Прощать людям их проступки – легко это или трудно? Иногда тяжко – мочи нету. Но надо ли себя пересиливать и с какой мотивацией? Несколько слов отца Якова Кротова по этому поводу.

Яков Кротов:

- Известен английский анекдот про то, что настоящий джентльмен бывает в церкви только два раза в жизни: когда его крестят, и когда он женится. Про женитьбу отдельно поговорим. Но есть еще третий момент – когда его хоронят. И, к сожалению, для большинства людей религиозная жизнь начинается с вопроса о смерти - не с вопроса о жизни. Можно даже описать духовную жизнь, именно как жизнь, от младенчества до зрелости, как возрастание. Сперва нас беспокоит смерть, и особенно маленькие дети 5-6-ти лет, у них бывает момент, когда они осознают себя, и в этот же момент они осознают возможность отсутствия себя. Они вдруг задают себе вопрос: вот я перестану быть, а вот это всё останется? Это очень позитивный знак. Это означает, что человек действительно осознал себя, как некоего отдельного от окружающего мира. Это духовная, душевная зрелость. Тут же и страх смерти появляется. Это момент, когда у многих людей первый религиозный опыт появляется, потому что обнаружить, что ты и мир это разное, что ты можешь исчезнуть, а мир останется, часто в этот момент человек открывает для себя и Творца мира. Он понимает, что есть Бог, Который - не мир, Он отдельный, и может исчезнуть мир, и не было мира, и меня не было, а Бог уже был. К сожалению, многие люди либо забывают этот момент, либо растворяются в суете. Мы опять возвращаемся к слиянию с миром и когда мы работаем, и когда мы дружим, и когда мы любим. Поэтому так важно иметь в каждый день жизни момент, чтобы опять вновь и вновь на себя посмотреть отдельно, выковырять себя из мира и сказать себе: «Вот все исчезнет, а я останусь». Вот что такое Страшный Суд, на самом деле? Как описывает Апокалипсис момент истины? Конечно, это очень условное описание, но описывает однозначно: все исчезнет, небо свернется, словно, ну, как раньше вот та плёночка – развернёшь, она опять свивается, как тёщин язык. Все исчезнет. Значит, духовная зрелость, оказывается, стоит на очень похожем опыте, но это не тот опыт, что я исчезну, а всё останется, а прямо наоборот – всё исчезнет, а я останусь и окажусь перед Богом. Исчезнет всё, что загораживало меня от себя, исчезнут все оправдания для моих поступков, потому что я всегда был рациональным существом, я жил так, чтобы жить в этом мире, присутствовать. И вдруг мир исчезнет, и Бог меня спросит: «А теперь? Давай посмотрим!». И выяснится, что это были псевдооправдания, выяснится тогда, что любить, прощать, быть добрым нужно независимо от обстоятельств. Это надо делать не потому, что это хорошо организует мир, а потому что человек таков. А лгать, изменять и предавать нельзя не потому, что это мешает жить в мире, а потому что вот просто нельзя. Два полюса религиозного опыта. Где же здесь место Богу? Может ли быть так, что мы исчезнем совсем перед Ним и спросим себя: «Вот как это меня не будет, а Бог будет?». Два полюса религиозного опыта: меня нет, и нет мира - я есть, и нет мира. Вот это вот то, что можно назвать жизненной зрелостью, когда человек перестаёт бояться смерти, он понимает, что он не уничтожим. Но из этого понимания может вырасти два совершенно противоположных мотива – наглость и святость. И у многих людей вырастает наглость, то, что нас поражает в законченных подлецах, в законченных подонках. Это ведь действительно уверенность в том, что не будет никакого наказания, никакого Суда. А теперь спросим себя: почему нас это поражает? Нас это поражает, потому что мы на них похожи. Не более того. И на самом деле, законченный подлец это не тот, кто законченный подлец, а тот, кто видит законченных подлецов. Значит, мы хотели бы быть такими, мы завидуем. Вот она где, чёрная-то зависть! Мы хотели бы освободиться от страхов перед Судом, от внешнего контроля и… Как там сейчас в магазинах даже такие пособия продают: «Как стать стервой» и так далее. Почему-то, как стать в мужском роде стервой - я таких пособий не видел, скорее, видел наоборот - «Как научиться заводить друзей». Может быть, потому что мужики стервозны более женщин по самому своему складу в патриархальном обществе. Вот этот момент истины: мы можем освободиться от страха! А нужно освободиться совсем от другого, нужно освободиться от разорванности. Потому что, вопрос не в том, есть ли Бог, есть ли люди, есть ли окружающий меня мир – это не обсуждается, а вопрос в том, как я к ним прикасаюсь, как я на них гляжу, и если я на них гляжу цинически, как на ужас, мрак, как на место скорби, на мир, который - «не я такой, жизнь такая» - всё, тогда я - законченный подлец! И поэтому, «будьте как дети» означает, помимо прочего, вот эту вот необходимость иногда вечером себе сказать: «Вот мир исчезнет, а я останусь, что тогда? Кто я? Я подлец или нет?». И вы знаете, я бы предложил себе всегда отвечать: «Да, я подлец. Почему? Я не помню, я что-то такое сделал и так внутрь запрятал, что я даже не помню, что я сделал, я вытеснил это из памяти. Но это должно беспокоить, это должно где-то быть, это должно присутствовать. И в момент, когда я начинаю сердиться на другого, в момент, когда я боюсь, что жизнь не удалась – она на самом деле удалась, Бог простил мне даже те грехи, которые я не помню, поэтому я должен простить людям те грехи, которые я помню, их грехи». Вот такой вот отличный выгодный курс – нам прощают больше, чем мы прощаем людям. Это всегда так. В молитве «Отче наш» Господь по деликатности не объяснил, что нам должны всегда бесконечно меньше, чем должны мы Богу. Но всё-таки это действительно так. Вот еще раз, по-детски - меня нет, а я где тогда? Меня нет, а мир остаётся, и наоборот – мира нет, а я есть. Что тогда будет? И отвечать себе на этот вопрос, как Амвросий Оптинский, когда его спрашивали: «Батюшка, батюшка, а что будет-то?» (это были гонения от архиерея, от начальства), он говорит: «Ой, будет, что нас не будет!». Вот это и есть благая весть – нас не будет, но жизнь останется. И мы потом воскрешаемся к новой жизни уже не такие, какие мы есть, без вот этого волнения, без вот этого житейского попечения. Вот это и есть настоящее рождение, это и есть воскресение, поэтому Евангелие – «благая весть», а не сообщение о том, что мы вечно обречены гоняться за своим хвостом, как какой-нибудь котёнок.

Алексей Ильич Осипов, профессор Московской Духовной академии,  рассуждает о путях познания истины.

А.И.Осипов:

- Любопытнейшая вещь, что оказывается, можно быть вполне православным человеком - в каком смысле - верить так, как, в общем, положено, ходить в церковь так, как это нужно, принимать Таинства так, как это утверждает Церковь, и в то же время, при всём этом, кажется, полноценном православии, в то же время быть стопроцентным язычником. Вообще, я не говорю о таких многих аномалиях, которые присутствуют у нас подчас: как передать свечку – через левое плечо или через правое, или как там креститься - куда ставить руку, на какое место – это очень строго, это очень важно, иначе крест будет недействительным и т.д. Я даже не говорю об этих вещах, я говорю, каково отношение к самим Таинствам, то есть когда мы приступаем не к чему-либо, а к тому, через что мы приобщаемся, то есть становимся лицом к лицу с самим Богом. С каким же страхом Божьим, с каким благоговением, с какою верою мы должны подходить к этому! Нет, вместо этого - формальное отношение! Посмотрите, какое различие между христианским пониманием и языческим! Если в язычестве главное – принять Таинство. Это самое главное. Не важно, что у тебя, в конце концов, там. Христианство говорит: будь осторожен! Ты приступаешь к Самому Богу, а не к чему-либо! И недостойно приступающий к Таинству (не думайте только о Причастии, речь идёт о любом Таинстве. Причастие – это, так сказать, полнота со-причастия Богу, поскольку здесь происходит и душевное, и телесное со-причастие Богу, ибо причащаемся Самого Тела и Крови Господней, но в любом Таинстве мы оказываемся перед такой же реальностью)... И вот это недостоинство (вот это очень важно понять), когда мы забываем, что мы в Крещении приступаем к Богу, в Соборовании, в Венчании, в любом Таинстве к Богу мы приступаем. Какая нужна вера, благоговение, если хотите,  сокрушение, покаяние, ибо приступаем вот к Кому! Вот он критерий! Вот он тончайший водораздел, который сразу показывает христианство и язычество. В христианстве можно оказаться язычником стопроцентным. Вот беда-то! Христианство говорит, что человек – образ Божий, что он может со-причаститься Богу только при правильной духовной жизни, при правильном духовном устроении. Опять повторяю – какое-то правильное духовное устроение вот этого блудного сына, который понял, осознал, раскаялся. Правильное духовное устроение - это разбойника правого, это вот - того мытаря, который сказал: «Отдам тем, кого обидел, четверицею». Вот покаяние! Вот действительно состояние! Это правильное состояние! Что говорит наше языческое сознание? Вы слышите – наше! Это какое - наше? Которое во мне присутствует! Мы всё время ищем там – кто эти язычники? Да не там! Во мне христианин и язычник - и борются между собою. А язычник мне говорит совсем другое, совсем другое – важно сделать что-то, и всё, и у тебя всё будет хорошо. Вот это особенно важно понять, что язычество и христианство присутствуют в каждом человеке и в каждом христианине, что постоянно у нас идёт это противоборство понимания Бога, как какой-то Силы. Думаем, что ставим свечку, уже Бог нам должен! Уж и тем более, если что-то другое сделал! Главное, подать записку, и причем, сами при этом не молимся – какой ужас! Записку подаём, а сами не молимся. Христианство что говорит? Дай мне сердце твоё, сыне, человек! Ты написал имя, молись за него! Только тогда эта твоя записка будет иметь действенность. Почему? Потому что твоя молитва является, знаете, чем? Ну, примерно, так сказать, знаете, есть патрон, и, там, есть пистончик. Главная сила, это патрон конечно, там порох  или пуля, или снаряд. И вот этот пистончик небольшой, который даёт только искорку. Но если по нему не ударить, если не будет этой искорки – всё молчит, выстрела нет. Маленький, ничтожный, говорят, в больших бомбах называется детонатор. Ничтожный, по сравнению со снарядом, но без него не может быть выстрела. Так и здесь - действенность, оказывается, и наших молитв, и нашего Таинства только тогда будет, когда мы сами дадим эту искорку. Иначе что проку от всех наших действий? Еще раз повторяю – распяли Христа - кто? Кто все правила соблюдали, но в то же время - были отвергнуты Христом.

Православный миссионер о.Виктор Веряскин продолжает размышлять о предназначении человека на примере жизненного пути Иоанна Крестителя.

В.Веряскин:

- Седьмой пункт фарисейской религиозности, которую обличал Иоанн Креститель, это религиозность избирательности, изменение приоритетности. Это очень серьёзный вопрос, в котором мы все тоже, так или иначе, замешаны. Вы знаете, что у нас, как, там, в анекдотах рассказывают: сходит Моисей с горы Синай, народ пляшет вокруг золотого тельца, 40 дней его не было, он говорит: «Ну что, народ, у меня к вам две новости, одна хорошая, другая плохая. Начну с хорошей – заповедей всего 10». «А какая ж такая плохая?» - говорят. «Прелюбодеяние исключить не удалось». Тоже интересный вопрос. Очень многие знают седьмую заповедь. И вот так вот иногда на исповеди завуалировано говорят: «Согрешил против седьмой заповеди». Без уточнения, чтобы детали, якобы, не раскрывать. А так ли точно он говорит про 9-ю заповедь и знает, в чём она состоит? А так ли точно он говорит про 2-ю заповедь и грехи против неё, и из чего она состоит – не сотвори себе кумира - ни из храма, ни из Библии, ни из чего и т.д и т.п.  Мы выдёргиваем иногда из контекста, из целостной системы один элемент - или который нам нравится, или который нам выгоден, и на нём делаем акцент, на нём концентрируемся. Это избирательный подход к заповедям, к Писанию. Вы знаете, я часто общаюсь с людьми лично, в семьях, в группах. Я смотрю, у многих есть Библия или Новый Завет, который они носят с собой. Он подчёркнутый разноцветными фломастерами, потому что некоторые стихи Библии ложатся на восприятие, приятны уму, сердцу, и человеку хочется подчеркнуть и чаще это читать, а то, что по каким-то  причинам ни в голову не входит, ни в сердце, никуда, оно не подчеркнуто. И в итоге у каждого человека своя самодельная Библия – Библия избранных из Библии стихов. Очень серьёзный вопрос. Нужно читать в Библии и то, что не нравится, и то, что тебя обличает, и то, что тебе не понятно, а не только то, что тебе нравится. Когда-то Мартина Лютера спросили что делать, как поступать, когда попалось в Библии место, которое, ну, непонятно, о чем говорит и какой тебе урок даёт. Он говорит: «Как ты поступаешь с рыбой, когда рыбу ешь? Съел мякоть, а косточку отложил на край тарелки. Вот так же поступай с тёмными непонятными местами Библии». В любом случае, оставляй все в целом, молись, чтобы Господь открыл не сегодня, так завтра непонятное место, но не забывай это место вообще. Иногда мы думаем, например: две страницы каких-то перечислений: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду – ну, какой урок могу я там взять? Ну, какое поучение мне это даёт? К чему это написано? Правда, возникает иногда такое впечатление, что некоторые места прямо такое открывают тебе, и ты в резонанс с ними входишь, а некоторые – ну не видишь в них ничего! И пользы не видишь, буква одна, ну текст и всё. Надо молиться: Господи, открой, а зачем Ты это написал? А оказывается, всё не случайно. Четырнадцать поколений до переселения в Вавилон, четырнадцать поколений после. А, оказывается, там Раав – блудница. В родословной Иисуса Христа были проститутки! А мы думаем, что это Он с неба сошёл святой, невинное тело принял значит и т.д. А через это нам даётся урок – нет греха непрощаемого, кроме греха нераскаянного. Какой бы ни был человек, Господь может всех преобразить, трансформировать, абсолютно всех переделать. И в роду Иисуса Христа, в Его предках, были люди, на наш взгляд, совершенно недостойные, но Господь их принял, освятил, преобразил и через них привёл Богочеловека на землю. И урок уже! Поэтому опять же не будем относиться избирательно к Священному Писанию. Фарисейство – это необоснованная избирательность, это неправильно расставленные приоритеты. Мы говорим, я же выполнил вот эту заповедь - 9-ю или 10-ю, что там написано - «не завидуй», я ж никому не завидую. Ой, да неужели? Мы же говорим: «Я белой завистью завидую. Да, завидую, но белой завистью». Серой, чёрной… И начинаются нюансы, оттенки. Я никогда не забуду, одна молодая женщина написала воспоминания: «Зашла я в автобус и смотрю, на сиденье сидит, как мне показалось, красавица. И я про себя подумала: «Господи, почему так бывает, что одному достаётся такое лицо, такие волосы, такая шея, такая фигура! Как бы я хотела быть такой, как она!». Прошло пару остановок и та красавица начала пытаться подниматься с сиденья, и я вдруг увидела, что она скромно прятала костыли, выправила их, встала на них, опёрлась, и я увидела, что она вся изогнута полиомиелитом, полностью калека. У меня всё похолодело внутри, я говорю: «Господи, Ты случайно не слышал мою молитву? Я не хочу быть такой, как она! Пусть лучше я останусь такая, какая я есть».  А мы же не думаем опять же, а в чём заповедь состоит – не пожелай ничего, что у ближнего твоего - ни ума, ни красоты его, ни успеха его, у тебя будет всё своё. Пойми свою миссию, пойми своё предназначение. И без красоты у тебя будет больше богатства, чем у этого красивого, если ты правильно поймёшь волю Божью и правильно её осуществишь. А мы завидуем и пытаемся оправдать свою зависть белую, серую, чёрную и т.д. И поэтому, чтобы иметь целостное представление, надо подходить к заповедям и к Библии, к Новому Завету, не избирательно, а в целости, в комплексе, и расставлять приоритеты правильно, а не по-фарисейски. У фарисеев, что было на первом месте? Внешнее. А внутреннее – никто ж его не видит. А Бог говорит: а Я-то вижу сердце твоё. А люди видят только внешность твою. И Бог, видящий тайное, воздаст тебе явно. И у тебя неправильная расстановка приоритетов. Истинное православие во главу угла ставит внутреннее состояние человека, а внешние поступки, оказывается, на второстепенное.

-----

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы. Рассуждая о первом апостольском периоде церковной истории, нельзя не отметить апокалипсические настроения христиан того времени. Почти все они были уверены, что – всё, последние времена – вот-вот наступит кончина мира. Собственно, об этом говорили и апостолы, ничтоже сумняшеся. «Еще немного, очень немного, и Грядущий придет и не умедлит» (Евр.10,37), - пишет Павел. А старец Иоанн, начертавший книгу Откровения, от имени Христа глаголет: «Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр.22,12). «Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего и соблюдающий написанное в нем; ибо время близко» (Откр.1,3).

Как это всё ассоциируется с днями нынешними – многие только и долдонят о конце света. Вон давеча продукты запасали – в декабре 12-го, правда, непонятно зачем – если всё накроется, то смысл в харчах? Но люди об этом никогда не думали. Например, в 1584 году, по свидетельству Луи Гюйона, до такой степени народ был напуган предсказаниями о кончине мира, что некоторые в панике составляли завещания, не соображая, что раз конец света, то некому и нечего будет завещать. Собственно за последние пару тысячелетий не было не только столетия, но и десятилетия, чтобы на какую-то конкретную дату не назначали светопреставление. Поэтому, человеку мало-мальски здравомыслящему, от подобных разговоров тошно становится. Все эти уличные агитаторы с листовочками и брошюрками достали, мол - «в последние времена живём, Бог любит вас, приходите к нам в церковь!». Быть может и в последние – какая разница, как помирать, если любой из нас не знает – доживёт ли он до дня завтрашнего? Но это понятно – особенности протестантской психологии, ну а как же могли апостолы так лохануться?

 В оправдание здесь нужно сказать, что для апостолов вопрос о кончине мира звучал немного в другой тональности, чем это слышится в дни нынешние. Для них Божье Царство как бы уже наступило. Одной ногой они уже стояли на Небе. И когда апостол Павел писал в своих посланиях такие фразы, как: «Дети, последнее время. Все мы «не умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе, и мертвые воскреснут нетленными, а мы - изменимся», - он имел в виду немного не то, что обычно мы думаем. Да, эти Павловы слова многих сбивают с толку, некоторые просто разочаровываются. Ну вот, а еще апостолом называется, который по вдохновению Святого Духа писал. Два тысячелетия уже прошло с тех пор, и - никаких труб, никаких триллеров с движениями мертвецов на кладбищах.

Когда христиане первого поколения говорили о кончине мира, они имели в виду не крах и катастрофы, а завершение мира, завершение Божьего дела спасения. Они буквально жили пришествием Христовым. Для них Христос – был большей реальностью, чем что-либо данное в ощущение. Для них Он был, есть и будет. Маранафа - одно из возгласов и приветствий первых христиан. Слово маранафа – это труднопереводимое слово. Если попытаться, то получится примерно так: Господь идет, Господь придет, Господь уже пришел. Т.е. Царство Божие наступает и уже наступило.

Другими словами, первое поколение христиан было настолько харизматичным, что далёкое будущее они уже воспринимали, как настоящее. И это не было сумасшествием. Это было высоким духовным состоянием. Не хронология для них была актуальна. Для первых христиан кончина мира, в каком-то внутреннем, духовном плане уже наступила, они уже жили новой будущей жизнью. И это на самом деле было здорово. Сам по себе факт новой земли и нового неба, дата этого обновления вселенной для того поколения было делом десятым.

А вот когда эта духовная магма расплавленная стала остывать,  христиане стали интересоваться другим: когда же, наконец, этот грязный мир смешается с грязью? Когда это всё, к дьяволу, сгорит?

Практически во все последующие времена и в дни нынешние больше всех говорят о конце света неудачники – для них это бальзам на сердце – представляете, у соседа дом капитальный, машина ухоженная, дача плодоносящая и жена-красавица. А у него вместо машины старый поломанный велосипед, и живёт он один в коммуналке. И вдруг ему уличный агитатор говорит: скоро конец света – всё сгорит в пламени. Оно, конечно, вроде, и мне плохо будет. Но соседу-то хуже – ему-то есть, что терять. Такие люди в подобных мечтах испытывают нездоровое упоение - дескать, я, конечно, тоже буду в этом кошмаре, но вместе со мной будут жариться и все остальные. Это всегда чувствуется, и это противно.

А вот среди христиан первого поколения ничего подобного не было. Жаждали они не кончины мира, не глобальных катастроф, а встречи со Христом, за Которого всегда готовы были идти на смерть. А это совершенно не похоже на нынешних воздыхателей светопреставления.

Остановимся, давайте, на этом до следующей телевизионной встречи. Всего доброго!