Нередко люди, ищущие Бога, недоумевают, мол, зачем в Церкви столько обрядов, форм, обычаев, элементов фольклора и прочего? Как это, зачастую, не похоже на образ Христа и апостольских общин первого столетия. И в самом деле, всё учение Христа – это, ведь, проповедь свободы. Никаких суббот – суббота для человека, а не человек для субботы, никаких ритуальных омовений, запретов пищи и т.д. Мол, как же это получилось, что христианство - эта религия свободы, впоследствии стала сплошными запретами, регламентациями и ритуалами? Отвечает на этот вопрос святейший владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев: 

- Этот вопрос можно было бы сформулировать так – каково соотношение внутреннего содержания веры, религии и внешней формы в которую вливается человеческое благочестие? Вопрос не новый. Люди по-разному отвечали на него в истории. В частности, происхождение протестантизма в ХVI веке во многом обуславливалось также желанием людей освободиться от лишних внешних ритуалов. Слишком, мол, всего много, важно обнажить суть. Затем оказалось, что сам протестантизм создал свои собственные ритуалы. Трудно сказать - где этих ритуалов больше, где этих ритуалов меньше. Другими словами, внешнее проявление религиозности, внешний культурный слой, который возникает вокруг религиозной доктрины – он неизбежен, он как бы проистекает из самой природы человека. Мы одеваемся, мы создаем некое окружение вокруг себя, у нас возникает некий образ жизни, связанный с отправлением религиозных наших потребностей. Все это формирует видимую сторону религиозной жизни. Возникает вопрос – нужна ли эта внешняя сторона религиозной жизни? Вот вы сказали о том, что Христос вроде бы как все внешние ритуалы отметал, что Он был как бы противник этой внешней стороны религиозной жизни. Это не совсем так. Из Евангелия мы узнаем, что на восьмой день после Своего рождения, по закону, по обычаю, Христос был обрезан, а на сороковой день, по закону, по обычаю, был принесен Святой Девой Марией в храм, по закону, по обычаю, Он посещал, почти, видимо, каждый год, Иерусалим - духовную столицу Своего отечества на праздник Пасхи, Он молился в Синагогах, Он исполнял предписания закона. Если бы Он эти предписания не исполнял, то, наверное, никогда бы не сказал удивительные слова, что Он пришел не сокрушить закон, не изменить закон, не отменить закон, а исполнить закон. Речь шла, в том числе, и об обрядовых предписаниях закона. Ни йота единая, ни единая черта, говорит Господь, не прейдет закона дондеже вся будет. Это славянский текст, который можно перевести следующим образом – ни единая йота, а йота – это по написанию самая маленькая буква еврейского алфавита, ни единая черта – то есть ни единая черточка в тексте - не будет изменена до тех пор, пока не исполнится закон. Господь действительно пришел не разрушить закон, а исполнить. Что же означало это исполнение ветхозаветного закона, с точки зрения христианского послания, в каком смысле Господь говорил об исполнении закона? Кроме того следует задать вопрос таким образом – в каком смысле Господь выступал против исполнения некоторых норм закона? В Евангелии действительно мы сталкиваемся с критикой Спасителя определенных внешних ритуальных сторон религиозной жизни тогдашних иудеев. Суть заключалась вот в чем – Господь был свидетелем того, как исказилась религиозная природа Его соотечественников, Его современников. В центре религиозной жизни был не духовный подвиг, не рост человека, не борьба со своими страстями и пороками, а исключительно внешнее исполнение предписаний ветхозаветного закона. Считалось, что само по себе исполнение обрядовых предписаний спасает человека, и что все остальное, т.е. то самое важное, что меняет человеческую природу - внутренний подвиг и борьба - совсем и не нужны, а достаточно строго и скрупулезно исполнять предписания закона. И вот поэтому Господь не против самих обрядов выступает, а против абсолютизации обряда, против догматизации обряда, против того, чтобы обряд – внешнее действие - рассматривалось как спасительное действие по существу, вне духовного подвига, вне духовной жизни человека. Вы очень правильно говорите, что Господь настаивает на человеческой свободе, и что сдерживающим фактором этой свободы является нравственное чувство человека. Правильно. Ну, а если это нравственное чувство помрачено, если нравственность разрушена, если человек духовно болен - как ему войти в норму жизни?  Вот для таких людей очень важны внешние факторы, которые способны постепенно мобилизовать волю человека и помочь ему действительно  начать борьбу со своими грехами. Неоднократно говорилось о том, что пост, который можно и нужно отнести к внешней стороне религиозной жизни, помогает человеку изменить свое внутреннее состояние. Пост дает нам как бы средство борьбы с грехом. Пост сам по себе является замечательным средством. Наверное, нет никакой надобности отрицать внешнюю сторону религиозной жизни, если она содействует нашему внутреннему духовному преображению. Поэтому не следует этот вопрос таким образом радикально решать: не нужно, мол, вообще никаких внешних обстоятельств и факторов, определяющих строй жизни религиозного человека, мол, сам человек по своей совести может определить, правильно выстроить и организовать ее. Нет. Внешние факторы, обрядовая сторона нужна, но она ж нужна настолько, насколько она помогает человеку организовать свою внутреннюю духовную жизнь. Вот одним из слабых мест в нашей национальной духовной жизни является так называемое обрядоверие. Очень многие люди и сегодня считают, что спасает внешний обряд – пришел в церковь, свечку поставил - можешь и не молится, а вот сделай некое внешнее действие, и оно тебя, мол, мистически, даже как-то магически спасает. Совсем нет. Нужно помнить, что спасает человека благодать Божья, которая даруется человеку в ответ на его веру, а иногда в ответ на его усилие, внутреннее усилие по преобразованию своей жизни, а внешние обрядовые факторы призваны содействовать успеху этой духовной борьбы в духовном совершенствовании. Поэтому не следует отметать, как не нужное, все, что касается внешней стороны религиозной жизни, но не следует эти внешние религиозные факторы абсолютизировать и воспринимать их как решающие, все должно быть сбалансировано. И вот церковная традиция, церковный устав, подлинное церковное благочестие и приводит в гармоническое сочетание внешнее и внутреннее. Важно только хорошо знать традицию, понимать ее, и тогда это знание и понимание будет ограждать нас от ошибок, в том числе, и от столь распространенной ошибки, как обрядоверие.  

Еще один вопрос часто люди задают, правда, уже ближе к Новому году: А насколько важно отмечать Рождество именно 7-го января? Ответит настоятель Свято-Духовской церкви г. Москвы отец Яков Кротов.

Яков Кротов:

- Вопрос можно ведь и по-другому задать – насколько важно праздновать Пасху в один день? Почему католики, православные, протестанты не договорятся, чтоб - в один день? И для многих людей это даже препятствие на пути к вере, потому что они с ходу говорят – Вы посмотрите, какой у них разнобой! Вот давайте вы сперва договоритесь о стандарте, я увижу, что на вас вера действует позитивно, вы умеете договариваться, и тогда я начну уже вашу веру изучать, а пока не договорились – гуляйте! Сегодня на Западе считается хорошим тоном, что православные, протестанты и католики стараются праздники отмечать вместе. По этой же причине православные Константинопольского Патриархата многих балканских, славянских стран, в Америке – кроме Пасхи, все другие праздники стараются праздновать вместе - Россия - в этом смысле, скорее всего, исключение. Так вот, вопрос метода – а кто сказал, что если мы любим друг друга, то мы все должны делать синхронно? Это все равно, что сказать: «О! муж и жена любят друг друга - идите купаться и следите, чтобы ваше плавание было синхронное – одновременно ныряйте, одновременно выныривайте». Это довольно странно, потому что все равно мы разные. Дело в том, что в средние века была унификация обряда - у первых христиан этого не было. Они были вместе вовсе не потому, что у них все было одинаково. Первые христиане были, извините, иудеи, и в каждой еврейской синагоге - и тогда, и сегодня - были самые разные традиции, и это считалось нормальным. Это вообще нормально для древних родовых религий – разнобоя много, и никто не делает из этого трагедию. Как в современной Индии: сотни миллионов людей – религия, в общем-то, одна – ведическая, - но разнообразие обрядов даже больше, чем разнообразие народностей, которые населяют Индию, и никто не видит в этом ничего ужасного. В средние века, когда христиане попытались утвердить евангельскую весть через насилие, через организацию, через иерархию, тогда и появилась мысль о том, что единообразие в поведении – это хороший признак, это хороший тон. Но в итоге, например, в современной Русской Православной Церкви считается хорошим тоном, когда на большой праздник все духовенство - в одинаковых облачениях из одной парчи, иногда глядишь, в соборе праздник – 50 священников, и все в одинаковых облачениях. Наверное, когда выходят все в разных - у кого старый, у кого новый, у кого зеленый, у кого голубой, наверное, это не так красиво. Но ведь красота бывает разная. Я думаю, что все-таки будущее христианства не за унификацией, а за разнообразием, когда единство будет внутри, и человек будет говорить: у тебя Рождество 25-го, у меня 7-го, но мы ведь все равно вместе, а не будет говорить: у меня 7-го, потому что 25-го - это у еретиков, а я специально буду наособицу.  Ведь так и в повседневной, и в реальной жизни – крепость любви проверяется не готовностью есть одну еду, не готовностью двигаться синхронно. Крепость любви проявляется в разлуке, мало ли что разлучает любящих людей, - в конце концов, большинство из нас каждый день разлучается – один идет на одну работу, другой - на другую. Ну и что? Все равно мы остаемся строго между нами, как бы мы не любили друг друга, все равно один мужчина, один – женщина, но это - одна плоть. А если мы попытаемся из мужчины извлечь женщину, хирургическим путем сделать что-то синхронное, понятно, что это будет вздор. Так и в духовной жизни: нельзя любить того, кто точно такой же, как и ты. Любим за различие, любим, потому что другой. И Бога мы за это любим, потому что Он - другой, Он не такой. Да, я - образ и подобие Божье, но, извините, зеркало, в нем мой образ и подобие видны, но зеркало - это не я, - и человек отражает Бога, но не более того. Поэтому, да здравствует 7 января, 25 января! Вопрос на самом деле актуален только для тех, кто много пьет, и это вопрос такой – как я выдержу, если я буду пить 25-го, 31-го, 7-го, 13-го? На что железным голосом надо отвечать: не пей! 

----- Фрагмент Таинства Венчания

И последняя, богословская часть нашей телепрограммы.

Рассуждая о судьбе протестантского движения на Западе, мы неоднократно отмечали с Вами трагизм самой ситуации, которая окончательно сложилась к 16-му веку. Католическая Церковь действительно испытывала глубокий духовный кризис – невежество рядовых верующих доходило до полной крайности – простые люди не имели возможности читать Слово Божие, Богослужение проводилось на непонятной для них латыни, процветало обрядоверие, штамповались эти несчастные индульгенции, имели место перекосы в богословских вопросах, падение нравов.

И вот идея реформации, несомненно, благая – всё исправить, исцелить недугующий организм Церкви, одним словом – хотели как лучше, ну а получилось…

Какой бы мы с Вами могли сделать основополагающий вывод из всей этой громкой истории, которая, конечно, существенно шире того, что мы успели с вами охватить за полгода наших коротеньких телебесед?

Во-первых, наверное, надо примириться с тем, что отцы-реформаторы ухватились за какие-то принципиально непростые моменты в жизни Церкви. Что все вопросы, которые были ими подняты, закономерно существуют, как вечные вопросы в жизни Церкви. Другое дело то, какую интерпретацию они получили. Сюжет Реформации развивается в таком ключе, когда выискиваются просто альтернативные существующей Церкви принципы, - просто альтернативные, но не менее абсолютизированные. Дескать, не добрые дела спасают человека, а только вера. Не Предание, а лишь Писание. А Церковь делится на земную и невидимую - небесную, с достаточно жестким, дисциплинирующим началом здешней видимой Церкви. Понятно, почему - потому что в ней, естественно, люди разные, в отличие от невидимой Церкви, которая на небесах, где одни святые. Здесь, на земле, надо следить за тем, чтобы эта Церковь не расхристалась, и Кальвин в этом преуспел особенно.

Понятно, что сюжет самой Реформации явно навеян неким общим духом того, что можно было бы в целом назвать «образ жизни христиан Западной Европы уже ренессансного времени». Это дух явно дезинтегрированной целостности, которая когда-то была, но которая куда-то исчезла. А следствие этой дезинтегрированности – это невольный индивидуализм человека и индивидуализация его усилий относительно Бога и всего, что связано с тем, что от Бога исходит. Это, между прочим, жестокий урок, который вообще-то до сих пор в массе своей христиане на самом деле не усвоили.

Каково содержание этого урока? В первую очередь таково, что в Церкви должен присутствовать дух жизни, дух, обновленный реальностью Воскресения Христа, реальностью присутствия Святого Духа. Следовательно – реальностью Иного мира, в котором должны действовать принципиально иные закономерности жизни. И в первую очередь, эти закономерности должны выражаться в том, что, в отличие от собственников и одиночек, этот мир составляют люди, общающиеся в любви – любви как даре Христовом, а не любви вообще. Вот когда этот подлинный дух из Церкви уходит, люди становятся обреченными на выбор очень жесткий между двумя вариантами, которые оба, вообще-то говоря, плохи. Один – это остаться членом очень большого сообщества, которое традиционно существует, постепенно утрачивая остатки этого некогда единого духа, соединявшего это сообщество. Оставаясь в этом сообществе, человек вынужден подчиняться абсолютному авторитету, причем, видимого человека, неким непреложным канонам, непреложность которых совершенно не обосновывается, и не может быть обоснована. То есть он обречен, в случае выбора такого варианта, на длящуюся бесконечно инерцию выхолащивания из Церкви того, что Христово. А второй вариант почти неминуемо означает индивидуализацию своей христианской жизни, что в конечном итоге окажется противоречием в понятиях. Потому что Дух Христов и индивидуализм – это принципиально несовместимые начала. Не случайно, в общем, поэтому пафос реального возрождения христианства в 20-м веке связан с восстановлением духа общения и общины. Другой вопрос, насколько масштабно это восстановление реально проходило и проходит до сих пор – на самом деле в очень скромных масштабах. И, тем не менее - факт, что подлинная сила христианства – она в 20 и 21 веке видна во всякого рода движениях, культивирующих не какие-то новые доктрины, а реставрацию евангельского образа жизни. Без покушения на авторитеты, и конфессиональные границы. Успех оказывается очевидным, когда христиане в первую очередь пытаются реставрировать самое главное, в надежде, что остальное приложится. Беда в том, что таковые попытки – редкость. Экуменические усилия – истощились, вера в восстановление единого христианского мира давно уж иссякла. Да и, собственно, так получается, что это самое единство – оно оказалось никому не нужным – у каждого своя отдельная Церковь, свой удел, своё богословие, своя вотчина. А когда появится реальная потребность в церковном единстве – кто его знает?

На самом деле, такая потребность может выразиться только из действительной реализации Евангельского Откровения в жизни. Все крупные величины всехристианского значения, с которыми связано церковное возрождение – это светочи именно такого нового общения во Христе – это и недавно мученически погибший брат Роже из Тезе, и Дитрих Бонхёффер, и ныне здравствующий отец Георгий Кочетков, и прочие. Все эти знаменитости  так сказать, прославлены восстановлением этого самого живого духа общения во Христе. И при этом - не воинственного духа, не желающего повторять ошибки Реформации, устраивая альтернативную Церковь. Потому что к чему это приводит, люди, чуткие к евангельскому духу, понимают очень быстро.

Да, сегодня уже многие многое понимают, но, увы, джинн Реформации, один раз выпущенный из бутылки, так туда и не возвращается. И реформационные излишества – они в физической истории христианского мира продолжают воспроизводиться. Причем во все более, как правило, радикальных формах, начинали то скромным лютеранством, а заканчивается такими жуткими сектами, как Свидетели Иеговы.

На этом, давайте остановимся с Вами, а продолжим наши богословско-исторические размышления в следующий четверг. Всего доброго.