Как Церковь относится к Октябрьской революции, в общем-то ясно. Ну а Февральская революция 1917-го года? Это, конечно, тоже было заговором, но, все же, определенная логика в ней была. Николай II, как царь и главнокомандующий русской армией, проявил свою полную несостоятельность. И это слишком дорого стоило народу. Поэтому, не являлась ли февральская революция прогрессивной, демократической? Отвечает на этот вопрос святейший владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев: 

- Перед тем, как говорить о Февральской революции, мне бы хотелось вообще порассуждать на тему революции. Во-первых, для того, чтобы понять, решает революция проблемы, которые как бы являются причиной самой революции, или не решают? Для этого нужно посмотреть в историю. Совершенно очевидно, что революции, которые произошли на Западе, в том числе Французская революция, которая стала как бы примером для последующих русских революций, имела главной своей целью освободить людей от тирании. Под тиранией подразумевалось господство монарха и аристократии, сословность общества. А вот вместо этой тирании, то есть вместо этой сословности, монархии, предлагалось - равенство, братство и свобода. До сих пор, посещая Францию, можно обратить внимание, что на фронтоне Мерии, любой Мерии, в любом городе, большом или маленьком, вы увидите эти три слова – равенство, братство, свобода. Но если тиранию хотели заменить – равенством, братством, свободой, то почему в результате революции вместо равенства, братства, и свободы начался страшный террор, гильотина, тысячи и тысячи умерщвленных людей, разрушение церквей, колоссальное страдание народа. Сегодня мы все знаем историю Франции, и что, можно с твердостью заявить, что в результате Французской революции, общество освободилось от всякой тирании, и восторжествовало равенство, братство и свобода? Любой внимательный наблюдатель, человек, знающий историю, лишь улыбнется по этому поводу. Таков результат Французской революции, но - о наших революциях. Февральская, последовавшая за ней Октябрьская революция, предлагали установить мир, раздать землю крестьянам, установить социальную справедливость. Что произошло? Террор еще более страшный, чем французский, уничтожение не тысяч и сотен тысяч, а миллионов людей. Мы до основания старый мир разрушим, - разрушили, а построили тот мир, ради которого люди готовы были отдать жизнь? Те же самые - равенство, братство, свободу, справедливость? Ничего этого построено не было. К чему же может привести, к каким размышлениям приводит опыт революции? Да к тому, что в результате революции, провозглашаемые идеи никогда не осуществляются. Революция есть механизм смены власти, а еще лучше сказать, механизм смены элиты, когда на место аристократии приходит новый класс, который очень быстро становиться новой аристократией, когда происходит передел собственности, даже тогда, когда вся собственность провозглашалась государственной. На самом деле, в результате революции всегда происходит передел собственности, и всегда происходит смена элит. Но ведь революции совершают массы, ведь не может группа заговорщиков, одна какая-то революционная организация, претендующая на то, чтобы стать элитой в будущем, совершить переворот, - не дано это! Нужно вдохновить массы, а массы можно вдохновить только высокой идеей. Была бы совершена Февральская революция, Октябрьская революция или все эти наши революционные потрясения 90-х годов, если бы людям сказали что  получится в результате? Вот ради этих перемен вы готовы отдать свои жизни? Вот ради того, что получилось в феврале, а затем в  октябре или в конце 90-х годов, вы готовы отдать свои жизни, матери готовы пожертвовать своими детьми, жены - своими мужьями? Да никто б никогда бы не пошел совершать такие революции, а вот когда есть великая идея, когда эта идея обращена к обиженному человеку, к реально обиженному человеку, который находится в нищете, который чувствует несправедливость, которой задыхается от отсутствия достаточной свободы, вот когда к такому угнетенному человеку обращается призыв начать борьбу ради великих целей, то люди вступают в эту борьбу. Революция есть механизм смены власти, и революция никогда не достигает декларируемых целей, - она только обеспечивает смену элит, но питаются революции неблагополучием в обществе. У некоторых сегодня есть такой прекраснодушный взгляд на дореволюционную Россию. Все было хорошо. Да совсем не было все хорошо, если бы было все хорошо, так бы ведь не поднялся бы народ, и никакая пропаганда бы не раскачала его, хотя, конечно, пропаганда работала страшная, прекрасно организованная, замечательно финансируемая. Но не сработала бы пропаганда, если бы люди чувствовали себя благополучно. Поэтому, всякая революция питается недостатками, существующими в реальной жизни людей. Именно эти недостатки, именно эта ограниченность и ущербленность людей заставляет их бороться за светлое будущее. И отдавая свои жизни, они отдают их понапрасну, потому что эти жизни отдаются не во имя светлого будущего, а во имя того, чтобы одна элита сменила другую элиту. Вот такой урок, мы по крайней мере, должны вынести из трагедии 20-го века. И главный вывод, что никогда и ни при каких обстоятельствах, мы больше не должны ответить на призыв тех, кто с оружием в руках пригласил бы нас бороться за светлое будущее. Экономические диспропорции, социальная несправедливость решаются посредством эволюции общества. Должны приниматься справедливые законы, из жизни общества должна исторгаться коррупция, криминал. Должны предоставляться равные возможности людям для развития своего потенциала. За все это надо бороться, бороться мирным путем. Для этого есть много средств и возможностей. Но никогда не следует проливать кровь братьев своих, для того, чтобы построить светлое будущее. Кто совершал революцию? Конечно, люди, которые имели конкретную революционную стратегию, которые были хорошо организованы. Среди них были не только прагматики и циничные политики, но и романтики, энтузиасты, идеалисты. Чьими руками совершалась революция? Руками народа, который сознавал неблагополучие в общественной жизни и страдал от этого неблагополучия. И как результат – революция, и еще большее страдание людей. И хочу еще раз сказать, главный вывод для всех нас: никаких революций, а мирно нужно менять жизнь к лучшему! 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум:

- Все ли разбилось одновременно с падением человека? Нет, не все. Григорий Великий писал о том, что мир не мог бы продолжать существовать без Таинств. Т.е. без таких действий или без таких состояний, когда Божественное вливается в тварное, когда тварное перерастает себя самого. Когда Божественное, вливаясь в тварное, приобщает это тварное к вечному и к Божественному. Он говорит, что единственное таинство падшего мира это брак. Брак, понимаемый как соединение двух существ, которые друг на друга посмотрели, возлюбили друг друга так, чтобы уже не видеть друг во друге иного, чужого, не видеть другого как наготу, а увидеть другого как красоту. Брак, по слову этого святого, является единственным таинством, которое весь мир держит с момента его сотворения, даже с момента его падения. Брак – не как формальность, не как обряд, а как то чудо, которое позволяет двум людям друг на друга посмотреть и сказать: мы – уже не двое, а мы – двоица, мы едины, мы двоица так же, как Бог – Троица. И когда появляется ребенок, мы – икона Святой Троицы. Ветхий мир до Христа этого не мог знать умом, но этот мир это знал опытом. Мы видим в Ветхом Завете ту неописуемую любовь и верность, которая связывает любящих друг друга людей. Вспомните, Вооза и Рахиль, как она говорит ему о том, что она его любит, и что твои боги будут моими богами, все твое будет моим. Потому что она приобщилась к нему, и потому что между ними уже нет разделения, они стали едины - без обряда, без какой-нибудь формальности, а через таинство любви. И вот св. Григорий нам говорит о том, что мир только тем и держится, что таинство любви, то есть Божественная любовь, вливающаяся через человека в мир, делает этот мир жизнеспособным. Этот мир не отпал от Бога, пока осталась любовь. Конечно, это не та любовь, о которой нам открывается в Евангелии. Эта не та любовь, которая нам обещана, когда, как говорит апостол Павел, Бог будет всем во всем. Когда мы познаем Бога, как мы Им познаны. Когда мы будем приобщены к Божественной природе. Да, но теперь уже, любовь, которая является как бы сущностью в сущности Божьей, она живет и льется в душах человеческих, соединяя души, преодолевая розность телес и соединяя людей в двоицы по образу и подобию Божию.

Клирик Свято-Сретенского собора о.Михаил Москаленко продолжит чтение неопубликованных воспоминаний протоиерея Бориса Старка. 

Михаил Москаленко:

- С 1953 года о.Борис Старк был настоятелем Свято-Духовского кафедрального собора в Херсоне, до этого в течение 15 лет он был священником в Париже, при русском доме. В то же время и в том же месте начало возникать ныне известное кладбище-акрополь – «Сент-Женевьев-де-Буа». Свои воспоминания Борис Старк построил на основе книге молитвенной памяти о живых и усопших. В церкви такие книги называют синодиками. В свой синодик Борис Старк вносил имена людей, с которыми свела его богослужебная практика. Книга «По страницам синодика» содержит множество имен людей, известных нам. В такие моменты заново и ярко озаряются их портреты. Но есть люди вовсе не знакомые, и тогда бережное отношение и добрая память о них автора «Синодика» заставляет задуматься, а действительно важны и имеют значение те ранги, величины, то имя, та известность, которые выдуманы и существуют в обществе.

София Федоровна Вонлярская, 26 марта 1939 год. Не могу обойти молчанием, эту с моей точки зрения, выдающуюся женщину. Старая девица, фрейлина какой-то великой княгини, кажется, Марии Павловны, своим умом и авторитетом она поставила себя так, что с ней должны были все считаться. Одна из двух ее сестер – Екатерина - была морганатической супругой герцога Мекленбург-Стрелицкого и носила титул графини Карловой. Ее сын, живший в Мекленбурге, по мере сил помогал своей тете Софии Федоровне, так что материально она была независима. Сперва я познакомился с ней в Париже, до войны она была близка с моей теткой баронессой Розан и ее братом графосм Канкриным. Я встречал Софью Федоровну, но тогда я был еще юношей, и старая дама мало обращала на меня внимания. Потом она перебралась в Берлин к племяннику, и там ее застала война. После оккупации Франции она вернулась в Париж и поселилась у нас в Русском доме, с начальницей которого, княгиней Верой Кирилловной Мещерской, она была в приятельских отношениях, кажется, еще с фрейлинских времен. К этому времени я был уже священником, и она обратилась ко мне как к таковому, ее ко мне направил владыка Евлогий, узнав, что она будет жить в нашем доме. Она была очень близка и мне, и моему настоятелю отцу Льву Липеровскому, и всей моей семье, очень любезно относилась к моим сыновьям, посещала все богослужения. И не без ее помощи нам удалось добиться ежедневного богослужения в домовой церкви Русского дома. Не смотря на ее фрейлинское воспитание и прошлое, с нее граф Толстой мог бы написать Анну Шерл. Она была человеком, ясно видящим переживаемый момент, и в церковных делах всегда была с владыкой Евлогием - против его противников - промонархически настроенных Карловецких епископов. Когда владыка Евлогий воссоединился с Московской патриархией, София Федоровна с радостью приняла это явление. И когда после смерти владыки вновь начался раскол, то своим влиянием на княгиню Веру Кирилловну Мещерскую, сильно подкрепила старания нас – священников - удержать в этот важный момент приход в лоне Московской патриархии. Ей обычно первой прочитывал свои вновь написанные страницы из книги по истории церкви отец Лев Липеровский. Ей читал и о.Софроний Сахаров вновь написанные страницы о старце Силуане. Очень строгая к этикету, она никогда не позволяла себе пройти первой перед священником, считая, что самая почтенная дама должна уступить перед саном, пусть и молодого священника.

Звучал отрывок из книги протоиерея Бориса Старка.

------ 

И последняя – богословско-историческая часть нашей телепрограммы.

Мартин Лютер, надо сказать, в отличие от швейцарских реформаторов – сам не создавал никакой обособленной церковной организации. То есть лютеранская церковь, конечно, существует, но что такое лютеранская церковь? Это выхолощенная католическая, скажем так, которая восторжествовала вследствие того, что Лютера поддержала часть германских правителей. Вернее, собственно Лютер им был нужен как средство избавления от зависимости от Империи, и, следовательно - от Католической Церкви. Тридцатилетняя война, закончившаяся в 1648-м году, все расставила по местам, и выяснилось, что всё - целый ряд держав - саксонский курфюрст, Пруссия, - никогда больше не будут католическими, хоть ты тресни. В то время, как Бавария, Зальцбург, Вена и прочие – они напрочь остались католическими. А столица Священной Римской империи германской нации переехала из Аахена в свое время, и потом переместилась в зависимости от местопребывания императора в Вену, и перестала существовать официально после Тильзитского мира, то есть после поражения Наполеона, как цитадель старого европейского порядка, где Церковь правит в союзе с государством. Потом еще некоторое время она потрепыхалась, естественно, когда Наполеона задвинули далеко и надолго… Ну, и Первая мировая война уже окончательно и бесповоротно расставила все по местам. Никаких больше тебе христианских империй, нет, и не будет. Причем сразу и повсеместно – и на Востоке тоже разобрались.

И то, что Лютер не создал никакой организации, а по преимуществу все-таки остался христианским мыслителем, создало целое особенное пространство богословствования, из которого могли, к слову говоря, развиваться, в совершенно даже разных направлениях, всякие дальнейшие идеи. В частности, это продемонстрировал 19-й - 20-й века. Вся новоявленная, особенно германская, теология 20-го века – она практически вся лютеранская. И все эти знаменитые имена – Барт, Бультман, Бонхеффер, Панненберг, Тиллике, Мольтман – это все лютеране. Пауль Тиллих, опять же… И там все  очень узнаваемо, за исключением Бонхеффера, где преимущественное внимание уделяется личностному следованию за Богом во Христе, - это, собственно, визитная карточка самого Бонхеффера.

И действительно для многих, уже таких, простоватых протестантов, все-таки в лютеранстве сохранилась традиция богословия. По крайней мере, учености. Вся западная библеистика – она родом из лютеранства. Из анализа Писания и так далее. В отличие от последующих протестантских ветвей. Ну вот, например, Вы можете себе представить баптиста, который занимается технологией толкования Писания? Вряд ли. И пятидесятника – то же самое. Для них - вот есть текст Библии - и вперед, никаких проблем. Да, в тексте они хорошо ориентируются. А все эти заморочки о принципах толкования, о всякого рода вариациях на тему того, что - от Бога, что - от человека, и так далее – это нюансировка уже им неинтересна.

Лютер – богослов – реформатор мысли, как мы говорили с Вами, в отличие от Кальвина и Цвингли. Структура Церкви, порядок богослужений и обрядов, традиции, каноническое право и прочие житейские дела его мало интересовали. Его захватывал вопрос о природе оправдывающей веры.

Для него важно было подчеркнуть, что вера есть личностное усилие, а не, как он выражается, чистая историческая категория. Понятно, что он имеет в виду? Почему не историческая – потому что он уже жил в ситуации, когда вера представляла собой какое-то социально-идеологическое состояние, наследуемое детьми у родителей или одной эпохой у другой. Вот этого личного начала в такой вере можно было очень часто не заметить совсем. Особенно в массовой практике. Как у нас сейчас говорят: мой дед и бабка были православными, значит, и я православный. Но при этом даже не вспоминают о том, что они христиане. Вот это называется верой исторической. Когда человек вроде бы для себя произносит какое-то важное слово, но реального содержания он не может в него вложить. Не потому что он такой плохой, а просто он не представляет себе, что в это надо вкладывать.

И вот для Лютера – этот момент был весьма пафосным. Он не был протестантом, он был реформатором. Он не хотел создавать собственной Церкви – он желал исправления католиков. Но в истории не все так просто. Он вызвал землетрясение, которое, в течение веков раздробило громадную часть Церкви более, чем на 10000 осколков – самых различных протестантских деноминаций.

Ну вот на этом давайте сегодня с Вами остановимся. Всего доброго.