апостолов – это источник для нас очень важный, но всё-таки он в некотором смысле вторичный. Потому что своими глазами Лука не видел, о чём написал, он не свидетельствует, а пересказывает то, что от кого-то слышал. И на это иногда стоит делать поправку.

Итак, ещё раз о Стефане. Вы помните, что Стефан был «один из семи» дьяконов - перводьякон или архидьякон. Мы уже говорили с Вами, что здесь не должно быть никаких ассоциаций с современным дьяконским служением, когда мужчина, облачённый в парчовые одеяния на Богослужениях выходит из алтаря и велегласно возглашает краткие молитвы-ектеньи. Само греческое слово «диакони», которое на русский переводится просто как «служение», не имело в то время никакого специфически клерикального или левитского оттенка, как это имеет место сейчас. Дьякон – просто служитель – на кухне, в частности – за продуктами сбегать, трапезу приготовить, официантом послужить, порядок навести, а в каких-то случаях, может, и в роли вышибалы побыть.

Стефан был эллинистом – что сие значит? Термин «эллинист», «эллинистический» - он сложный, употребляется неоднозначным образом. «Эллада» - это Греция. Эллины – греки. Но «эллинский» и «эллинистический» - не одно и то же. «Эллинский» мы будем просто переводить как «греческий». А «эллинистический» - это синтез многих культур на основе греческой - самых разных - сплав искусств, взаимопроникновение, если можно так выразиться, философий, материальной, бытовой культуры, гибрид национальный. Поэтому, если мы говорим: «человек эллинистической культуры», то подразумеваем не просто греческой культуры, а культуры более сложной, смешанной.

Поэтому, когда мы говорим, что Стефан был эллинистом, мы подразумеваем, что он был человеком двух цивилизаций, а значит, широкого кругозора. По его речи видно, что он прекрасно знал Писание. А это означает – знать не только букву Писания, букву едва ли не большинство взрослых иудеев знали очень хорошо. Иудеи зачастую не держали дома свитки Писания – они были весьма дороги, - а заучивали тексты наизусть. Но по-настоящему знать Писание – означало хорошо знать не только сам текст, но и толкования, т.е. быть «наученным в Законе». Стефан был исполнен веры и благочестия, сказано в Деяниях. Ученики Христовы свидетельствуют об этом, возлагают на него руки, и он начинает служить.

Почему именно дело Стефана считается как бы поворотным в истории Церкви апостольского периода? Потому что это дело, этот процесс, может быть, больше, чем что-либо иное, раскрывает нам глубину проблем, которые стояли перед учениками Христовыми, являет всю непростоту пути общин Иисусовых.

Давайте ещё раз вспомним главный вопрос, который ставил Стефан. Коль исполнились во Христе обетования, провозглашённые пророками, это означает, что Ветхий Завет завершился и, соответственно, Моисеев Закон, из него вытекающий. Каждый Завет – это путь, а система заветов, которые раскрывают друг друга – это ступенидуховного развития. Посему любой Завет – не самоцель, он имеет конкретную задачу. И если он исполнился, значит, его задача выполнена. Несколько позже это будет ясно выражено в христианских текстах фразой: «Закон – путеводитель ко Христу» - Моисеев Закон, имеется в виду. Закон воспитывает человека, готовит его к принятию Христа. Слово такое наши предки употребляли – «детоводитель» - детский воспитатель. Т.е., Ветхозаветный Закон нужен только до тех пор, пока дитё малое, незрелое. А потом – Благодать – Свобода в Духе Святом.

Дело в том, что конфликт тогдашних христиан с иудеями для современных церковников, причём, не только православных, но и католиков, и протестантов, может показаться весьма странным. Нынешний среднестатистический православный вряд ли стал бы спорить с иудеем, обличая его в зацикленности на всевозможных правилах - в современном Православии, по всей видимости, не намного меньше всяческих канонов и предписаний, чем у иудеев. А Декалог – Десять Заповедей – это для православного вообще святое – не тронь! Поэтому, скорее всего, окажись мы в то время и в том месте, наш брат истово присоединился бы к иудеям – схватили бы булыжники потяжелее и пошли метать в мученика. А чё он?! Ни себе чего?! Закон Божий считает анахронизмом.

Благочестивая такая наша позиция, но Богоборческая. Полнота времен исполнилась, Господь посылает Христа, а народ отвергает Иисуса и Его Откровение не принимает. Но отказ от Нового Откровения – это отказ от исполнения пророчеств, это смертельно опасная позиция.

Здесь вполне можно провести параллель с предательским поступком Иуды. Дело в том, что многие забывают или вообще не задумываются над тем, что Иуда поступил абсолютно точно по Ветхозаветному Закону. В случае любой духовной проблемы, которая, вдруг, возникла, он обязан был эту проблему передать судьям народа. То есть он поступил по Закону. Но это оказалось предательством. Шаг назад от Иисуса к Закону - предательство. Именно в этом и будет пафос апостола Павла, когда он скажет: «Стойте в свободе, не идите опять под иго Закона, от которого освободил вас Христос. Если Закон – вам оправдание, то Христос напрасно умер». Закон – до Христа, до Царства Божия. Но когда Царство благовествуется, Царство явилось – Оно качественно больше, чем Закон. Закон – детоводитель, Закон – средство. А если Царство явлено, то человек, либо входит в это Царство, либо не входит. Остаётся с чем угодно – с Законом или ещё с чем-либо. Но в Царство не попадает.