Миссия Церкви, или наше свидетельство о Христе. Какой она должна быть? Пересказывать людям Евангелие, или вручать катехизисы – увесистые книги под названием «Закон Божий», раздавать буклеты, иконочки, ладанки? Или еще что-то? Размышляет об этом отец Яков Кротов.

Яков Кротов:

- В современной России, да и, вообще, пожалуй, в современном мире довольно популярно слово миссия, в Евангелии оно почти не употребляется. Евангелие вообще очень жестко отличает посланцев Христа и последователей Христа. Вот апостолы – это посланцы, т.е. это те, кого Он посылает перед Собой. В древнем мире это были царские гонцы. Вот есть люди, которые бегут и говорят: готовьтесь, сейчас приедет начальство. Бог, Он - добрый царь, Он - не как ревизор из Гоголя, Он не переодевается, чтобы тайно явиться. А есть последователи, и большинство шло за Христом, а не перед Христом. Но, так или иначе, одно из Евангелий заканчивается словами Спасителя, обращёнными к апостолам: «Идите, проповедуйте до концов земли». Важно понимать, что, во-первых, это сказано не всем. Но здесь получается такая петрушка, что когда - совершать литургию, получать церковную зарплату, тогда апостолы - это не все, апостолы - это избранные, рукоположенные, доверенные, а у остальных - своё очень важное призвание, но другое. А как миссия - а ну, марш все проповедовать, без этого ваша церковная жизнь не полна! Ну, здрасьте, жили 2000 лет безо всякой миссии, т.е. миссия была специфическая, государственная. Но как государство может проповедовать Евангелие? Как сказал летописец Нестор, что шли киевляне креститься, послушав князя Владимира, потому что его благочестие было сопряжено со властью, вот и вся миссия, и мы считаем его благоверным. Да, его - благоверным, но не всякому благоверному нужно подражать, это было в 10 веке, стоп-машина. Тогда, что такое миссия, должна ли она быть, что такое - свидетельство о Христе? Так дело в том, что Христос - не супергерой, не супермен, который совершил один подвиг, и наше свидетельство заключается в том, чтобы всем об этом рассказать. А часто мы Евангелие упрощаем до подвига, вот подвиг Христов: умер – воскрес. Ну, окружающие слушают: умер – воскрес, дальше - что, какое это имеет значение? Умер – воскрес. Мы забываем, что наша вера в Бога, она не выросла из «умер – воскрес», она выросла из чего-то другого. Она выросла из прикосновения Духа Божия. Она выросла из того, что в нашем, довольно кислом, а может и не кислом, может быть, лучезарном, хорошем, весёлом существовании, вдруг, как голубь, иногда раз - и пролетит, и мы вздрагиваем, потому что - очень близко. Вот это Евангельское сравнение Духа с голубем - потому что там не сказано: «в образе голубя», там сказано: «по подобию голубя», т.е. стремительно, там евангелист подчёркивает, что это молниеносный какой-то полёт, - вот, вспорхнул. Так вот наша духовная религиозная жизнь, она началась с того, что, может быть, в скуке, может быть, в радости, и вдруг возле нас что-то прошелестело, и мир изменился. Если мы в унынии, мы поняли, что есть радость, поинтереснее любой другой. Если мы в радости, мы вдруг поняли, что даже любое зло, несчастье - и они - часть этого мира, и они возводят на небо, - мы вообще помним, что есть небо. Вот что такое религиозная жизнь, религиозный опыт. Так свидетельствовать о Христе, выполнять миссию церкви, не означает показывать иконку: вот Христос, Он умер и воскрес. А что воскрес, чем живой отличается от мёртвого? Ну, в реальной жизни не многим, построй робота - он не сможет ни умереть, ни воскреснуть. Свидетельствовать о Христе означает для нас, знающих Христа только благодаря Духу, Духу Отца - это прежде всего, просить Духа говорить вместо нас, просить Духа нас наполнять, и Господь больше от нас ничего не требует, кроме как поклоняться в духе истины. Это означает - не свидетельствовать о внешнем, что сделал Господь, это все знают, - снял кино, показал, уехал с передвижкой, а что от Христа-то осталось? В конце концов, вот Дон Кихот, он был свидетель красоты Дульсинеи Тобосской. В чём его свидетельство заключалось? Я вызываю тебя на бой, признай Дульсинею Тобосскую самой красивой дамой! Не признаю! Бух, бух, ну, кто победил, тот и прав. И мы себе представляем миссию церкви так: бух-бух, ты упал, значит, я победил, но если я упал, и это случайность, давай ещё раз попробуем. Это же не свидетельство! А кто такая Дульсинея Тобосская? Расскажи мне про неё. Расскажи мне про Христа, а какой Он был до того, как Он умер, а ты действительно с Ним встречался? Мы потому и подменяем миссию свидетельства о Христе приятным долгом пересказать Евангелие, что реальной встречи со Христом у всех реально мало, и не надо этого стыдиться, она, обычно, как прокол. Вот ухо прокололи, но дырка навсегда. Значит, свидетельство  о Христе - это часто свидетельство о той боли, которую ты испытал оттого, что тебе был сделан прокол, а больше мы о Нём ничего не знаем. Но это мы знаем твёрдо. Я думаю, что свидетельствовать о Христе в современном мире, как и в любом другом, это, всё-таки, свидетельствовать о том, что благочестие не сопряжено с властью, что жизнь и агрессия несовместимы. Умер – воскрес, в переводе на современный язык означает: убили и зря. И каждый раз, когда мы убиваем, а наша жизнь по-прежнему стоит на убийстве, не на убийстве животных, на убийстве людей, на насилии, - всё, значит, Господь убит, тогда свидетельствовать о Христе означает говорить: Он умер-воскрес, означает, говорить про преступника: убил, давай отпустим на свободу, - вот свидетельство о Христе. Мой дом взорвали, мои близкие погибли, но я прощаю. Я не прошу потащить в суд. У меня украли кошелёк, моё свидетельство о Христе: украли, значит ему нужней, что делать, ну я понимаю, что он щипач профессиональный, а почему он им стал, что я про это знаю? Вот свидетельство о Христе, но это, конечно, совсем другое свидетельство, нежели распространение фильмов, буклетиков. Я на такое не очень способен, но я надеюсь, что найдутся более способные. Это вот такое свидетельство: умер-воскрес, украли – простил. Вот и мы точно так же. Меня обижают, я не обижаюсь, я прощаю. Я обидчивый, но именно поэтому я прощаю, потому что я знаю, каково обижаться, ну, с Божьей помощью. Вот миссия о Христе, она носит, прежде всего, не отвлечённый философский характер, а характер реального изменения своего поведения, но своего, а не ближнего, - то уже будет фарисейство и партком, а нам нужно христианство и Царство Божие.

Далее продолжит нашу телепрограмму профессор Московской Духовной академии Алексей Ильич Осипов своими рассуждениями о любви и браке.

А.И.Осипов:

- Помните, что пишет апостол Павел о причащении: оттого, что недостойно причащаетесь, многие из вас болеют и умирают. Вы слышите, какие страшные слова произносит апостол Павел, как важно здесь это знать. В противном случае этот брак и венчание превращается во что? В красивую картинку, в красивую церемонию вместо таинства. И мы, когда подходим к таинству без благоговения, без веры, без обещания, обещания супружеской верности, верности навеки, наказываем сами себя. Бог видит состояние души нашей, а не ту внешнюю церемонию, которая происходит с нами, когда совершается это священнодействие, в частности, священнодействие брака. Но повторяю, я обращаюсь опять, брак всё больше рассматривается, как какой-то контракт. Как какое-то сожительство, как какое-то соглашение, соглашение, часто связанное с имущественными вещами. Брак как бескорыстная жертвенная любовь уже полностью перечёркивается. Во что любовь превращают: идут молодые перед всеми в обнимку. Я бы задал такой вопрос, если у вас есть миллион в руках, или больше, вы пойдёте так всем показывать? Вот я иду, посмотрите, у меня миллион, что, а у вас нет? Чем кончится? Только тот, который не понимает, что это такое, не знает, может так показывать, - ценность не покажешь. Один из признаков, это надо понять, один из признаков отсутствия любви, а игры в любовь являются вот эти внешние вещи. Когда вступили в брак, пожалуйста, здесь всё естественно, а здесь-то что? Игра. Превращают это великое дело в игру. Как правило, это игра ни к чему доброму не приводит. Или когда полураздетые идут, интересно, к чему это? Что это значит - хотите животного найти, потому что этой полураздетостью только животные инстинкты вызываются и больше ничего. Но если вы хотите получить не человека-мужа, а животное, ну пожалуйста, раздевайтесь побольше, только что будет потом? А потом мы видим, более половины браков распадаются. А потому что в брак вступаем не на основе любви человеческой, а на основе животных каких-то проявлений, инстинктов. Эта вещь в высшей степени непрочная, недаром же Тертуллиан, один из учителей древней церкви, называл такую любовь переодетым эгоизмом. Или красивым прикрашенным пороком. Переодетый эгоизм, нет любви, а есть эгоизм, нет ничего серьёзного в жизни, а есть игра, - во что игра! Подумайте только! Любовь имеет множество значений. Христианство обозначило это, показало, что это такое, указав на Того, Кого мы именуем Богом, который является законом нашего бытия. И Который показал эту любовь, показал Своим Крестом. Любовь всегда готова отдать себя. Лжелюбовь ищет только себе. И то называется любовью, и это. Оказывается, до чего разные вещи. Брак твёрдый, брак точный, брак священный возможен, только тогда, когда будет любовь. Когда он возможен, когда мы будем сохранять себя до брака. В противном случае, мы очень многое потеряем, вы слышите, потеряем, потому что это ранит, уничтожает, и, в конечном счёте, мы можем вообще заглушить эту любовь. И тогда семья становится совсем не прочной. Но христианство призывает к этому, Слава Богу, что сейчас церковь может говорить об этом, церковь проповедует, указывает, где основа действительно прочной человеческой любви, на чём она может основываться. И мне кажется, что сейчас мы все имеем с вами возможность познакомится с  христианскими началами жизни, с христианским пониманием любви, с христианским пониманием брака, тогда действительно может устоять наше общество на самых лучших началах.

И еще несколько слов православного миссионера о.Виктора Веряскина о символике Апокалипсиса.

В.Веряскин:

- Серафим Роуз сказал: не надо ждать конца света, когда уже будет поздно - уже поздно, апокалипсис уже совершается. Мы живём в период его совершения, мы только не понимаем, что он совершается, а мы должны были бы это понимать, чувствовать, реагировать на это и т.д. Уже поздно. Например, есть православный богослов Жданов, который писал толкование на послание Иоанна Богослова к семи церквам, и трактовал это не как обращение к семи типам духовности, а как анализ семи этапов развития духовности в её упадке или подъёме - историю церкви через все две тысячи лет христианства. В конце 19-го века - в начале 20-ого Жданов, православный богослов, такое толкование дал, вот тоже очень интересно. Потому что духовность имеет фазы и этапы развития. Например, наша с вами, вспомните себя 25 лет назад, какая была духовность и что было, и какой был этап и фаза развития, и сегодня говорят: я уже более духовный, чем был 20 лет назад. А как ты измеряешь степень своей духовности? Может быть, это  тоже надо глаза помазать и увидеть, какая на самом деле твоя собственная духовность? Поэтому есть этапы и фазы. Вот моя первая любовь, вот я впервые услышал Евангелие, вот я его принял верою, и вот я сердцем своим захотел жить по Евангелию. Вот я попробовал жить по Евангелию, и в момент первой любви у меня даже что-то получалось. У меня была другая система ценностей, расстановка приоритетов, я больше к духовности стремился, потом прошло время, и я ослабел, оставил свою первую любовь. А Бог мне опять говорит: вспомни, как ты жил во время первой любви, покайся, изменись, вернись туда, иначе сдвину светильник с места. Очень серьёзный вопрос опять к каждому из нас обращён, т.е. фазы личной духовной жизни, этапы вечной духовной жизни и развития, и одновременно - история церкви и история человечества. Как бы апостольские периоды это Эфесская церковь, хотя уже с упрёками, а последний период - послание к Лаодикийской церкви, это условно считается нашим периодом. Мы живём в период Лаодикийской церкви - чуть тёпленькие - ни холодные, ни горячие. И угроза, какая? Нас вообще выплюнут: «Я тебя изблюю из уст Моих», помните? Значит, надо опять определяться, температуру свою измерять каким-то духовным градусником: я тёплый, или я горячий, или я охладевший, я какой? А оказывается, Апокалипсис актуален, оказывается, он может давать назидания, оказывается, он может давать поучения, оказывается, он может давать основания для практических действий, поведения и т.д. Это живая книга, и поэтому грустно, что её вообще не читают, о ней не размышляют и, тем более, не пытаются по ней жить. Дальше, десятый стих, например, «я был в духе в день воскресный». Но вопрос: раз мы разные, и бываем в разных состояниях, то он был в духе, и поэтому получил откровение, а я сегодня получил откровение? Ну такого, как Иоанн я сегодня не получил откровения, а может, я был не в духе? Вопрос, оказывается, в каком состоянии мы приходим на литургию, на молитву, в общение и т.д. Приходим в плотском состоянии, с перевешиванием наших плотских забот и т.д.? Тогда мы в плоти. А что это значит? Даже душевный не воспринимает того, что от Духа Божьего, потому что об этом надо судить духовно. А духовный - способен понимать всех - и душевных, и плотских. Значит, опять, нужно понимать, где я нахожусь, на каком я уровне, и из-за этого оценивать себя: или устремляться вверх, или снисходить вниз. Для чего? Чтобы помочь плотскому стать душевным. Ведь Христос возвел на гору Преображения учеников, и то не всех, а избирательно. Значит, даже среди апостолов была квалификация, кто был более достоин, кто был более очищен, кто был более устремлен, и Он взял не всех, а избранных, значит, тоже различал. Чувствуете? И поэтому мы с вами, когда приходим домой, а нам говорят: что-то ты сегодня совсем, где была шесть часов, опять в своей секте, хоть поделись, чё вам там рассказывают, может мне интересно будет, и я с тобой тоже пойду завтра. Мы начинаем рассказывать, как умеем, а нам говорят, вот это то, что ты рассказываешь, вот это вам рассказывали? Да я бы не пошёл ради такого. Т.е. мы  не способны передать, потому что мы не в том духе, а это серьёзный вопрос, поэтому опять, в каком духе я прихожу на молитву, на занятие, на литургию и т.д.  Вот он был в духе. Значит, Апокалипсис нам подсказывает: желательно сохранять состояние бодрости духа, ясности духа, чистоты духа, и тогда получишь откровение, тогда получишь удовлетворение, тогда получишь наслаждение, даже блаженствовать будешь. А так, пришёл - и ничего не получил, значит, был не в том духе. Технические моменты, практические, подсказываются нам.

-----

И последняя, богословская часть нашей телепрограммы.

О церковном Предании наш с Вами разговор. Разные вещи мы подразумеваем под этим термином, причем, совершенно неравноценные. Есть то, что является Преданием с большой буквы этого слова – ну вот, например, важное постановление Вселенского собора, касающееся догмата о Лицах Святой Троицы. А есть предание с маленькой буквы этого слова – например, о том, как святой великомученик Георгий сразил копьём дракона – легенда в чистом виде, к подлинной истории не имеющая никакого отношения. Или предание о так называемом Нерукотворном образе Спасителя – ну, Вы помните рассказ о том, как Эдесский царь Авгарь V Уккама послал в Палестину своего художника написать портрет Иисуса Христа. Но у того не особо получалось – каждую минуту лицо Христа художник видел как-то по-новому, приходилось всё время подправлять, переделывать. Сжалившись над мастером, Иисус взял полотенце и, умывшись, отёр им лицо. И – о чудо – на плате остался отпечаток – первая в мире икона, так сказать, которую Господь и вручил художнику. Это тоже предание с маленькой буквы этого слова. Купола, венчающие храмы, иконостасы, одежды священнослужителей – всё это предание с маленькой буквы этого слова.

Но, как мы говорили с Вами, даже самые незначительные предания, не значит – не нужны.

Ну вот, те же традиционные модели пресвитерских или епископских облачений. Протестанты некоторые, к слову говоря, подсмеиваются над православными священниками, мол, а разве апостолы ходили в рясах, епитрахилях, омофорах, фелонях, саккосах и прочем прикиде? Да и Богослужения христиан первого века, разве было таким, как у нас сейчас?

Конечно, всё было не так. Какие там облачения могли быть в первом веке или купола во втором, когда Церковь была гонима, и христиане собирались для совершения Богослужений в пещерах – катакомбах – прятались там от власть предержащих язычников! Что, купол на вход в пещеру нужно было водрузить? Конечно, можно обойтись и без икон, и без облачений, и много без чего. Представляете Божественную литургию, совершаемую заключенными в тюремной камере времён Советской власти. Вместо чаши – алюминиевая кружка, вместо вина – компот, вместо фелони – телогрейка. Но это – тюрьма… А теперь представьте себе Богослужение в храме Христа Спасителя, которое бы возглавлял патриарх Кирилл… в телогрейке. Наверное, это бы выглядело нелепо.

Но тогда, собственно, возникает вопрос: а «лепо» – это как?

Понятно, что не всякое понимание торжественности адекватно духу Церкви. Одно дело, скажем, Богослужение в главном храме империи, там, в Софии, со всеми этими атрибутами позолоченными, посеребренными и так далее, - ну, а другое дело, скажем, Богослужение в какой-нибудь глухой деревне. Ну, собственно, не только в глухой деревне – даже в Киеве, в обычном приходском храме. Зачем там, спрашивается, такой антураж, как во Владимирском соборе или Лавре? Это вопрос. Точно так же, как и вопрос: а в чём ходить в храм? Должна одежда подчеркивать особенность момента или нет? Когда мы наряжаемся на собственные торжества, или когда народ выходит к концерту, как говорили ранее, или в театр, на людей посмотреть, себя показать, - то сие мероприятие соответствующим образом подчеркивается внешним видом.

Нет, конечно, здесь будет неуместно разбираться в том, что разрешено, а что запрещено, - теперь, в значительной степени это устарело, - но вот что адекватно, а что неадекватно? И в каком смысле адекватно? Это вот вопрос, собственно, предания. Хотя он мелкий, в общем, второстепенный. Катастрофы не будет оттого, что человек появится в храме в будничной одежде. Но с другой стороны, если выдерживать логику Богослужения до конца, то это не такой уж и праздный вопрос и не такой легкий, как кажется. Перегибать палку в сторону одежды – конечно, это излишество, тем более устанавливать какой-то дресс-код «православный», о котором иногда наши батюшки с запалом говорят по телевидению. Женщин в брюках в некоторые храмы не пускают, без платочков тоже нельзя – глупости это, конечно, и не безвредные. Замечателен человек, а не то, в чем он явился – слава Богу, что хоть так пришёл в храм.

Но с другой стороны, полное пренебрежение к одежде, в которой человек собирается посетить храм, рождает ощущение, что богослужение для него, особенно воскресное – это нечто, происходящее как бы между делом. И вопрос здесь не в каких-то жестких правилах или предписаниях – дескать, вот в этом можно идти в храм, а в этом уже нельзя. В африканских храмах – православных, между прочим, трижды канонических – на Богослужениях стоят в чем мать родила, ну, за исключением татуировки – это у них вместо одежды. Ну, правда, у мужчин еще катека, надетая на это самое место, которая не скрывает, а, как бы даже подчеркивает мужское достоинство.   

И, тем не менее, должна, ведь, проявиться и какая-то эстетическая культура, а главное – дух церковности. Потому что глупо, конечно, представлять себе какой-то реестр запрещенных одежек. Но вот какой-то внутренний цензор должен человеку подсказывать, что стоит, а чего не стоит. Хотя, внешне кажется, я повторяю, что вопрос выеденного яйца не стоит - для большинства из нас с Вами. Правда есть другая крайность, наверное, более нелепая – преувеличение значения внешней формы – мы уже неоднократно говорили с Вами об этом. Мол, вот я неправильно одета, значит, мне и в храм заходить нельзя. А еще хуже – «пошла вон из церкви – оденься нормально, а потом приходи!». Это, кстати, одна из болезней нынешнего духовенства – распространенная, надо сказать, болезнь, которая, будем надеяться, пройдёт. Лет через десяток, я думаю.

На этом, давайте, и остановимся с Вами и, если даст Бог, продолжим наш разговор в следующий раз. Всего доброго.