Чаще всего звучит вопрос: обязательно ли ходить в церковь, не достаточно ли «веровать в душе»? И очень редко спрашивают: обязательно ли веровать, чтобы ходить в церковь? Так вот, на последний вопрос ответит нам отец Яков Кротов.

Яков Кротов:

- Обязательно ли веровать, что бы ходить в церковь? На самом деле вопрос довольно важный, потому что в церкви всегда было, есть и будет много неверующих людей. В принципе, провести границу между верующим человеком и неверующим - не в нашей компетенции. Как на суде - сомнение толкуется в пользу подозреваемого, обвиняемого. Это очень важный принцип. Дело в том, что часто возникает сомнение, что пришёл верующий человек, и не потому, что он плохо живёт, верующие тоже плохо живут, а потому, что он не молится. И на самом деле этот раздел происходит не между верующими и неверующими, а между молящимися и не молящимися. Почему священники часто говорят людям, которые только пришли к вере, уверовали, им хочется чем-то церкви помочь, послужить, и они говорят: вот у меня хороший голос, я умею петь, давайте, я - на клирос. И священники говорят: не надо. Не потому что только на клиросе человек погружается в довольно маленький мирок - иногда это мирок обид, злословия, ну, как космонавты на орбите друг с другом ссорятся, но, прежде всего, потому, что петь и молиться - это далеко не одно и тоже. И человеку сперва надо научится молиться, запомнить, как молишься, а потом уже - рисковать и потихонечку уже начинать петь. Между прочим, когда мы открываем Священное Писание, пение и молитва там синонимы: «Пою Богу моему дондеже есмь». Древние христианские монахи, древние - это 3-4 века - они пели псалтирь, они не произносили молитвы, они не повторяли: «Господи, помилуй меня грешного». Они пели. На самом всё-таки деле, пение - это ещё не совсем молитвы, это именно пение. И часто человек поёт в храме, потому что, если он замолчит, ему станет скучно. Он никогда не молился безмолвно, а не молился безмолвно, значит, не молился вообще. Вот это очень рискованное состояние. Неверующий человек, это человек не молящийся, который ещё не знает, как молиться, и вот тут вот вопрос: пускать таких людей в церковь? Ну, конечно, пускать. Но зачем? Не для того, чтобы они занялись экономикой в церкви, церковным хозяйством, не для того, чтобы они на себя взяли то, чего не делают молитвенники. Нельзя разделять людей, как это делали в средние века, а иногда и сейчас: вот есть молитвенники за нас к Богу, а мы при вас, молитвенниках, займёмся мелочами, покупкой мерседесов, факсов, строительством благотворительных организаций и т.д. Нет, либо ты молящийся, либо ты не верующий. Другое дело, что и без опыта веры, без опыта молитвы пусть человек приходит в церковь, но пусть он знает, что это у него слабое место, что сейчас надо все силы напрячь, чтобы молится Богу о том, чтобы начать молится. Это единственный способ разорвать порочный круг антимолитвы, молчания, неумения говорить. Молиться о молитве.

Алексей Ильич Осипов, профессор Московской Духовной академии,  рассуждает о путях познания истины.

А.И.Осипов:

- Хочу вам предложить театр, правда, театр будет чем отличаться? Всё, о чём я буду говорить, увидят только те, которые умные, хорошие, добрые и т.д.  Если кто не увидит, то учтите, сомнение тогда возьмёт… Итак, взмахом моей руки начинается спектакль. Видите? Видите, грибник идёт, полная корзина грибов, вот это да! Но почему же он так растерянно смотрит? Вы обратили внимание, как он растерянно во все стороны глядит-то! Слышите, что говорит: я заблудился, где дорога? Какая тебе дорога? Видите, выходит на поляну, а там двое, один в одной стороне сидит, другой - в другой - на пне. Один свирепый, другой, кажется, подобрее. Ну, вы видите, да? Ну правильно, что вы видите, очень хорошо, что вы видите, значит, вы умные люди. Смотрите, подошёл с грибами и спрашивает его, вы слышите как он говорит: слушай, где тут дорога домой? Слышите, я его перевожу, он что-то тихо говорит, устал, наверное, очень, едва говорит. А в ответ, слышите, что говорит: никакой дороги нет, ты что, с ума сошёл, никаких дорог! Строй шалаш, вот видишь - у меня шалаш, и ты строй себе, здесь вместе и помрём. Посмотрите, как он изумился бедный, побледнел даже. Идёт к другому: Слушай, неужели нет дороги домой? - Как нет? Ты что? Я сам ходил по ней сколько раз, хочешь расскажу? - Да, расскажи! - Пойдёшь вот туда, там дорожка будет, там сваленная берёза, за берёзой поверни направо, там будет овраг, через овраг переходи осторожно, потому что там иногда вода бывает, чтоб тебе не влипнуть куда-нибудь, там налево повернёшь, а потом сосновый бор будет, ты так сквозь него и иди прямо, и выйдешь, куда тебе нужно. Посмотрите, как он просиял от восторга! Человек, который не имеет никаких знаний о религии, но который ищет, он действительно подобен заблудившемуся грибнику. Собирал, собирал грибы, собирал, собирал знания, собирал, может быть, какие-то средства, собирал себе счастье на земле, и вдруг видит - заблудился. Люди-то, оказывается, умирают. И он долго думал, что это другие умирают, а он-то будет вечно жить! Потом у него где-то кольнуло, то в печёнке, то в селезёнке – задумался. Так, где же смысл жизни-то? Одни говорят: есть Бог. Другие говорят: никакого Бога нет, чушь это и больше ничего, фантазии и глупости. Чтобы увидеть ту красоту души человеческой, о которой говорит церковь, сначала надо убедиться, что есть Бог, потом убедиться, какая религия истинная, и это ещё ничто, если не будет последнего, если человек, зная, теперь узнав, что такое православие, не начнёт осуществлять его в своей личной жизни. Тогда ему будет последнее горше первого. Вот перед какой опасностью мы стоим. Иногда задают вопрос: почему такой-то вот человек, его бы в церковь, крестить бы его, даже не говоря, чтобы он уверовал, главное - крестить, уверовать - это чепуха, главное, крестить его. «Наконец, я своего дурака покрестила, уговорила, какое счастье!» Он с неё потом поллитра взял, по договору. Так вот, оказывается, какие вещи. Да, не просто нам нужно вот это знание, это убеждение, и тот человек, который не станет жить в соответствии с этим знанием, он хуже будет незнающего. И о многих можно сказать: не исключено, что часто промыслом Божьим некоторые люди не входят в ограду нашей церковной жизни, вы слышите? Сейчас, пока он находится за её пределами, он знает, там какая-то святыня. Там, знаете что? Там какие честные люди, какие порядочные, какие целомудренные. Ой, вы знаете - там, вот там. Да, там. Я-то знаю, кто мы здесь . И если он живёт хотя бы этим, это я не знаю во сколько раз лучше, чем вдруг, войдя в ограду, он увидит нас. Что тогда с ним будет? Боже мой! И со многими бывает. Уходят, но они уже уходят не просто за ограду церкви, а они с неприязнью, буквально с ненавистью с раздражением уходят, уже не способные подчас принять истину.

О Библии как одном из главных источников Божественного Откровения размышляет православный миссионер о.Виктор Веряскин.

В.Веряскин:

- А Библию можно так читать и так преподавать, и так переписывать, что от бедной Библии ничего не останется. Вы же знаете, что когда искушал Иисуса Христа Сатана, он пользовался Библией, и в этом парадокс, что можно пользоваться Библией по-сатанински. Можно брать цитаты, можно вырывать из контекста, можно так соединять цитаты, что в итоге будет только одно искушение. А как Иисус Христос парировал Сатану? Опять же, цитатами из Библии – другими: ты ему - тезис, а он тебе - антитезис, ты ему - антитезис, а он тебе - тезис. А чтобы это было, нужен синтез. Нужно целостное духовное мировоззрение, чтобы и вера, и разум, и сердце, и воля работали в духовной целостности, в единстве. Поэтому текстуальный подход к Библии требует не только выверенности буквы, филологии, лингвистики, знание переводческого искусства, потому что миссионер, вы знаете, тоже с препятствиями сталкивается. Написано в истории, поехали католики европейские «охмурять» китайцев христианством, как выражаются литераторы 20-го столетия - вообще, зачем им китайцы нужны? А некоторые католики хотели искренне поделиться верой, любовью, а не только европейскими достижениями и желанием власти. И они китайцам говорят: учите «Отче наш». А китайцы как-то прочитали, и говорят: «хлеба нашего насущного дай нам сегодня», - что-то непонятно... Пока переводчики не перевели: «риса нашего насущного дай нам сегодня», до китайцев не дошло. А потому что для китайцев хлеб - не такое насущное, как для нас в нашей цивилизации,  в нашей культуре. А рис для них более насущное, оказывается. И возникает вопрос: до каких же пределов простирается наша свобода, и наше научное творчество? Можно ли без вреда для духа, логоса и содержания, и для спасения заменить «хлеб» на «рис» при переводе? Серьёзная проблема, на самом деле, друзья мои дорогие, потому что есть буквалисты, которые говорят: да вы что, ничего нельзя заменить, не одна йота и не одна черта не должна пройти, пока всё не исполнится, и пока всему кердык не придёт. И так возникают - кто? Старообрядцы. Вы, говорят, зачем написали ещё одно «и» в имени Иисуса? До этого говорили «Исус», и достаточно, с одним «и». Вот добавили одну букву, всё - аминь! Благодати нету, спасения нету. А что есть? Филология. Очень серьёзный вопрос, друзья дорогие. Когда мы с вами говорим, что буква способна убивать, а Дух способен животворить, надо понять соотношение между смыслом – логосом - и  буквой, его выражающей. И насколько можно заменять букву, чтобы не утратить Дух и логос? В 60-х годах 19-го века в Петербург приехал лорд Рецтог. Я думаю, что многие из братьев протестантов помнят такое имя, и проповедовал в Петербурге православным, которые по паспорту, по рождению, были верующие, были православные, потому что в Российской Империи вне вероисповедное состояние не допускалось, обязан был записаться хоть куда-нибудь, графа была в паспорте, и люди записывались, не веря ни во что, записывались верующими. И к таким людям пришёл лорд Рецтог и говорит: ну, что ж вы целуете стенки, кромки сосуда, в котором налита живительная Евангельская влага, мало того целовать стенки сосуда, надо ж как-то пить и утолять жажду этой живительной Евангельской влагой. Разбейте сосуды, пейте свободно живительную влагу Евангелия. Разбили, пишет Достоевский в своём «Дневнике писателя», - он присутствовал, анализировал. И говорит: вытекла вся живительная влага, утратили смысл и содержание Евангелия, потому что утратили форму, в которой оно держалось. Вот сложная проблема формы и содержания, буквы и Духа. Проблема опять диалектическая, проблема глобальная, потому что мы можем так перевести, что утратится содержание. А высший пилотаж - надо и капитал приобрести, и невинность соблюсти, и чтобы волки были сыты, и овцы остались целы, и форма была бы изменена, и содержание не изменилось. Вы знаете, почему тормозят, вы знаете, почему запрещали перевод - какой там хантеманси! На украинскую мову - и то нельзя было переводить! Перевели в 19 веке, а издали в 20-ом только. Нельзя, оказывается. Сегодня уже вроде свободнее, сегодня уже вроде можно больше. Я должен честно сказать, что малые народы нуждаются в переводе Библии тоже. Но когда раньше времени в первой половине 19 века Макарий Глухарёв - алтайский миссионер и профессор духовной академии Герасим Павский дерзнули перевести, один лишился места службы, другой - места проживания, и поехал просвещать дикарей на Алтай вместо Петербургской столицы, - не будешь как попало переводить, оказывается! В том числе, и на русский язык, какой там украинский, какой там алтайский, какой там хантеманси, даже на русский нельзя было переводить! Поэтому, друзья дорогие, мы сегодня иногда говорим, что мы дорожим традицией, традицией Кирилла и Мефодия, мы иногда произносим такие слова, мы их смысла не понимаем. В чём смысл традиции Кирилла и Мефодия? До Кирилла и Мефодия считалось, что есть три священных языка. Написано по букве в Новом Завете, что когда Иисуса Христа  казнили, в табличке написано было на трёх языках: на державній мові – латинской, на грецкой мове - на мове межкультурного общения, и на мове рідной неньки Палестіни – по-еврейски тоже было. Трёхъязычие. Написали, и некоторые по букве поняли, есть три священних языка: еврейский, латинський и греческий, только на них можно переводить, только на них можно проповедовать, только на них можно вести миссионерскую деятельность. В чём состоял подвиг Кирилла и Мефодия? Они говорят: надо преодолеть трёхъязычную ересь, и перевели на четвёртый язык – славянский. Их подвиг был в расширении сознания, выход за пределы мнимого догматического похода, в нарушении канонического правила, потому что это считали каноном на тот момент те люди, которые на этом зациклились. Так, подвиг Кирилла и Мефодия - в расширении свободы подхода, оказывается, в этом, а мы сегодня говорим - сегодня четыре священных язика. Мы впали в четырёхъязычную ересь. Мы говорим: есть еврейский язик, греческий, латинський и церковно-славянский, всё, аминь! На русском – нельзя, на украинском – нельзя, о хантемансе я вообще молчу. Это четырехъязычная єресь, это не продолжение подвига Кирилла и Мефодия, это не продолжение достойного отношения к Библии. Поэтому - слава Богу за большую свободу, слава Богу за большую мудрость, слава Богу за большее количество переводов, - по разным источникам сегодня чуть ли не 2550 языков мира охвачено неполными переводами Библии. Полными - меньшее количество, работа продолжается, потому что человек встаёт перед проблемой ознакомления с текстом. Мы препятствием можем быть - через культуру, язык, лингвистику. Я бы хотел вспомнить вместе с вами чудесное стихотворение поэта-интеллектуала Валерия Яковлевича Брюсова, который работал в народном комиссариате образования при советской власти, в советское время, правда, в начальный период советской эпохи, он написал такое стихотворение: «Библия».

О Книга книг, кто не изведал в своей изменчивой судьбе

Как ты целишь того, кто предал свой утомлённый дух тебе.

В среде видений неизменных, так совершенна и чиста

Твоих страниц проникновенных младенческая простота.

Резец и карандаш, и кисти, и струны, и певучий стих

Ещё светлей, ещё лучистей творят ряд образов твоих

Какой поэт, какой художник к тебе не приходил, любя?

Еврей, христианин, безбожник, все, все учились у тебя!

Ты вечно новой - век за веком, за мигом миг

Стоишь - алтарь пред человеком, о Библия, о Книга книг!

Ты правда тайны сокровенной, ты - Откровенье, ты - Завет,

Всевышним данный всей вселенной для прошлых и грядущих лет.

-----

И последняя церковно-историческая часть нашей телепрограммы. 

Следующее событие за избранием Матфия на апостольство  вместо Иуды Искариота – Пятидесятница – Сошествие Духа Святого на апостолов, которое было обещано Иисусом в прощальной беседе со Своими учениками: «Пошлю вам Духа-Утешителя».

Сразу надо сказать, что «Утешитель» – это неудачный перевод греческого слова «παράκλητος». Параклит – это  помощник, наставник, ходатай, проводник. Параклит, это который нам помогает, наставляет, даёт нам силы.

А слово «Дух» – по-гречески «πνεῦμα» - существительное среднего, а не мужского рода, как мы с Вами поём: «Царю Небесный, Утешитель – Дух истины…». А в семитских языках - и в еврейском, и в сирийском, и в арамейском – «Дух» - «רוח» [руах] - женского рода. То есть, пой мы по-еврейски, мы бы пели – не «Утешитель», а «Утешительница». И тут проблема даже не филологии, а, скорее, вопрос некоторой привычки нашего сознания, парадигмы, колеи, которую нам очень трудно преодолеть. Вот почему так прочно сидит в наших головах представление о Боге – мужского рода? Так что, сердечный подарок от меня феминисткам – Бог-Дух на языке оригинала – женского рода. И дело здесь даже не в какой-то филологической коллизии. Библейский образ Духа изначально представлялся, как нечто женственное. Помните, «Дух Святой носится над водой и согревает птенцов, как птица»? Женского рода, потому что «Руах» - «она». И слова Христа: «Не оставлю вас сиротами», становятся более понятны в ассоциации с материнской заботой, лаской… Это те обертоны, которые в русском языке мы с Вами не прочитываем. Мы больше понимаем «Дух», как некоего свидетеля  истины, чем как что-то ласковое и нежное.

Как Вы помните, Сошествие Духа Святого обещано было не только Иисусом. Задолго до Христа пророк Иоиль писал: «Изолью от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши…». Это пророчество о последних днях. Но последние дни – это не хронологически, а качественно последние дни. Когда время историческое становится временем экзистенциальным. И в этом смысле они начинаются с Пятидесятницы. Это решающий залог начала конца, начала явления Царства, явления Духа. Событие Пятидесятницы для истории Церкви, для жизни любого христианина – абсолютно центрально. И это вопрос жизни и смерти для первохристианской общины. Апостолы ждут пришествия Духа Святого, причем, не пассивно, они находятся в максимальной духовной активности, в максимально духовном единстве. Царство Божие невозможно, если этого Царства не ждать, не звать, не приближать его. Так же и излияние Духа невозможно, если его не чаять. В этом проявляется синергичность – согласие воль – человеческой и Божеской.

Итак, вопрос: на кого сошел Дух? На апостолов? На каких? Из двенадцати, из семидесяти или из ста двадцати? Согласно 2-й главы Деяний, там написано: «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе…». Кто – они? В 1-й главе в 16-м стихе сказано: «было же собрание человек около ста двадцати».

Но в ближайшем контексте – это вроде бы 12-ть получается, восполненная двенадцатерица. И в церковной иконографии принято изображать сошествие Святого Духа на 12 апостолов. Плюс, часто изображают Богоматерь среди апостолов. В общем, это небезосновательно, потому что в 1:14 говорится, что: «Все они единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женщинами: Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его».

Значит, так и порешим: сошествие святого Духа произошло, скорее всего, на апостолов из двенадцати – в 13-м стихе они перечислены: «Петр и Иаков, Иоанн и Андрей, Филипп и Фома, Варфоломей и Матфей, Иаков Алфеев и Симон Зилот, и Иуда, брат Иакова. Среди них, по всей видимости, был новоизбранный Матфий, и, возможно, названные женщины. 

К слову говоря, это перечисление содержится и в древнейших рукописях, то есть, это не какая-нибудь позднейшая вставка. Ну вот на этом, давайте, и остановимся на сегодня, а продолжим, если даст Бог, наши церковно-исторические рассуждения в следующий раз. До побачення!