Иногда задают вопрос, а каков процент верующих сегодня - в том или ином городе, стране. И как правильно считать – верующие – это те, которых когда-то во младенчестве крестили или те – 2-3 процента, которые каждое воскресенье участвуют в Богослужениях. Отвечает на этот вопрос святейший владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев:

- Хотел бы сказать, что любая религиозная статистика очень и очень уязвима. Она не точна. Вообще статистика – это дело не очень точное. Кто-то не совсем откровенно говорит, отвечая на те или иные вопросы, кто-то избегает участвовать в вопросах, даже в переписи населения. Ну а что касается статистики, пытающейся отразить духовный мир человека, то это дело – заранее провальное. Приведу вам такой пример. Человек утром встал, и сознает себя, если не неверующим, то, по крайней мере, не имеющим никакого отношения ни к церкви, ни к храму, даже с Богом не связан. Ну а потом днем может произойти нечто, что к вечеру полностью перевернет жизнь этого человека. Несчастный случай или объявление смертельного диагноза, или встреча с каким-то человеком, который поразит своими словами. Мало ли что может за день произойти! И вечером этот человек может иметь совершенно иное восприятие мира и совершенно иное отношение к восприятию идеи Бога. Мы в одночасье можем пережить встречу с Богом, реально почувствовать Его присутствие, но какая статистика способна уловить эту перемену? А ведь может произойти и так, что человек, перед страхом смерти обратившийся к Богу, потом, получив выздоровление, снова забывает о Боге. Где он, этот человек? В какую статистическую графу вы его занесете? Как вы определите уровень его религиозности в данный момент? Ведь нужно сделать замер величиной во всю жизнь! А такой замер сделать никому не дано. Поэтому религиозная статистика всегда уязвима. Но, тем не менее, хотел бы обратить вот на что ваше внимание. Время от времени в прессе тема религиозной статистики очень пространно комментируется. И комментарии почти всегда идеологически не нейтральны. Какую идею комментатор хочет провести, такую он и пытается доказать при помощи статистики. Время от времени нас пугают невероятным усилением роли религии, особенно православной церкви, в жизни нашего общества. Больше того, даже жалуются на Запад, что чересчур церковь стала сильная, что - чуть ли не государственная институция, чуть ли не вторая КПСС. И всему этому делу нужно поставить заслон, потому что это опасно для свободы человека. И в качестве доказательства приводят статистику: мол, вот какое огромное количество людей находится под влиянием церкви, и это опасно, опасно для меньшинств – для тех, кто по своему воспитанию, образованию или религиозной принадлежности, к православной церкви не принадлежит. Но есть и другой комментарий. Используется тема одного-двух-трех процентов, и говорят: так наше же общество не является религиозным! А почему православная церковь настаивает на своей какой-то особой роли? Никакой особой роли не существует – это ничтожное меньшинство, на которое не стоит обращать внимание! И в этом комментарии просматривается некий политический донос власти: зачем обращать внимание на церковь, она никакой роли не играет, она никак не повлияет на предстоящие выборы. Нечего ее бояться – их слишком мало, игнорируйте этот фактор. И одно, и другое политизировано, и одно, и другое идеологизировано, и одно, и другое – принципиально ошибочно. Что такое религиозная жизнь? Это осознание человеком постоянного присутствия Бога в своей жизни. Это постоянная сверка своих поступков, мыслей, дел с тем, что Бог открыл о Себе людям. Вот ветхозаветные пророки жили религиозной жизнью, и про них Библия говорит, что они ходили перед лицом Божиим. Как это так – ходить перед лицом Божиим? Да вот как. Сознавали постоянно, что рядом с ними Бог, страх Божий присутствовал в их жизни. Они не могли ничего сказать и сделать, что было бы противоположно воле Божией, как эта воля была открыта в Слове Божьем, в Библии. Сколько процентов таких людей в нашем обществе? Да кто же их считал, и как это подсчитать можно? И совершенно очевидно, что таких людей – не большинство. Но вот пойдем дальше: а вот из этих людей сколько святых людей? Которые абсолютно следуют воле Божией? Каков их процент? Наверное, 0,000…. Что это означает для статистики – какой ничтожный процент! Если такой ничтожный процент, то зачем вообще тогда вера? Зачем вообще тогда религия, если идеальный выход такой ничтожный? Приведу вам один пример, чтобы понять, для чего нужна вера, и что эта статистика вполне закономерна, и другой – быть не может. В каждой школе есть уроки физкультуры. И вся наша страна занимается физкультурой. 90%, или 80, или 70, или, по крайней мере, каждый из нас занимался физкультурой. А сколько у нас спортсменов, профессионально занимающихся спортом, каков процент по отношению ко всему населению? А ну-ка, дальше пойдем: а сколько у нас чемпионов? А ну-ка, дальше пойдем: а сколько у нас рекордсменов? Поставим 0, 00001…%. Если отталкиваться вот от этой разрушительной логики, что, мол, такой ничтожный процент, так зачем тогда само явление, можно поставить вопрос и в отношении физкультуры: если такой ничтожный процент в отношении рекордсменов, зачем тогда физкультурой заниматься? Если так мало спортсменов, зачем физкультурой заниматься? Будучи разочарованными в отношении результатов нашей футбольной сборной, некоторые люди, по крайней мере, в разговорах со мной, говорили: мы понять не можем, ну неужели из 145 миллионов нашего населения нельзя выбрать 11 парней, чтобы они матч выиграли. Нельзя, не получается. Ну, ведь это не значит, что нужно отменить весь футбол. Вот в религиозной жизни действует то же самое. 80% наших людей крещены в православии. Как утверждает статистика, больше 60% наших людей связывают себя с православной верой. Дальше идут какие-то проценты людей, которые молятся, дальше – те, кто ходит в храм, дальше – те, кто ведет религиозный образ жизни. А дальше – те, кто в полной мере осуществляет религиозные идеалы. А дальше – те, кто сподобляется в жизни своей достичь святости. И одно, и другое, и третье составляет единое, огромное и важное явление, которое мы можем назвать духовной жизнью нашего народа. И никакая статистика не способна скомпрометировать или подорвать значение этого явления, без которого не может быть жизни, духовной жизни нашего народа. Дай Бог, чтобы, конечно, в процентном отношении людей, близко принимающих веру, законы христианской жизни, возрастала. На это направлена деятельность церкви. И я думаю, что не только церковь, но сегодня и многие люди - светские, работающие в культуре, в образовании, обеспокоенные нравственным состоянием нашего общества, делают много для того, чтобы возрастал духовный градус нашего народа.  

Отец Андрей Кураев размышляет над самыми первыми страницами Библии.

Андрей Кураев:

- Итак, появляется жена, и сейчас самое время вспомнить о четвертой заповеди. Хотя она звучит раньше: когда Бог вводит Адама в Эдемский сад, Он говорит: от всякого древа, которое в раю, вкушай, и только от плодов древа познания добра и зла вкушать запрещено. Вот теперь стоит подумать над тем, в чем смысл этой, одной из самых главных заповедей, полученных Адамом. Ну, теперь первый вопрос: было ли в этом древе познания добра и зла – зло. Ответ отрицательный – не могло быть. Бог смерти не сотворил, Бог зла не творит, и в Эдемском саду никакого зла быть не могло. Оно так называется в позднейшей памяти людей по тому событию, которое там произошло. В Библии это неоднократно встречается. Второй вопрос: заповедь эта, она была дана навсегда или на время? Тут Григорий Богослов своим авторитетом в IV веке однозначно утверждает: заповедь дана на время. Что это за заповедь? Это заповедь поста. Понимаете, это не запрет, это именно заповедь поста. Слово «пост» православные люди могут встретить в синаксари в неделю сырную, т.е. уставное проповедническое чтение из Постной Триоди накануне Великого поста. Дело в том, что нам запрещен грех, а постимся мы от добра, это вот разные вещи. Пост – это временное воздержание от чего-то доброго. Мы не можем поститься от убийства, а можем поститься от молока. Т.е. то, что само по себе хорошо, но считается неуместным в определенной ситуации, в такое-то время, а само по себе замечательно. Вот также этот пост и древо познания добра и зла. Человек должен был вкусить этот плод, но сначала он для этого должен был нечто сделать. Третий вопрос: было ли у человека знание о добре и зле до греха? Тут опять же сошлюсь на авторитет Иоанна Златоуста, который справедливо сказал: если Адам до грехопадения не знал, что такое добро и зло, тогда значит, грех стал для нас учителем мудрости, - да не будет этого! У человека были знания о добре и зле, просто в библейском языке слово «знание» многозначно. Есть знание как информированность, и есть знание как соучастие. Вот когда мы говорим, что Адам познал свою жену Еву, мы же не предполагаем, что он прочитал книжку по гинекологии – это именно реальное соединение. У первого человека было теоретическое знание о добре и зле. О добре – откуда мы это видим? Дело в том, что когда господь сотворил весь мир, Он сказал: вот то, что Я создал, хорошо весьма. Добротность – это не категория из учебника этики, добротность – это свойство бытия. Бог благ, мир добр, человек добротен, и особенно, когда в нем нет греха, человек ощущает эту свою радостную добротность. Так что у человека было это ощущение, было знание, что есть добро. И было знание, что такое зло. Перед тем, как создать человеку жену, Господь сказал: нехорошо человеку быть одному. Нехорошо – значит, плохо. Это достаточно емкая дефиниция зла. Отъединенность, противопоставленность – вот это вот некое зло. Но у человека не было еще опыта реального соучастия в добре, и уж тем паче, опыта реального делания зла - вот этого еще не было, а теоретическое представление было. Вопрос: а была ли у Адама свобода? Свобода выбора у него была или нет? Ответ православной догматики очень сложный, он звучит так: у Адама не было свободы выбора, но у него была свобода воли – жить по-своему. А вот где я свой? Вот тут возникает вопрос о свободе выбора. Свобода выбора предполагает, что вот и это хорошо, и это, и это сделать неплохо. И я как буриданов осел думаю, куда мне пойти. Когда у человека двоиться в глазах начинает? Когда ему хорошо дали по мозгам. Вот и у нас с вами, и у Адама, начинает двоиться в глазах – что воля, что неволя – все равно – значит, нам кто-то надавил на глазные яблоки, и вот ясность картины снизилась: что-то мерещиться стало, путаться. Так вот у Адама до грехопадения не было свободы выбора, т.е. не было призраков добра, когда кажется – и это не плохо, а вот это вот тоже кажется хорошо и т.д. – и не понятно, что выбрать. Вот этих миражей в его жизни не было. А свобода воли была - свобода быть самим собой. А дальше возникает всегдашний вопрос: а где – я? Я настолько сложен в сегодняшнем состоянии – каждый из нас это просто парламент какой-то. Смотрите, вот заседает сейм, на повестке дня один вопрос: дело было вечером, делать было нечего. И спикер ставит на повестку дня: товарищи, чем займемся? Шановнi депутати, ваши предложения! И вот тут фракция головы предлагает: а пойдем в библиотеку, почитаем книги. Фракция сердца робко возражает: какая библиотека, ты чего? У тебя книги - везде дома, и в туалете книжный шкаф стоит. Может, пойдем в храм помолимся в коем-то веке, а? Вечерок в храме проведем… Но объемистая центристская фракция единого желудка говорит: вы чего, ребята, достали вы меня своей духовностью! Ты полистай записную книжку, выясни, у кого сегодня день рождения, к кому можно на хвост упасть – пойти поужинать нахаляву. Есть еще фракция радикальных демократов, чего она на ночь советует, я вообще молчу. Все фракции в парламенте – на законном основании, все избраны избирателями. А вот грех рождается, когда потребности и предложения более низкой фракции реализуются за счет более высокого предложения - вот тогда рождаются глупость или грех. Так вот для человека любого возраста очень важно осознать – где я? Я – это мой социальный имидж, я – это похоть, я – это мой ум, мое сердце… Что по-настоящему меня радует? С чем я по-настоящему сопрягаю свои радости и надежды? Поэтому для христианина свобода – это верность, возможность быть верным самому высокому в себе. 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум: 

- Один французский богослов - Руно де Кюри, говоря о падении, сказал: человек в какой-то момент повернулся спиной к Богу, и перед ним уже Бога не было, и осталось ему только умереть! И вот тут мы улавливаем что-то основное во грехе. Мы говорим о грехах во множественном числе, и, конечно, мы правы, но основной грех – это отпадение от Бога. Это момент, когда мы выбираем что-то, что несовместимо с нашей приобщенностью к Богу. И нам надо это помнить, помня, что нет малой лжи, что есть только ложь, и что ложь всегда является отпадением. Что ложь есть на самом деле созидание того, чего нет – как паутина, которая улавливает или человека, или народ – все равно. Это смерть. И поэтому дьявол, который называется отцом лжи, называется еще и убийцей. Он ввел смерть в человеческий род, предложив им жизнь не реальную. Единственная реальность была – Бог, он им предложил путь жизни вне Бога, т.е. в паутине.   

------

И последняя, Богословская часть нашей телепрограммы.

Как известно, Лютер был поклонником Августина. И это сыграло, по всей видимости большую роль. Очевидно, именно вследствие увлечения Мартина Августином родилась эта его идея об оправдании верой, а не делами. Имеется в виду то учение Августина, которое мы с вами знаем как «принудительное действие благодати». Но Августин, как Вы помните, утверждая принудительное действие благодати, эту благодать в ее действовании помещал внутрь человека. То есть картинка приблизительно такая: когда Благодать начинает уже действовать, то есть понуждать человека, она как бы поселяется внутри индивида. То есть это некоторая движущая сила, которая Божественным действием вложена внутрь спасаемого. Она уже там. Почти как бензин, как горючее, которое залили в машину, и она теперь едет. Но разница в том, что, когда бензин закончится – автомобиль заглохнет. А в человека Благодать заправляется, так сказать, раз и навсегда. Так это себе представлял Августин.

А Лютер трактовал акт оправдания Христом человека принципиально иначе. Он говорил, что оправдание это совершается вне и помимо человека, следовательно, никакой такой силы внутрь себя человек от Бога не получает. А что же он, собственно, тогда получает? Удостоверение в своей спасенности. Образ только один: человек чувствует себя обязанным Богу – он чувствует себя спасенным. Он начинает переживать событие смерти Иисуса Христа на кресте, как относящееся лично к нему. Вот люди ходят по улице – они не знают, что Христос умер за них. Значит, они не получили этого удостоверения. А есть другие люди, которые знают, что это произошло, в том числе и ради меня… Но откуда у меня это убеждение? Я что его, сам придумал? Нет. А как это могло произойти, что вот я жил-жил и ничего не знал, а потом – бах и прозрел…

Мы сейчас как бы рассуждаем вслух, чтобы понять, что, собственно, Мартин хочет сказать. Он хочет сказать ровно это – что вот живет-живет человек, и не подозревает о том, что он спасен, значит, пока у него нет удостоверения, он как бы и не спасен. А вот проснулся однажды человек, его что-то шандарахнуло вдруг, утром там или вечером, что-то с ним случилось, его пронзило убеждение в том, что, оказывается, он – дитя Божие, что он в руках Божьих, что он Богом обласкан и даже спасен. И вот это и есть акт этого удостоверения – это, собственно, и есть личная вера. Когда индивид оказался лично вовлечен, скажем так, в дела Божьи. И коли это произошло, это, собственно, и есть свидетельство спасенности.

А дальше вы знаете – что сверх этого говорить о каком-то спасении, с точки зрения Лютера, смысла не имеет. Потому что очень наивно думать, что какое-либо дело, сделанное человеком, может хоть как-то достроить то, что совершил Христос. Вот – Господь все уже сделал. И если то, что Он сделал, пришло к тебе, стало твоим, - значит, ты тоже сделался соучастником спасения. Тебя Бог оправдал. У тебя появилась вера, как личная убежденность в том, что тебя это касается. И всё! А что еще надо? Носить воду жаждущему? А разве это что-то добавит к тому, что совершил Господь?..

Вот логика Лютера. Как вы догадываетесь, он совсем не против того, что жаждущего надо поить, голодного кормить, и вообще, кучу всего делать на свете. Но он говорит только одно: что все сие не есть средство спасения, а есть, в крайнем случае,  вторичное проявление того, что человек спасен.

Ну вот, на этом, давайте с Вами остановимся до следующего четверга. Всего доброго.