Часто звучит вопрос: а как определить – действительно ли человек верит в Бога или притворяется для каких-то своих целей? А может - сам себя убедил, что он верующий? Есть ли какие приметы для того, чтобы это можно было понять? Отвечает на этот вопрос Святейший владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев:

- Если речь идёт об оценки религиозности другого человека, а не самого себя, то таким делом заниматься не следует. Потому что оценка религиозности другого человека - дело неблагодарное, а в духовном смысле - опасное. Потому что не убережете себя от осуждения другого человека. Кто как Бог только способен прозревать глубину человеческой жизни. Ведь вера, религиозность, там - в самой глубине. Иногда нам самим трудно в себе разобраться и понять, каково наше отношение к Богу, а что же говорить о других? Когда кто-то, показывая пальцем на ближнего, говорит: он притворяется, он не верующий, то берёт огромную ответственность на себя перед Богом. «Не судите, и не судимы будете»… Что значит, судимы будете? Это означает, когда предстанете перед лицом Божьим, Бог осудит вас также сурово, как вы судили людей. Не надо делать оценок религиозности иным людям, а вот в самом себе разобраться нужно. Нам иногда кажется, что, посещая время от времени храмы, исполняя какие-то обряды, обычаи, мы вроде как и осуществляем религиозную жизнь. На самом деле, можно быть человеком не религиозным, даже веря в Бога, признавая факт Божьего присутствия, но не чувствуя связи с Богом, не чувствуя реального присутствия  Бога в жизни. Если человек не молиться, если у него нет страха Божьего, если он постоянно не чувствует присутствия Бога в жизни, то такой человек живёт ущербной религиозной жизнью. Оставаясь верующим ментально на уровне разума, он в реальности живёт как человек неверующий. Вот здесь для нас большое поле работы над самими собою, самоанализа, дабы мы в результате этого самоанализа, умели исправлять свои мысли, дела, поступки и своё отношение к Богу. 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

 Антоний Блум: 

- Бог создал Еву, как бы разделив человека на мужское и женское. Они друг на друга взглянули и увидели другого, и вместе с этим, самого себя. Человек, который был двоицей, то есть одним существом в двух лицах, вдруг оказался двумя особями, он перестал быть иконой Святой Троицы, сверхличным. Каждый из них стал особью, это уже была не икона Святой Троицы, а разбитая икона, разбилась икона, и это существо. Человек, который должен был вести всю тварь к полноте Богопознания через свою собственное приобщение и собственное познание Бога, перестал быть на это способным. И между ними начались новые отношения - они были уже отдельные, они видели друг друга как не «я», а как «он», как «она», и в результате начались между ними соотношения, которых вначале не было. Первое, что мы видим, это Бог говорит с болью, с грустью - не как заповедь, не как наказание, не как угрозу - что у жены будет теперь влечение к мужу, а муж будет властвовать над ней. Это было не наказание, это был болезненный крик Божий: смотрите, что между вами случилось! Воссоединяла их неразлучно такая любовь, которая делала их едиными, а теперь между ними осталась связь в форме влечения, в форме власти. Как несчастье, но несчастье, которое сохраняет в какой-то мере в падшем мире единство, которое иначе было бы до конца разрушено. Брак ветхозаветный, брак в язычестве, брак во всей твари является единственным путём, в котором сохранилось не только единство твари, но и пронизанность всей твари Божественной благодатью в той мере, в которой человек мог её понести. Как это дивно, что даже при падении всего мира Божественная благодать не ушла, не потухла, осталась гореть, сиять, освящать и соединять!!! В Евангелии мы видим тоже представление о браке, как о той силе, которая делает едиными двух, и за пределами этих двух, рождением детей создаёт всё ширящуюся икону Святой Троицы, многоличности в одном лице. Но тут есть два момента, которые мне хотелось бы отметить. Первый момент это то, что даже в Церкви, которую, как мы знаем, не превзойдет грех и не превзойдет разность, есть разделение между людьми. Вы, наверное, помните слова, которые читаются во время брачной службы, о том, что брак между мужчиной и женщиной, он подобен отношениям Христа и Церкви. Если не обращаться к определениям катехизиса, то можно сказать, что Церковь - это чудо воссоединения Бога и человека, и через это воссоединение открыта дверь всей твари к возращению в райское состояние.

Клирик Свято-Сретенского собора о. Михаил Москаленко продолжит чтение неопубликованных воспоминаний протоиерея Бориса Старка.

 Михаил Москаленко:

- Свои воспоминания Борис Старк построил на книге молитвенной памяти о живых и усопших. В церкви такие книги называют синодиками. Свой синодик Борис Старк вносил имена людей, с который свела его служебная практика.

Княгиня Ирина Мещерская, урожденная Ниметт, запись 4 августа 1942 года. Как-то во время войны княгиня Вера Кирилловна Мещерская, о ней я говорил уже ранее, попросила меня съездить в Париж, в какую-то частную санаторию, в которой лежала тяжко больная жена её младшего сына. Оба сына Веры Кирилловны были в немецкой армии. Старший Никита был убит под Смоленском, а младший Николай тоже пропал в лесах Смоленщины. Позднее выяснилось, что он был в немецкой армии переводчиком, как и старший брат, но работал на французское движение Сопротивления, за что потом и получил офицерский чин французской армии и военные ордена. Он был женат на египетской принцессе Ниметт, которая под его влиянием приняла православие с именем Ирина. Болезнь её была неизлечимой, и она нуждалась в духовной помощи. Таким образом, я стал ездить в эту больницу. Сама же Вера Кирилловна, в силу своего возраста, ездить не могла. Больная вся горела огнём неофитки, была очень одинока, так как со своей семьёй из Египта разошлась окончательно. Здесь она лежала в шикарной лечебнице, зная, что умирает, и никогда не увидит мужа, единственного близкого ей родного человека. Она очень обрадовалась моему приходу и потом очень ждала моих посещений, да мне и самому было очень интересно общаться с ней. Это был экзотический цветок очень тонкой структуры, очень любознательный, возлюбивший Христа со всем пылом восточной натуры и желающий всё знать о Нём. Часто она задавала такие вопросы, на которые я - молодой священник - не мог сразу ответить, и приходилось ответ откладывать до следующего посещения, к которому надо было уже существенно подготовиться, чтобы потом получить новый трудный вопрос. Она первая просила записывать меня свои проповеди, по-видимому для того, чтобы их потом читать, но мне тогда казалось странным и нескромным записывать свои опусы. И только через тридцать лет, когда я стал уже старым, а мои сыновья стали священниками, я записал часть своих проповедей, чтобы они могли служить пособием для моих сыновей. Умирала княгиня Ирина мужественно и сознательно, её прах лёг рядом с могилами прочих князей Мещерских, около того места, где со временем легла и её свекровь Вера Кирилловна. После войны, когда вернулся муж Ирины Николай Петрович, уже в форме французского офицера, мы часто ходили с ним по парку русского дама, и он много расспрашивал о своей жене.

Звучал отрывок из книги протоиерея Бориса Старка. 

Юмор в жизни христианина – на эту тему размышляет православный миссионер отец Виктор Веряскин.

Виктор Веряскин:

- Плод Духа, который в нас, должен проявляться. Одни из главных плодов Духа - любовь, радость, мир, долготерпение, кротость, воздержание – помните? Так вот, радость - это аспект проявления плода Святого Духа. Если мы в Бога веруем правильно, живём по вере, и в нас дух человеческий соединяется с Духом Божьим и приносит плоды этого соединения, то внешним выражением плодотворности нашей духовной жизни должна являться радость. И в итоге - даже немножко иронии и юмора в наших взаимоотношениях, потому что юмор - это один из способов выражения радости. А получается, что мы с вами, особенно в пост - у нас постная физиономия на лице. Да и нам часто говорят: а чему радоваться? Мы - грешники погибшие, мы не соблюдаем заповеди, чему радоваться? Да и вообще, и светские люди нам советуют, и Маяковский говорит: «Для веселья планета наша мало оборудована» - а чему радоваться? А Евангелие нам говорит, радуйся, что живёшь, другие вообще уже не живут, а ты имеешь основание радоваться, оказывается. Радуйся, что не так болен, как другие, радуйся, что здоровый, находи основания чему радоваться, очень серьёзный вопрос! Недавно приехал писатель-юморист Войнович «Ивана Чонкина» помните, да, фильм и книгу? Какой-то спектакль ставили в Киеве, его пригласили, он приехал, а ему говорят: у нас здесь скоро выборы в Украине, хоть Вы со своей стороны посоветуйте, кого нам выбирать. А он говорит, одну черту назову неизменно: главное, чтобы весёлый человек был! А где нам такого взять? Посмотришь на всех наших кандидатов, ну, весёлых совсем мало, а в этой ситуации - и весёлого мало. И мы перед этой ситуацией вот растерялись, а они ему говорят: а вы вот так веселитесь, почему?  Почему вот в жизни юморите, и других веселите? А вот жизнь заставила, меня, говорит, КГБ-шники отравить хотели, довели меня, там, говорит. Я уже встал в ситуацию, или стреляться, или смеяться, и я решил смеяться - ну не стреляться же! И вам советую. Я об этом подумал и решил эту тему поднять. Потому что некоторые доходят уже до предела - унывают, и я тогда нашёл недавнее выступление новоизбранного патриарха Кирилла на эту тему. «Лет шести от роду я был привезён родителями в Псково-Печёрский монастырь к известному в то время старцу - схимнику Симеону. И помню, я страшно боялся этого старца и его кельи. Но вот привели меня к нему, в вырытую в горе келью близ Успенского собора, и войдя в помещение с маленьким окошечком, я увидел выходящим мне навстречу из другой комнатки старичка в светлом белом подряснике. И этот человек словно светился, как будто солнце заглянуло в тень - радостным, весёлым и светящимся был этот старец схимник Симеон. И это тёплое воспоминание я храню по сегодняшний день». Вот интересно, боялся маленький человечек - пещера, монастырь, старец, там, какой-то, схимник, там. И вдруг - всё наоборот, оказалось, бояться нечего, он - радостный, смеющийся, весёлый вышел навстречу, - повезло патриарху. Потому что они иногда выходят навстречу и говорят: что припёрся сюда, грешник, иди кайся, - ни святости, ни веселья. К сожалению, так бывает, и мы так  друг с другом - бывает тоже. Нет - светящимся быть, лучистым. И он говорит: «Тогда я сказал себе, - это он вспоминает, я так думаю, и сегодня уже говорит, - что наверное это и есть святой человек. Христианство это вечная радость, но не нарочитая, что стодолларовая улыбка, а не оскудевающее дарование о Господе и мире Божьем». Христианство это радость, что же мы ходим такие унылые, возникает вопрос, и надо его сегодня обсудить и  преодолеть. И он говорит: «Прямо противоположный и значительно более распространённый случай - это одежда в чёрно-серо-коричневой гамме», - как у нас с вами, - «мрачное выражение лиц, и ни тени улыбки? Разве это можно верующему человеку? У меня у самого в родстве есть родственница, которая меня по телефону всё время корит: почему ты улыбаешься когда выступаешь по телевидению? Архиерею не полагается улыбаться!» Учат патриарха родственники: чё лыбишься, вышла передача, там, «Слово пастыря», нельзя улыбаться архиерею! Не положено улыбаться, оказывается. Что делать, такие наши родственники, такие наши сослуживцы, такие наши помощницы. А он говорит: «Это глубоко ошибочное представление о том, каким должен быть облик христианина. Взгляд  верующего человека на жизнь должен отличатся спокойствием и мудростью, а вера должна сообщать ему внутреннюю радость. У верующего во Христа человека нет причин посыпать голову пеплом». Аминь. Патриарх Кирилл говорит, нет повода посыпать голову пеплом, чего же мы ходим такие унылые и посыпаем голову пеплом, и даже буквально. Зайдите в Великий пост в костёл, у вас есть костёл? У них есть пепельная среда, специально пеплом по сегодняшний день голову посыпают. Ну а мы, если не прямо, то образно, посыпаем голову пеплом по сегодняшний день, вопреки мнению патриарха. Но не только мнению патриарха, патриарх тоже иногда читает Евангелие, и он говорит, это же не новая тема в истории христианства. «Вспомним слово Божье: Когда будете постится, не будьте унылые, как лицемеры, ибо это они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться перед людьми постящимися, а ты, когда будешь постится, помажь свою голову маслом, умой лицо своё, одень светлые одежды, чтобы явится постящимся не перед людьми, но перед Отцом твоим который в тайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно». Мы делаем всё наоборот, мы тёмные одежды одеваем, мы на Распятие одеваем тёмные рушники, покрывало в храме, всё наоборот, Христос говорит: светлое оденьте, нет, мы - тёмное, а что нам Христос, указ что ли? Он сказал – светлые, нет, мы – тёмные, вопреки указу Христа сделаем. И в итоге мы из-за этого теряем радость, потому что мы Христа Самого не выполняем указания. Вот интересный вопрос оказывается! Поэтому мы должны быть свободны от необходимости соответствовать этому ложному фарисейскому, внимание, многообразию. «И равным образом не следует приходящих в церковь молодых ставить сразу в жёсткие ограничивающие рамки. Что, мол, отныне одеваться следует вот так, а не иначе, а веселие и радость надо забыть, от занятий спортом нужно отказаться, и светскую музыку - перестать слушать. Сковывая всеми такими и, возможно, другими способами свободу движения вновь пришедших братьев и сестёр, мы не только совершаем недопустимое, неразумное насилие над их волей, но и собственными руками отталкиваем их от Царствия Божьего» - продолжает патриарх. «Встречаю я сам как-то утром на дороге к храму группу молодых женщин, все они как одна выглядят диковато, резко выделяются среди горожан, одеты странно и как-то не по-людски. А оказывается местный батюшка-настоятель допускает этих женщин на службу в храм не иначе, как в этой псевдо-православной униформе. Вот и ходят они в храм в каких-то чёрных сарафанах, - всё это не имеет никакого отношения ни к православию, ни к благообразию, ни к достоинству, ни к скромности - это пародия на церковь и дурновкусие». Что-то патриарх далеко зашёл, вся церковь собственно так и состоит, а он, оказывается, так говорит, что не совсем это правильно. "Насаждая такое фольклорное, музейное, костюмированное православие, мы словно сигнализируем этому миру и обществу о том, что наша вера действительно не имеет никакого отношения к современной жизни и её проблемам. А между тем, место православия на стремнине жизни и в сокровенном обиталище наших чувств в радующемся сердце".

-----

И последняя – богословская часть нашей телепрограммы.

Западное христианское сознание – оно очень любопытно. Это или живое подражание Господу, вот какой Христос – таким и я должен быть, как, например, с Франциском Ассизским, или, зачастую - заформализованное схоластическое Богословие. Франциск не был богословом, он не вычерчивал никаких программ, он не строил никаких систем оправдания. Его просто прошибло, и он пошел за Христом. Но тут – вы догадываетесь – в контексте таких отношений вообще никакой богословской системы просто не надо. Франциск – он ведь был человек не то что безграмотный, но совершенно не искушенный богословски. Он был из богатой семьи, но как-то однажды развернулся – и его шандарахнуло. Он услышал, увидел, его пробило, и он пошел. Никаких описаний своего опыта Франциск не оставил. Свидетельство – это его жизнь, прожитая со Христом. Жизнь, прожитая вслед за Христом.

Но это - удел личности, пережившей такой вот переворот, эту встречу с Богом. Это, между прочим, есть тот самый высший акт познания Всевышнего - единение с этим Самым Единым. И в смысле важности, он, безусловно, первичен, по отношению к богословию, которое всегда будет жалким пересказом пережитого. Потому что мистическое пространство никак не покрывается никакими описаниями. Опыт важнее.

А когда на основе пересказываний этого самого мистического опыта создается богословская система, то это пространство взаимоотношений человека с Богом зачастую становится слишком перегруженным некоторой системой отношений, которая существует, как бы помимо человека, и в конечном итоге – помимо Бога, в смысле Бога как Личности, Которому почему-то человек нужен. Пропадает в этой средневековой богословской системе любовь Божественная. Сам Бог предстает, все-таки, больше как Хозяин, Создатель и Судья. В такой вариации Ветхого завета.

Помните, мы с вами разбирали доктрину юридического оправдания, или искупления?

А) Бог есть справедливость.

Б) Бог есть милосердие.

И здесь сразу возникает неразрешимый вопрос – как совместить эти несовместимые качества? Ведь, по справедливости, человека надо карать, а по милосердию – миловать. Да, милосердие Божие мы познаем по разным признакам, но более всего – по тому, что Бог человека простил. Но прощение Божие, ведь, не может умалить Его качества справедливости. Все качества Божества – они же абсолютны, не так ли? Они же не могут снять одно – другое. А такого вот плавающего взаимодействия апофазы и катафазы, свойственного греческому богословию, латиняне не знают. По крайней мере, в качестве ведущей богословской техники.

Но справедливость, как Божье качество – это ближе к Ветхому Завету за вычетом, к слову говоря, тех экзистенциальных мест в Библии, где от лица Божия пророк сокрушается, что женат он на двух блудницах, и так далее. Всего этого профетического пафоса, там, Иеремии или Иезекииля, или пророка Осии, всех вот этих странных перетурбаций, которые вынужден претерпеть пророк, чтобы на своей шкуре испытать, что такое, к примеру, жить с неверной женой, жить с блудницей, иметь от нее детей и быть их отцом (а в таком положении находится и Бог), - вот этого ничего в средневековой богословской картине мы не найдем. Этого драматизма здесь нет.

Средневековое богословие справедливости. В этом плане реформаторы просто переставили акценты. Католики считали, что, коль Бог справедлив, то должен спасать только заслуженных – людей накопивших добродетели. А реформаты вместо добрых дел, так сказать, бросили на чащу весов Крестные заслуги Иисуса Христа, Своим страданием удовлетворившим Божью справедливость. Но об этом, если даст Бог, мы еще поговорим с Вами. Ну, а на сегодня все. Я прощаюсь с Вами до встречи в следующий четверг. Всего доброго.