Нынешнее общество часто называют обществом потребления. Причем, произносится это словосочетание разными людьми с различными нотками в голосе – от восторженных до неприязненных. Но что плохого в потреблении – вот сейчас – заходи в гипермаркет и покупай, что душа пожелает. В крайнем случае, в международных Интернет-магазинах уж точно все можно приобрести - не то, что при советской власти. Отвечает на этот вопрос Святейший Владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев:

- Существует огромная цивилизационная проблема, связанная с тем, что главным, фундаментальным, наиболее, может быть, мощным основанием современной жизни является идея потребления. Это больше, чем потребительская философия. Потребление в современном обществе – это не только стимул развития экономики, как об этом часто говорят те, кто заинтересован в раскручивании потребительской психологии людей, это не только образ жизни, а это – основная ценность. Как часто можно в рекламе услышать или увидеть призыв к тому, чтобы мы наслаждались жизнью. А что такое – наслаждение жизнью? Если бы было сказано: наслаждайтесь природой, наслаждайтесь гармонией, наслаждайтесь красотой… Все это было бы правильным призывом. А когда нам безлично говорят наслаждаться жизнью, то, по всей вероятности, те, кто такой лозунг сформулировал и адресовал его народу, предполагают, что это наслаждение непременно должно быть связано с потреблением материальных благ. И чем больше потребление, чем выше его планка, тем-то и счастливей человек. Недавно, перемещаясь в автомобиле по Москве, я увидел странную рекламу. На торце дома – огромное изображение мужчины, а внизу – короткая надпись: «5 долларов лучше, чем 3» - казалось бы – очевидная вещь. Если бы на этом все и заканчивалось, то я бы не обратил внимание на эту рекламу. А вот дальше – слова: «Вот и все». И больше ничего не надо. И стремиться больше ни к чему не следует. Философия этой рекламы очень проста: всякие высокие идеи это блажь, это глупость. Все приходит и уходит, остается только человек с его потребностями – и 5 долларов лучше, чем 3, - и все, и больше стремиться ни к чему не надо. Ну, казалось бы, ну, животный подход – где же здесь мысль, где идея? Некоторые, кто вздыхает по ушедшим советским временам, говорят: вот в то время была идея. Люди ведь за идею боролись, люди старались построить общество на основе высокой идеи. А ведь так оно и было. Идея, конечно, была с изъяном, со значительным изъяном, потому что из той идеи убрали Бога, но сама по себе идея была. Во имя построения справедливого и благополучного общества – а идея-то была именно такой – построить общество равных возможностей, построить общество справедливое, благополучное, процветающее – вот во имя этой мечты люди и работали, жизнь свою отдавали. Не просто – отдельные жизни, десятки миллионов жизней были отданы во имя достижения этой мечты. Но а почему же ничего не удалось сделать? А по той причине, что эта философия оказалась неспособной противостоять иной философии – той самой философии, которая была принята в западных развитых странах – вот этой самой философии желудка: не надо человеку никаких идей, не надо никаких возвышенных теорий – дайте ему наслаждаться жизнью. И вот в борьбе этих двух миров победил не тот мир, который призывал к идее, не тот мир, который призывал строить общество на основании высокой идеи, не тот мир, который требовал жертвы для достижения этой идеи, а тот, который отказался от любой идеи и предложил только одно: материальное благополучие, процветание и высокое потребление. Вот если внимательно посмотреть на роль идеологии, а идею всегда несет идеология, то эта роль в жизни людей значительная. Идеологии могут вдохновить огромные массы, идеология может направить созидательную силу народа на достижение определенных целей – во имя идеологии люди могут пойти на великие жертвы, вплоть до положения жизней своих. Но есть одно очень важное обстоятельство. Обычно наибольший энтузиазм вокруг идеологии связан с первым поколением людей, воспринимающих эту идеологию. Во втором поколении – энтузиазм сохраняется, но накал понижается. В третьем – градус восприятия идеологии значительно снижается. А в четвертом поколении обычно от идеологии ничего уже не остается. Она остается просто формулой, некоей идеей, оторванной от реальной жизни людей. Вот так все и произошло в нашем обществе – идея-то была возвышенная, а сохраниться на протяжении четырех поколений людей не сумела – растворилась. А вот иная философия жизни, призывающая к тому, что 5 лучше и больше, чем 3, и что ни о чем больше особенно и думать не надо, что ешь, пей, веселись, наслаждайся как можно больше жизнью, вот эта психология соответствует человеческому инстинкту. Общество, построенное на такой «философии» в кавычках, можно назвать обществом инстинкта, а цивилизацию – цивилизацией инстинкта. И та цивилизация, которую сегодня мы созидаем, и есть цивилизация инстинкта. Потому что все направлено к тому, чтобы удовлетворить человеческие потребности и человеческий инстинкт. Лучшие люди понимают, что это неправильно, что человек не может жить без великой идеи, что эта жизнь до добра не доведет. И сегодня раздаются голоса: нам нужна идеология, нам нужна идея, нам нужна национальная идея. Почему? Да потому что только идея может объединить людей. 5 лучше, чем 3 – не объединяет, это разделяет людей, потому что, для того, чтобы у тебя было 5, нужно, чтобы у кого-то было 3. Идеологии желудка, идеологии кармана, идеологии потребления может противостоять идея, но не идеологическая, не философская идея. Потому что если идее потребления противопоставить новую идеологему, то, в лучшем случае, она продержится в рамках одного-двух поколений, как это было раньше, а потом все сойдет на нет. Только вера способна уравновесить ту греховную потребительскую философию жизни, потому что вера открывает возможность для человека иметь реальную связь с Богом. А Бог дает силы людям жить не по философии и идеологии желудка, кармана и потребления, а по Своим заповедям. Конечно, подниматься в гору тяжелее, чем падать с горы. Философия инстинкта предлагает человеку катиться вниз, не нагружать себя, чувствовать себя раскрепощенным, наслаждаться жизнью. Никаких усилий, никакой жертвы, никаких особых преодолений. Самое главное – заработать деньги – вот тут нужна энергия – а дальше – трать, живи спокойно. И с другой стороны – религиозный образ жизни, который предполагает постоянное движение вверх, восхождение в гору, работу над самим собой, а через себя – работу по преобразованию общества и мира. Вот эта философия жизни, основанная на вере, существует в рамках христианской традиции более 2000 лет. И никакая философия инстинкта не сумела заглушить жизнь по вере и силу веры. Поэтому сегодня наша брань не против плоти и крови, но против миродержителей тьмы века сего, духов злобы поднебесных, потому что философия и идеология инстинкта – это есть дьявольский проект построения человеческого общества. Но этому дьявольскому проекту нужно противопоставить Божественный проект, который заключается в жизни по Божьим заповедям. Вот почему всегда вера, христианство, высокая религиозная идея всегда подвергаются давлению и всегда под прицелом. Потому что только эта идея может поставить заслон жизни человека по закону инстинкта.

Отец Андрей Кураев размышляет над самыми первыми страницами Библии.

Андрей Кураев:

- Ну а теперь, что же произошло в Эдеме? Для того, чтобы в этом разобраться, надо представлять себе топографию, сакральную топографию. Есть земля, есть эдемский сад, омываемый четырьмя реками: Тигр, Евфрат, а две другие реки мы не знаем. Реки мифологические, и само событие происходит на границе мифа и истории – ну, мифа – в высоком смысле. Культурология и история 20-го века перестали считать слово «миф» ругательством. Почитайте лосевскую «Диалектику мифа», и станет понятным, почему я это слово считаю возможным употребить. Но на востоке от Эдема, там помещается два древа: древо жизни и древо познания добра и зла. Дальше я буду излагать то толкование этих событий, которое принадлежит уму и перу преподобного Ефрема Сирина, и надо объяснить причину моей привязанности к этому святому автору. Как писал архиепископ Филарет Гумилевский – первый русский ученый-исследователь святых отцов, и в первом русском учебнике патрологии есть очень важная фраза: «Святые отцы, прежде, чем стать святыми отцами, были людьми, ищущими истину». И вот отсюда вопрос, когда мы читаем святых отцов, а где эта минута преображения: где святой отец нечто сказал от своей головы – от духа своей культуры, школы, цивилизации, а где – от Бога? А святые отцы, они же могут что-то сказать от себя. Это никакая не тайна – православие никогда не ставит знак равенства между святостью и непогрешимостью. Апостолы между собою ругались – Петр и Павел в Антиохии, святые ругались между собой – всяко бывало. И отсюда и потребность в серьезном, академическом, взвешенном богословии, чтобы понять, где у святых отцов действительно святое, а где то, что можно попробовать понять, облобызать и отложить в сторонку. И вот в случае с Ефремом Сириным, такая граница его ума, она очень хорошо заметна в его размышлениях над книгой Бытия. Ефрем Сирин – необычный человек, из его прозвища – Сирин – вы уже поняли, что он сириец. Это уже очень важно для нашего богословия. Большинство святых отцов – греки, римляне, а тут – сириец – человек совершенно другого воспитания, культуры, языка. И главное – ближе к Библии. Потому что ясно, что древне-сирийская культура, она очень близка к библейской, по укладу жизни своему, по этике своего мышления, очень близка к библейской. И вот, скажем, преподобный Ефрем размышляет: когда Господь создал мир? Дату, пожалуйста, в какой день недели? Казалось бы, странный вопрос! Преподобный Ефрем поясняет так. Смотрите, когда Господь создал человека на шестой день творения, ввел его в Эдемский сад, то сказал: вкушай! Значит, что было на дворе? Значит, яблочки должны быть вкусными уже. Значит, после Преображения уже, значит - сентябрь. Действительно, в древнем церковном календаре новый год в сентябре. Вопрос: какого сентября создан мир? Смотрим. В четвертый день творения Господь создал светила небесные: светило большое и светило малое – солнце и луну. А луна бывает полной, а бывает ущербной. Преподобный Ефрем спрашивает: разве Бог может создать что-либо ущербное? Нет, конечно. Значит, дата сотворения мира хорошо известна – за три дня до сентябрьского полнолуния. Удивительный буквалист, подкупающий своей прямотой, наивностью. Такой удивительный антропоцентризм, которого так не хватает современной культуре, запутавшейся в своих экзистенциалистских рефлексиях. Вот это радостное ощущение естественности, что все «нас ради человек и нашего ради спасения». Вот это ощущение было у преподобного Ефрема. Вот заметьте, потрясающий буквализм в его понимании библейского текста. И вдруг – совершенно иное мышление на страницах того же автора, посвященных рассказу о грехопадении. Но прежде, чем изложить его толкование этого сюжета, надо попробовать понять самого Ефрема Сирина. Для этого надо понять, как он молился. Отсюда будет понятно и его переживание библейского рассказа. По его пониманию, весь мир это храм. Мир вокруг Эдема это предел. Сам райский сад это трапеза – весь сад был подобен трапезе, пишет Ефрем Сирин, - трапезе в том смысле, как главный неф в храме, где стоят верные, мирское священство. А дальше – древо познания и древо жизни – это царские врата, за которыми – алтарь, Святая святых. Адам и Ева – это священники. И первый человек, как священник, должен был принести жертву в алтарь, жертву Богу. При этом он должен был пройти через два древа – древо познания и древо жизни. О том, что эти два древа неразрывно сплетены кронами, говорится уже в послании Диогнета – это начало 2-го века, это ранний христианский памятник. Там утверждается, как невозможно познание добра без доброй жизни, и невозможна жизнь без познания истины, вот поэтому эти два древа, они едины. Итак, Адам – священник, который должен был принести жертву. А произошло вместо жертвоприношения похищение. Вот в этом и есть грех Адама: вместо жертвоприношения – похищение. Во-вторых, преподобный Ефрем идет дальше. Его мысль – совершенно поразительная, уже никакой историей не объяснимая. Он говорит так: вот весь сад подобен трапезе, и в Эдемском саду каждый цветок даровал бессмертие. То есть это мир, в котором бог – всюду. И как в церкви – ведь в церкви ни один предмет не равен себе самому: вода больше, чем вода, в храме, хлеб на литии, больше, чем хлеб, икона – больше, чем доска, ладан - больше, чем смола и т.д., - все пронизано Божественным Духом. Вот так же и в Эдемском саду – все, к чему бы не прикасался Адам, это были таинства, все давало ему радость Богопричастия. Но в церкви православной есть святыньки, а есть святыни – это не одно и то же. Какая-нибудь просфорка дома – это святынька, а хлеб Причастия в алтаре – это святыня. Вот точно так же в Эдемском саду, по мысли Ефрема Сирина. И вот главный вопрос он ставит: О, если бы задумалась Ева, Кто перед нею, когда она стояла перед древом познания – тварь или Творец! То есть, по мысли Ефрема Сирина, древо познания и древо жизни – это Сам Господь. Как мы причащаемся Христу под двумя видами – хлеба и вина – так вот и первый человек должен был принять плоды древа познания и древа жизни, и стать Богом. Это обожение, к Богу человек должен был так приобщиться. Ну а теперь будет понятно, что же произошло, и почему столь страшными оказались последствия произошедшего. То, что совершает Адам, это грех богохульной кражи, попытка стать Богом мимо Бога. Попытка украсть Святые Дары, выкрасть их. То есть вместо жертвы – священник он жрец, он приносит жертву – кража, вместо отдачи – хватовство.  Клирик Свято-Сретенского собора о.Михаил Москаленко продолжит чтение неопубликованных воспоминаний протоиерея Бориса Старка. 

Михаил Москаленко:

- Дмитрий Сергеевич Мережковский, 7 декабря 1941 год. Дмитрия Мережковского я никогда при жизни не видал, но хорошо знал по портретам, часто появлявшимся в газетах, и особенно в журнале «Иллюстрированная Россия», в котором он принимал участие. Это был очень хороший журнал, издававшийся Мироновым, и привлекавший к себе как литературные, так и художественные силы эмиграции. В похоронах его я принял участие, так как уже в это время, по совместительству с детским домом, обслуживал и русское кладбище, и встречал всех покойников, как привозимых к нам для отпевания в нашей церкви, так и тех, кого отпевали в Париже. Конечно, похороны привлекли массу народа. Все культурные слои эмиграции, множество французов, поклонников Мережковского, прибыли в тот день на кладбище. Но кроме многолюдства те похороны ничем мне не запомнились. Бенуа создал чудесный памятник на могилу Мережковского. Но вот случай, который мне запомнился. Война уже подходила к концу. Как-то раз я шел по кладбищу, и вижу – вдали идет молоденькая девушка, почти девочка. Юбка выше колен, в руках сигарета в длинном мундштуке, с двух сторон под руки ее ведут два немецких офицера. Меня все это возмутило: такая девица, с офицерами, в столь броском костюме!.. Подойдя ближе, я увидел, что она и накрашена выше всякой меры. Только поравнявшись с ними, я с ужасом узнал в этой девочке вдову Мережковского – Зинаиду Николаевну Гиппиус, которой к этому времени было, наверное, уже под 70 лет. В своем возрасте она сумела сохранить и девичью фигуру, и юные ножки, открытые выше колен… Кто были эти два немецких офицера? Культурные люди, знавшие творчество Мережковского и приехавшие поклониться его могиле, или же русские эстеты, нарядившиеся в немецкие мундиры? Увы, бывали и такие! Этого я не узнал, но эта встреча навсегда врезалась в мою память. Больше Зинаиду Николаевну Гиппиус я не встречал. На кладбище она приезжала редко.

-----

И последняя – богословская часть нашей телепрограммы.

Остановились в прошлый раз мы на том, что Лютер категорически отрицал участие самого человека в деле его собственного спасения. По убеждению Лютера, Господь Сам все устраивает, и наивно думать, что какое-либо дело, сделанное человеком, может хоть как-то достроить то, что совершил Христос. Вот – Господь все уже сделал. Единственно, что ты можешь - принять это спасение или отвергнуть. А принять это спасение ты можешь только личной верой. Вот если у тебя есть вера в то, что Тебя Бог оправдал, значит – все в порядке. А если нет, то – извиняйте. Но к самому акту спасения, совершаемому Богом, добавить нечего. Приютить бездомного, одеть мерзнущего – почему бы и нет? Верующий может и должен творить дела добра. Но, как говорит Мартин, все сие отнюдь не есть средство спасения, а есть, в крайнем случае,  вторичное проявление того, что человек спасен.

А следующий момент – это вопрос о том, как, каким образом, почему осуществляется оправдание с учетом того, что оправдание верой предполагает некоторый залог спасения. Если человек оправдан верой, то это ведь означает некий дар, который человек получил от Бога безотносительно к тому, какой он есть. Более того, иногда Лютера даже можно было понять так, что оправдание верой настолько безотносительно к тому, как человек себя ведет, что даже будучи оправдан, он оказывается свободным от целого ряда обязательств. Сам Лютер так не жил, и целенаправленно так не учил, но его соображения иногда так перетолковывались, что оправдание верой по Лютеру может быть расценено как некоторое оправдание человеческому поведенческому произволу. Другими словами, если ты пережил вот этот момент спасения, дальше у тебя уже никаких проблем нет. Если ты даже будешь грешить напропалую – ничего страшного в твоей судьбе не произойдет – ты уже в любом случае спасен – пропуск в Царство Небесное при любых обстоятельствах на тебе числится.

В принципе, такая крайность в толковании богословия Лютера не получила широкого распространения, и большинство протестантских христиан, ведущих свою родословную от Лютера, не отличаются плохим поведением – зачастую, наоборот – это вполне добропорядочные люди, тем не менее, такой вот пункт есть.