Вот уже и на пороге Прощенного воскресенья стоим мы с Вами – последнего воскресенья перед Великим постом. С понедельника начнется поприще святой Четыредесятницы – сорок дней Великого поста. А после этих сорока дней – Страстная седмица – неделя, посвященная воспоминанию о Страданиях Спасителя.

Семь недель поста и молитвы. Слава Богу, традиция поста все более и более находит себе место в нашем современном обществе – очень часто даже люди не в полной мере воцерковленные понимают значение поста – как для своего физического, так и для своего духовного состояния, и постятся. Я хотел всем тем, кто принял решение в этом году начать пост, пожелать успехов в этом деле, потому что пост имеет громадное значение в жизни каждого христианина.

Одной из самых главных составляющих поста является покаяние, в то время, как раскаиваться в своих грехах и признавать собственные ошибки всегда было делом нелегким, а для некоторых - просто неподъемным. Любому раскаиваться трудно, как светскому человеку, так и церковному, правда – по разным причинам. 30 лет назад великий православный богослов и пастырь отец Александр Шмеман в своей статье «Исповедь» писал: «Самые основные для христианина понятия - греха и раскаяния, примирения с Богом и возрождения - сегодня как бы опустошились, потеряли свой смысл».

Ну, а как считает наш современный архипастырь и богослов Святейший Владыка Кирилл Гундяев?

Кирилл Гундяев: 

- О. Александр Шмеман, когда говорил о том, что ослабляется у людей способность к осознанию своего греха и к раскаянию, конечно, исходил из своей собственной духовнической практики. Он сталкивался с такими людьми. Должен сказать, что в церковном обществе, т.е. среди достаточно воцерковленных людей, которые регулярно исповедуются, нередко наблюдается потеря способности к подлинному раскаянию. И происходит это по многим причинам. Ну, во-первых, исповедь и раскаяние становятся как бы некоей рутиной, обычным делом, особенно, если человек причащается часто. Он более-менее знает свои слабые места и понимает, что не очень-то удается победить эти слабости, и почти автоматически, от исповеди к исповеди, повторяет свои грехи. Наверное, вот это и почувствовал о. Александр, и об этом он и сказал. Потому что вот в этой обыденности действительно теряется острота, острота религиозного чувства, и человек как бы мирится со своими грехами, принимает их как некую уже данность. Старается преодолеть, но не вкладывает в это всех сил своей души. Вот трудно ответить на вопрос, что сейчас происходит: лучше стало или хуже? Я думаю, что приход к вере огромного числа людей, которые осознали важность религии, важность духовной жизни для полноты своего бытия, в положительную сторону меняет ситуацию. Потому что очень многие люди, современные люди, став верующими, всерьез принимают все те вызовы, которые произрастают из этого обращения. И самым главным таким вызовом является требование покаяния. Великий пост есть время покаяния и молитвы. Но для того, чтобы наше раскаяние не было лишенным духовной силы, очень важно как бы обновить эту нашу способность раскаиваться. «Ей, Господи Царю, даруй мне зрети моя прегрешения», - молимся мы словами Ефрема Сирина во время Великого поста. Замечательная молитва, которая в свое время так потрясла Пушкина! Потому что в этой молитве говорится, может быть, о самых невралгических сторонах жизни человека, и среди них – тема раскаяния. «Дай мне видеть мои прегрешения» - вот увидеть свой грех – это очень тяжело! По двум причинам. Во-первых, мы привыкаем к нашим грехам. Они действительно уходят из нашего поля зрения. Но, с другой стороны, с легкостью осуждая других, мы невероятно чувствительны к самим себе, мы постоянно себя оправдываем. Если даже и что-то плохое совершаем, то находим десятки объяснений этому поступку – и внешние обстоятельства, и ошибки других людей. И что, может быть, самое главное, это наша невероятная способность сравнивать себя с другими таким образом, чтобы оправдывать свои грехи. Происходит это обычно так. Ну что особенного я совершаю? Ну, сосед-то! Да ведь он же делает гораздо хуже! И поступает хуже, и живет хуже! А вот этот самый на работе наш Иван Иванович или Марья Петровна, что у них в семье происходит! Но я ведь не такой! Вот если человек строит свою внутреннюю жизнь таким образом, что постепенно из нее удаляется способность к самоанализу, то не может быть и раскаяния. Раскаяние требует анализа. Беспристрастной оценки своих мыслей, своих поступков и, конечно, своих дел. Вот Великий пост – это как раз то время, когда мы должны очень бдительно отнестись к тому, что происходит в глубине нашей души, очень внимательно посмотреть вовнутрь самих себя, подвергнуть себя беспристрастному анализу, если хотите, самокритике. Подумать о причинах, почему мы не можем оставить тот или иной грех, почему он господствует над нами. Посоветоваться с духовником, помолиться о самих себе. И, как результат вот такого напряженного внутреннего духовного делания, приходит раскаяние. Раскаяние есть очень мощное внутреннее движение человека: осознание греха и желание этот грех преодолеть. Без такого раскаяния, без такого покаяния теряется смысл поста. Именно покаяние является целью всего постного поприща. Во время поста мы чаще посещаем храм, причащаемся святых Христовых Таин, мы воздерживаемся от принятия скоромной пищи, - и все это является как бы средствами для достижения той цели, о которой сейчас говорим. Цель поста – раскаяние человека, изменение внутреннего состояния, перемена ума, изменение сердца, как говорят об этом святые отцы и подвижники. Великий пост в этом смысле – лучшее время в году. Потому что внешние обстоятельства жизни, если человек стремится исполнять предписания поста, максимально содействуют вот этой внутренней духовной работе. Не надо потерять этой возможности, нужно ее сохранить. Потому что если уж во время поста не сделаем шага вперед по пути духовного возрастания, в другое время этот шаг будет сделать еще сложнее. Радует, что с каждым годом все больше и больше людей посещает великопостные богослужения, все больше и больше людей встает на путь поста и осознает его важность. Ведь мы все хотим обновиться. Мы все хотим зажить новой жизнью. Ведь даже самый последний грешник, горький человек, ни на что не способный, и то в глубине души своей желает изменить самого себя. Очень часто люди зарекаются: вот, с понедельника, или с праздника, или с нового года кончу злоупотреблять алкоголем, перестану курить, или перестану ссориться со своими родными - вот заживу новой жизнью - и очень часто этой новой жизни не получается. Только потому, что невозможно зажить новой жизнью, если ты не раскаялся в своих грехах. Покаяние есть непременное условие обновления и возрождения человеческой личности, а добавим сюда – и человеческого общества тоже.

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума. 

Антоний Блум: 

- Очень часто, слишком часто говорят о прелести, когда человек прельщен своим воображением. Он обманут. Прелесть – от слова «лесть», «ложь». И прельщенный человек – это человек, который воображает одно, тогда, как на самом деле положение другое. Человек воображает, что он понимает тайны духовной жизни, тогда, как он только знает нечто о своей душевной жизни. И поэтому нам надо быть очень осторожными в этом отношении и не ставить перед собой вопросы – прелесть, не прелесть – а жить трезво, т.е. не опьяневать от своего желания жить духовной жизнью. Так, мне один священник сказал: «Там, где просто, ангелов до ста, там, где мудрено, там – ни одного». Прелесть у нас происходит оттого, что мы заглядываемся на себя. Молимся ли мы, постимся ли мы, читаем ли мы, беседуем ли мы, - обращаем на себя внимание, – а каков я, что во мне сейчас происходит, каким я являюсь перед Богом? Я могу даже вам пример привести – личный, не совсем привлекательный. Когда я был юношей, у меня была способность улавливать мысли других людей. И в какой-то момент я перед собой поставил вопрос - у меня сейчас развивается эта способность, я могу даже на расстоянии как бы переговариваться с другими людьми такого рода - так вот, я сказал: Господи, если это от Тебя, сохрани и укрепи, если это не от Тебя, рассей! И в то же мгновение эта способность у меня пропала. Я так за это благодарен, что мне не приходится ставить перед собой вопрос – у меня нет этой способности. У меня есть естественная человеческая чуткость, у меня – какая-то опытность человеческая, но у меня нет этой способности, которой гордятся столькие современные экстрасенсы. Это не значит, что всякий экстрасенс пользуется этой способностью от злых сил, - есть такие, у которых это просто естественный дар, есть такие, которыми пользуются темные силы, - но не в этом вопрос! Вопрос в том, что надо стараться не приписывать естественным способностям сверхъестественные качества.

Юмор в жизни христианина – на эту тему размышляет православный миссионер отец Виктор Веряскин.

Виктор Веряскин:

- «Если вдуматься, можно понять, что при всей своей случайности внешних проявлений, а подчас, и их незначительности, единый и единственный источник всякой человеческой радости – в Боге. В том, что Он сотворил Свой мир прекрасным и гармоничным, на радость Себе и Своим детям – роду человеческому, наделенному Им способностью любить и благодарить». Единый и единственный источник всякой человеческой радости – в Боге. В чем дело? А потому, что мы уже унылы. Шопенгауэр считается одним из основателей философии пессимизма, он для радости не видел основания. И мы иногда думаем: чему же радоваться? Что делать, проснулся утром и обнаружил себя в постели с нелюбимой и некрасивой женщиной? Радуйся, что вообще проснулся! А мог и не проснуться, а сколько людей не проснулось этой ночью, оказывается! Всегда находи, чему радоваться. Если ты вообще существуешь, если ты живой, если ты обладаешь бытием, радуйся, что ты живой – тебя могло не быть. Бытие лучше небытия, а откуда бытие произошло – от Творца бытия: Бог привел из небытия в бытие, Он – виновник радости существования. Он – виновник нашего бытия, а значит, и источник радости, что я все еще живой! Подлинная радость всегда коренится в ощущении Богоприсутствия, пусть даже не вполне осознаваемом, в чувстве сопричастности человека красоте этого мира, к величию ее Творца, к всеобщей любви в Боге. Давайте же будем искать основание и мотивацию для нашей радости! И недаром, призыв к радости постоянно встречается и в Священном Писании, и в наших богослужебных текстах. «Полнота радости пред лицом Твоим» (Пс.15,11), «Воскликните Богу гласом радости!» (Пс.46,2), «Будешь иметь радость в Господе» (Ис.58,14), «Да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша да будет совершенна» (Ин.15,11), «Плод же Духа – любовь, радость», «…принося с радостью молитву мою» (Фил.1,4), «Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех» (Мф.5,13)… Посмотрите на клирос - там стоят люди с мрачными физиономиями, с постными лицами и поют: «Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех!», и на лице – ни радости, ничего, а поют про радость. Т.е. настолько мы привыкли губами произносить одно, а мозги не подключать, - и сердце тоже ничего не чувствует. А если ты про радость поешь, то почему это не выражается у тебя ни в лучистости твоих глаз, ни в твоей улыбке? Грех улыбаться! «Смехи да хи-хи введут во грехи», - написано в словаре Даля: мы привыкли так говорить, оказывается. «Прими от нас радости благовещения Воскресения Христова» - вот лишь некоторые свидетельства, что радость Богообщения – это дар Господа Церкви и всем верующим. А пасхальная радость охватывает всякого христианина в дни празднования Воскресения Христова, и потому нет ничего отраднее для души человеческой, чем радостная весть о победе Христа над смертью, над болезнями и над всеми силами зла. Радость как таковая греховной быть не может!

------

И последняя - богословская часть нашей телепрограммы.

Лютер, как мы с вами помним, по преимуществу, академический богослов, и лютеранство не дало ростков общинности. По крайней мере, в том виде, в каком мы их находим у современных баптистов или реформатов – это все плод усилий или наследников Кальвина и Цвингли, то есть реформатов, или радикалов вроде анабаптистов. Но община – это что такое? Это сообщество, живущее по закону. И здесь надо сказать, что у протестантов с идеей общины есть некоторая проблема. С одной стороны, они возвращают Церкви не что-нибудь, а идею христианского сообщества. Что Церковь – это не абстрактная громадина, а это – вот такое нечто…

Ну, во-первых, настоящее чадо церкви реально переживает свою не чужеродность другим членам общины, а единство с ними. Потому что только в этом новом контексте бытия, который чужд миру сему, где все друг другу чужие, даже родственники, которые об этом иногда не догадываются, - в этом контексте нового, обновленного единства, где люди действительно могут стать друг другу родными, - вот там, можно сказать, место Христу. Место Христу такое, что Христос становится организующим центром, собирающим вокруг Себя людей. К Нему приходят, Он становится Учителем и Господом, и тогда всерьез возобновляется евангельская история.

Место Христу как собирателю человека воедино.

И вот этой общинности противостоит индивидуалистичность, когда сугубо индивидуальные отношения провоцируют принципиальную двусторонность человека – человек и Бог. Или - человек и Христос. Как-то вот перемыкает с одного на другое. А вот то, что Христос возводит человечество к Богу через Себя и Собою, - вот эта картина в индивидуалистичности куда-то девается. В то время, как применительно к человеку можно сказать, что Христос восстанавливает единство, цельность. Человеческая целостность в тех же наставлениях отшельников принципиально выражается в явлении любви. Высшая ступень аскетических добродетелей – это когда человек горит любовью. Даже будучи отшельником в пустынной пещере или затворником в келье. Поэтому, может быть, так радикально не стоит говорить, что только в контексте общинножительства находится место Христу. Но, Христос, как бы побуждает взыскание вот этого действенного начала любви к ближнему. А если нет этой любви к ближним, то что тогда - человек будет любить Одного Бога, без других?

Можно еще, конечно, жениться или выйти замуж ради того, чтобы было кого любить. Ну, чтобы служба медом не казалась, и чтобы было проблемное поле… Но если жениться или выходить замуж только ради этого - не потому, что ты уже кого-то любишь, а чтобы было кого – то это очень глупый шаг. Хотя это очень легко представить как такое функциональное содружество, в частности, функциональное в высшем смысле – «чтобы любовь торжествовала. Вот в мире негде ей торжествовать, так пусть у нас в семье торжествует»… Ну тоже вариант.

Да, так вот, когда мы говорим об общинножительстве, надо иметь в виду, что общины, которые устраивается по законам Божьего общежития, часто перетолковываются в духе Ветхого Завета – так проще.  Потому что только в духе Ветхого Завета можно гарантировать какую-то нормативность общинножительства. В Новозаветном духе построить религиозную общину гораздо сложнее. Вот посмотрите на баптистские общины, пообщайтесь с баптистами. Исключительно милые люди, добродушные. Без всякой иронии – нам бы так. Или вот адвентисты, которые в какой-нибудь Владимирской губернии приходят в запустевшую деревню, и через года полтора-два там уже хозяйство в полсотни добротных домов, они живут и процветают – в полном соответствии с духом Ветхого Завета: они трудятся, и Бог их благословляет. Бог ведь действует, они не чужие Богу люди, они – Его, они живут по закону. По Божьему Ветхозаветному закону, а Божий закон никто не отменял. Поэтому не надо удивляться, что Он там действует. Проблема в другом: что некоторые православные смотрят на них с тайной завистью и думают: «А что это у них все так хорошо? Потому что ведь не может у них быть все хорошо, если они еретики. По крайней мере, неправильные христиане, ущербные…» А у них – лучше очень часто. Значит, одно из двух: решить, что или у них понарошку лучше, то есть надо отыскать червоточину в этом всем – что все на самом деле плохо, безнадежно, и дома эти скоро повалятся, и чума их поразит, и они там тупые и бесчувственные на самом деле, и вся прыть у них ушла в материальное… Ну протестанты же, бездуховные люди! - в общем, как-нибудь так уязвить. А вот на православных посмотришь – душа радуется! У них, бывает, ни кола, ни двора, в тяжкие грехи впадают, - зато Дух прет изо всех дыр, причем с такой силой, что неудержим.

Откуда такая боязнь признать, что адвентисты – люди Божии? Ровно оттуда, что если люди Божии, то все должно быть в соответствии с пунктом «А», «Б», «В», «Г», «Д»… А то, что человек может быть Божий, но до каких-то вещей не доходить? И что это, более того, в смысле откровения  Нового Завета это вполне даже предполагается, потому что ко Христу еще нужно подойти. Еще нужно подобраться. Понимаете, Христос всерьез входит в жизнь человека не то, чтобы сразу. В этом смысле Лютер, наверное, по-своему прав. Ощущение спасения к человеку может прийти раньше, чем реальная личная преданность Христу. Потому что отношения с Христом – это слишком серьезно. Это превышение каких бы то ни было очевидностей. Это действительно торжество грядущего мира, а не того, от которого мы, так или иначе, инерционно привыкли плясать, как от печки. Мы ведь даже очень часто путаем «благодатно» и просто «очень хорошо». Вроде, как если человек живет хорошо – значит, оно и благодатно вполне. Но если адвентист живет хорошо, православная душа бунтует: как это может быть? А вот может быть, потому что это вполне законные, симметричные по-своему отношения. А поставить Христа в центр жизни – это очень непростая задача. И поэтому доктринально она в принципе не разрешается.

Вот мы в 20-м веке наблюдаем интересную вещь: как бы повторную, если можно так выразиться, христианизацию христианства, попытку вернуть Христа христианству. Или христианство повернуть лицом ко Христу. Это стремление обнаруживает себя повсеместно, во многих конфессиях синхронно, и ни у кого нет преимуществ. У лютеран есть Бонхёффер, у католиков есть Жан Ванье, или Луиджи Джуссани, или Романо Гуардини. На стыке что-то происходит… Вот брат Роже, например… Ведь он - и не пойми кто, на самом деле. Потому что, когда он стал вести сознательную христианскую жизнь, он себя должен был как-то позиционировать конфессионально. Но реально он – человек евангельского духа. Мать Мария - в православии… ну и так далее. И сами контексты жизни нередко заставляют человека проявляться, помимо конфессиональной ограниченности, именно, в первую очередь, ориентируясь на Самого Христа. И вывод иногда из сопоставления тех или иных доктрин может быть свойства отнюдь не доктринального.