Святитель Игнатий Брянчанинов

О пользе посещения ада на пути в рай 

Сегодня день памяти Игнатия Брянчанинова – знаменитого святого 19-го века, известного, прежде всего, своим письменным наследием. Он владел ярким даром словесности - прекрасным русским языком эпохи Карамзина и Жуковского. И поэтому его духовные произведения и сегодня, несмотря на временную дистанцию почти в два века, читаются легко и с удовольствием.

------ Фрагмент Богослужения 

Родился святитель Игнатий в 1807 году на Вологодщине в дворянской семье Брянчаниновых. Крестили его Дмитрием. Родители были более чем состоятельны, поэтому никакую школу он не посещал - учителя сами приходили в поместье и в домашних условиях проводили занятия с именитым отроком.

Понятно, всю жизнь дома не просидишь – когда Диме исполнилось 15 лет, отец отвёз его в далекий Петербург и отдал в военно-инженерное училище.

Домашняя подготовка Дмитрия оказалась весьма неслабой, да и юноша был талантлив. Пройдя вступительные экзамены, он первым по конкурсу был принят на учебу, и сразу же определен во второй класс.

Учился Дима весьма успешно. И там же, в военно-инженерном училище, уже проявил свои административно-организаторские способности – создал и руководил кружком почитателей «святости и чести». Заметьте, Дмитрия с юности волновали вопросы морали, ответы на которые, затем изольются в его замечательных духовно-пастырских произведениях.

В 1826 году Дима блестяще оканчивает военно-инженерное училище и выходит в Петербугский свет, который принимает его с овациями, так сказать. Происхождение, воспитание и родственные связи открыли перед Брянчаниновым двери самых аристократических домов столицы. Он был желанным гостем во многих великосветских домах, общался с выдающимися людьми, такими, как Гоголь, Достоевский, Плещеев, князья Голицын и Горчаков, адмирал Нахимов. Лесков  посвятил Брянчанинову даже  один из своих рассказов «Инженеры-бессребреники». Брянчанинов считался одним из лучших чтецов-декламаторов на литературных вечерах в доме Академии художеств. Приглашал Дмитрия в свой дворец и сам Государь Император Николай I. Согласитесь, идеальные условия для произрастания в душе молодого человека гордыни. При таких обстоятельствах стяжать смирение крайне тяжко.

С гордыней Дмитрий боролся не на жизнь, а на смерть, так сказать, но с переменным успехом, как мы с Вами увидим далее.

Мы уже неоднократно говорили с Вами, что главным признаком гордого человека является поставление себя в центр – я главный, я всегда прав. И другие ребята, быть может, неплохие, если, конечно, они меня почитают главным. Моя страна, где я живу, моя  культура, Церковь, к которой я принадлежу – конечно же, лучшие – они же мои. К слову говоря, оно, может, так и есть, но думать так вредно. А если кто-то со мною не согласен – всё – он мой враг. Но опять-таки, не достойный враг, а ничтожный в моих глазах – гордец не может смириться с тем, что его оппонент может быть достойным, и начинает клеймить всё, что имеет хоть какое-то к нему отношение – дескать, всё, что когда-то сказал мой недруг – глупость, что бы тот ни сделал – бездарность. 

 Лев Николаевич Толстой, безусловно, будучи гением, как мы уже говорили с Вами, страдал крайней степенью гордыни - Шекспира считал полной бездарью.

Брянчанинов так же - до исступления - ненавидел Пушкина и Лермонтова, считая, что их литература наносит серьезный вред душам читающей молодежи, и хвалил собственные произведения.

Впрочем, стремление посвятить себя Богу, послужить святой Церкви всегда побеждала в борьбе внутренних мотиваций Брянчанинова. Довольно рано юноша оставляет Петербургский свет и отправляется в Оптину пустынь, но долго пробыть там у него не получается: не выдержал испытания смирением, - так говорил по этому поводу оптинский старец Лев. Переходит он в Дионисиево-Глушицкий монастырь, и в свои 24 года становится монахом с новым именем Игнатий - это 1831 год. Ну и далее его ждёт стремительная карьера - рукополагается в сан иеромонаха, назначается настоятелем сначала Пельшенского монастыря; в 1834 году - архимандритом Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом. А в 1838 году Игнатий уже благочинный всех монастырей Петербургской епархии.

Стиль его духовного руководства был строгим – прямо противоположным мягкой и доброй традиции, восходящей к оптинским старцам. Брянчанинов жестко «смирял» своих келейников, добиваясь от них того, что в своё время сам в этом качестве не смог проявить.

Святой Игнатий критиковал столичное духовенство за лояльность к Западному христианству, которое буквально презирал. Сам митрополит Филарет Дроздов, бывало, оказывался шокированным от фундаменталистских пассажей Игнатия. В частности, святитель Филарет вслух саркастически удивлялся тому, что Игнатий пишет не просто назидательные книги, а обязательно против чего-то или против кого-то – скажем, против Фомы Кемпийского. Филарет напомнил по этому поводу Игнатию, что, мол, даже такой светила на небосводе православия, как Димитрий Ростовский почитал Фому Кемпийского за вполне ортодоксального автора. На что Игнатий ответил – это ещё надо проверить, был ли этот отзыв Димитрия Ростовского о книге Фомы Кемпийского сделан до поставления того в архиереи или после. Мол, если «до», то у святителя Димитрия еще не было «благодатного достоинства святого отца». Во как!

Западное Церковное искусство святой Игнатий на дух не переносил. «Все католические школы живописи и поэзии носят на себе отпечаток греховных страстей, и особливо сладострастия, - утверждал Брянчанинов, - там нет ни чувства целомудрия и благопристойности, ни чувства простоты, ни чувства чистоты и духовности. Знаменитые Мадонны Рафаэля выражают самое утонченное сладострастие... Все движения, все позы, все физиономии на картинах, написанных западными еретиками (католиков он непременно называет еретиками), чувственны, страстны, притворны, театральны; ничего в них нет святого, духовного». Западную живопись Игнатий Брянчанинов вообще называл «западным струпом на православном храме».

Причем, назвать Игнатия консерватором или ретроградом ни в коем случае нельзя – поклонником старины он не был. Византийскую или древнерусскую иконопись вовсе не чествовал. А иконы, писавшиеся на Руси в 19-м веке, были на самом деле теми же западными, только немного другой школы. И партесное пение, которое имело тогда место в православном церковном употреблении, тоже происхождения западного. Более того, древнерусские одноголосные напевы, по личному распоряжению Игнатия, спешно гармонизовались также на западный манер. Да и композиторы такие известные, как Глинка, Турчанинов, писали по просьбе святителя Игнатия церковные произведения также во вполне западных  манерах. Но они были свои, так сказать, русские православные, да и еще почитатели Брянчанинова, ну и поэтому, понятно - хорошие. А тот же Рафаэль или Моцарт, написавший знаменитый реквием – чужие, значит, плохие. 

Короче, непростым был наш ныне празднуемый святой. С одной стороны, из под его пера вышло много замечательных пастырских произведений, не потерявших актуальность и в нынешние дни, а с другой – что сказать – нет человека, как мы читаем в одной из заупокойных молитв, который прожил бы и не согрешил, кроме Христа.

Другое дело, что, к великому сожалению, в последние десятилетия в наших церквах всё более и более набирает силу тенденция следовать не лучшим качествам святителя Игнатия, а худшим. «Моя Церковь – хорошая, каноничная, а соседняя – плохая, раскольническая – гореть им всем в аду». Антигуманизм большевистский стал переливаться в антигуманизм под лозунгами православными. И это весьма печально.

Последние четыре года своей жизни святой Игнатий успел потрудиться и в епископском сане, который принял в 1857 году. На Кавказ, в Ставропольско-Черноморскую епархию направили святого Игнатия, где он оставил о себе добрую память заботливого архипастыря, выхлопотавшего повышение жалованья священнослужителям, повысившего уровень преподавания в тамошней семинарии, открывшего храмы, причем, это все в трудный период жестокой Кавказской войны.

Окончил свою земную жизнь святитель Игнатий 16 апреля 1867 года. В Светлый день Пасхи, он отслужил свою последнюю литургию; 21 апреля были получены только что вышедшие из печати 3-й и 4-й тома его сочинений, а 30 апреля 1867 года, в воскресный день, в праздник Жен-Мироносиц, он почил в Боге. К лику святых причислен в 1988-м году Тысячелетия Крещения Руси.

------ Фрагмент Богослужения 

Вторую тему, обсуждаемую в Кафедральном соборе Сретения Господня, можно было бы сформулировать так: о великой пользе посещения ада на пути в рай. 

Есть один весьма поучительный анекдот, который в храме может прозвучать только с сокращениями.

Одна французская аристократка - молодая красивая женщина француженка в своё время отправилась в Советский Союз, познакомиться с культурой народов, достопримечательностями, в общем, поездка была экскурсионной. Она с удовольствием посетила Третьяковскую галерею в Москве, Эрмитаж в Ленинграде, Домский собор в Риге, памятники старины на Кавказе, побывала в Восточной и Западной Сибири.

И так уж получилось, что в районе Томска она отстала от поезда. Деньги и документы уехали без неё. Русским языком она не владела – сами понимаете – в каком положении она оказалась. Аж полтора месяца она добиралась от Томска через Барнаул, Караганду до Москвы, чтобы попасть в консульство. Питалась она в грязных дорожных буфетах, побиралась, подворовывала, скрывалась от милиции, была бита бомжами, ехала на перекладных, шла пешком, даже часть пути преодолела на товарном поезде. Ну и наконец, через 45 дней она, совершенно голодная и изможденная, переступает порог французского посольства в Москве. И дальше уже все происходит, как по волшебству – роскошный номер в гостинице, самолет, а через два часа она уже в Париже - встретили её водитель с секретарем и быстро привезли домой. Первое, что она сделала – пошла в душ, полтора часа сидела в ванне с шампунями и благовониями. Потом одела махровый халат, вышла, закурила классную сигарету, ей налили бокал на донышке французского коньяка, она уселась в мягкое кресло перед большим телевизором, вдохнула аромат сего горячительного напитка и с чувством произнесла: «какой шармöн, б…!» Ну, за словом «шармöн», прозвучал отборный русский мат, подчеркивающий глубину её ощущений.

Понимаете, что произошло? Озарение. Она стала осознавать то, чего раньше в принципе не могла понимать, а именно то, что её жизнь протекает в раю.

Господь сотворил мир прекрасным – сад эдемский был просто сказочным; Адам и Ева там жили, знали, что местность эта называется раем, и, тем не менее, не понимали, что живут в раю. Потому что ощущение радости может проявиться только на фоне скорби, блаженства, лишь на фоне страданий, а представление о рае может сформироваться только с посещением ада.

И в этом контексте часто звучит довольно-таки непростой вопрос: а так ли уж обязательно знать, что есть добро, и что есть зло, если этот путь познания лежит через терние. Оградил бы Господь людей от искушений всяческих – деревцо это проклятое выкорчевал, змея поганого в три шеи вытолкал, мозги людям немножечко подрегулировал бы - и  никаких проблем! Жил бы народ в гармонии с Богом и природой, в полном достатке, здравии и благополучии. Ну да, конечно, никто бы этим не ценил, но разве это так уж необходимо – разве не главное, чтоб жили люди хорошо, пусть и не осознавая этого. И вправду, что лучше – жить прекрасно, но без понимания, что тебе повезло, или при полном уме терпеть невзгоды? Серьезный вопрос, не правда ли?

И ответом правильным здесь окажется и ни первое, и ни второе. Ни тезис, и не антитезис, а что тогда? Синтез! Полноценная жизнь – это третий шаг, вполне адекватно обозначающийся возгласом француженки «шармöн, б…!», которая лежит в теплой ароматной ванне после скитаний по российской глубинке на товарном поезде.

Но с таким ответом согласятся далеко не все, по очень простой причине. Потому что мы еще не возвратились в отчий дом, мы еще не плюхнулись в ванну. Мы пока еще терпим голод, холод и жуткий дискомфорт. Если бы француженку в тот момент, когда она в холодном товарном вагоне мостилась среди дров, спросили – ну, как поездочка? Понятно, что она ответила бы на это. Дескать, проклят день, в который даже мысль идиотская в голову пришла посетить СССР.

Но вот парадокс, если повторили бы тот же самый вопрос мадам, лежащей уже среди миллионов пузырьков пенистой ванны, она, конечно, сказала бы: «кошмар!», но уже без сожаления. И это, между прочим, важнейший феномен, корнями уходящий в глубинные духовные сферы человеческого бытия. Вот не жалеют люди о перенесенных ими трудностях и страданиях. Даже ветераны, прошедшие Освенцим, которые без слёз вспоминать не могут тот ад, как ни парадоксально – не жалеют о том, что пришлось им всё это пережить. На самом деле это очень тонкие вещи, которые не очевидны, но в страданиях приобретается некое душевное качество, которое дополняет человека, делает его настоящим, полноценным. За одного битого двух небитых дают – парадокс, но это так. И Христос говорил: «Радости на небесах об одном грешнике кающемся более, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии» (Лк.15,7). Потому что грешник, возвратившийся к Богу, понял, что такое «шармöн», а праведник не знает и никогда не узнает, что такое «шармöн».

Человечеству очень даже полезно пройти путем француженки: покормиться в грязных дорожных буфетах, порыться в мусорках, понищенствовать малость, поголодать, уворовать пару черствых корок хлеба, а потом за это побегать от милиции, получить по морде от бомжей, поскитаться на перекладных попутках, сбить ноги в кровь от ходьбы, померзнуть и потрястись в товарных поездах. Ну и, конечно, затем, вспомнить о своём Папочке Небесном, об Отчем доме с шикарной ванной. Вернуться к Богу и воскликнуть: «какой шармöн, бл…!!!»

------ Фрагмент Богослужения

На этом мы завершаем нашу Богослужебную программу, и я прощаюсь с Вами до встречи через неделю. Всего доброго.