Православный писатель – кто он? Это что – богослов, христианский философ? И какие произведения выходят из-под пера православного писателя – морально-назидательные, поучительные, душеполезные? Николая Васильевича Гоголя, например, принято называть православным писателем. Ну а что православного в его «Мертвых душах» или «Вие»? Отвечает на этот вопрос Святейший Владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев:

- Я не буду входить в рассмотрение творчества Н.В.Гоголя, считая его лично великим писателем и считая его православным писателем. И вот, почему. Некоторые, чтоб доказать религиозность Гоголя или его православие, непременно говорят о его размышлениях о Божественной литургии. В замечательном произведении в художественной форме писатель сказал важные слова о Божественной литургии, о Евхаристии. И в его время, когда мало кто из писателей брал на себя труд и смелость говорить на богословские темы, он подъял на себе этот подвиг и тут же, конечно, получил мощный удар со стороны либеральной критики того времени, в общем-то, антицерковной, а, может быть даже, и антирелигиозной критики. Но у Гоголя хватило мужества сказать то, что он хотел сказать своим читателям. А вот теперь позвольте мне сказать несколько слов о том, что такое вообще православный писатель. Некоторые понимают так, что если человек пишет о церкви, о Боге, если он рассказывает что-то из церковного быта, церковной жизни, то непременно такой писатель является церковным, христианским, православным писателем. А вот если писатель не пишет прямо о Боге, о церкви, то какой он православный? Мне кажется, что такая оценка творчества писателей неправильная. Важно ведь не от сюжета отталкиваться, не фабулу того или иного произведения воспринимать как показатель религиозности или нерелигиозности, а суть того, что говорит писатель. Очень важно, какую систему ценностей писатель предлагает людям. Можно почти не упоминать слово «Бог», но представить ту систему ценностей, которая является христианской системой ценностей. Вот я уже неоднократно говорил о том, что для меня «Капитанская дочка» Пушкина является ярким свидетельством религиозности писателя и его принадлежности к православной традиции, а ведь о Боге там ничего не говорится. А «Шинель» Гоголя? Я уже не говорю о великих романах Достоевского. Если писатель погружает нас в систему христианских ценностей, если он изнутри показывает красоту христианского идеала, не говоря о том, что это идеал христианский, не отсылая нас к святым отцам (то, что делаем мы, священники, в проповеди), если он использует силу своего слова, силу образов, красоту слога для того, чтобы открыть человеку красоту духовного и нравственного христианской православной жизни, то такой писатель является православным. Или, по крайней мере, религиозным, потому что он может быть и не православным человеком, принадлежать даже к какой-то иной религии, но если он выражает религиозную систему ценностей, ничего не говоря прямо о Боге, он служит великому делу – воспитанию людей в этой системе ценностей. Самое, может быть, опасное, с чем мы сталкиваемся сегодня, заключается в том, что многие писатели по разным причинам, иногда из чисто коммерческого интереса, а иногда и по убеждениям, предлагают людям не религиозную систему ценностей, а обезбоженую, дьявольскую систему. И предлагают в художественной форме, а потому в притягательной форме, людям совершенно иные ориентиры в жизни. И если, особенно молодые люди, вчитываясь в строки вот такого рода повествования, усваивают «ценности», которые предлагает им писатель, то такой писатель является растлителем душ и, конечно, по тому, что пишет писатель, сразу можно сказать о его отношении к Богу. Что же касается художественных способностей, достоинств того или иного писателя, это дело таланта, но и дела вкуса. Одному нравится одно, другому – другое. Больше того, я сказал бы даже о жанрах, не обязательно писать очень уж заумные произведения, ведь романы Достоевского интересны не только своей философской стороной, но и бытописательской. Он так замечательно описывал быт, жизнь тогдашних людей. Это просто живая картина жизни России 19 века. То же самое - романы Толстого. Они имеют свою привлекательность, они имеют динамический внутренний сюжет, они увлекают читателя просто живым интересом события, которое писатель предлагает читателю. Более того, может быть любой жанр, вплоть до детективного жанра, остросюжетного жанра. Может быть, именно такая литература сегодня и нужна современному человеку, которому, как это становится ясно из симпатий, особенно молодёжи, нужно больше динамизма, нужно больше некоего радикализма в повествовании. Поэтому сюжет может быть любым. Жанр может быть любым. А система ценностей, в которой развивается повествование, идеи, которые предлагаются читателю, вот они и определяют, насколько писатель близок к вере, в том числе и к православной вере. 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум:

- Между Богом и человеком создаётся, не вырастает, а вдруг, мгновенно открывается пропасть, потому что в тот момент, когда человек выбрал естественное познание мимо Бога, он уже с Богом не в отношениях взаимной глубинной любви и доверия, а в отношениях вопрошания, порой и страха. Нам Библия рассказывает о том, как Адам и Ева услышали, как Бог ходит в раю. Это, конечно, образы, потому что весь этот рассказ является как бы образом, образной попыткой донести до нашего сознания что-то, чего описать невозможно, на нашем языке сказать то, что случилось в мире, которого больше нет. И когда они сознают около себя присутствие Бога и уже не приобщены, как они были раньше, детской любовью, детским доверием, совершенной отдачей себя, готовностью, желанием всё только через Него познать, они испуганы, и оба прячутся от Бога. И Бог их зовёт, говорит: «Адам, где ты?». И Адам отвечает: «Я обнаружил, что я наг, что я голый, и мне стыдно». «Кто тебе об этом сказал?». «Ева сказала». Вдруг оказывается, что доверие, простота, которые были в начале, уже пришли к концу. В тот момент человек мог бы уже понять, что с ним случилось, но в этот момент он ещё не понимает, он только сколько-то помрачён, но он не понимает до конца, что с ним совершилось. Он думает, что он может продолжать расти, становится собой, познавать мир как бы параллельно с Богом. И тут входит в силу очень страшный закон: жить можно только в том смысле, в котором Бог жив, и в котором живы те, кто в Боге и с Ним, жить можно только приобщенностью к Нему. В момент, когда человек отрывается от Бога, у него остаётся  только один путь – рано или поздно умереть. И именно это случается с первой четой. Смерть через них входит в этот мир. Они потеряли источник жизни, и без источника жизни жизни больше нет. И начинается трагический период, в котором мы участвуем, когда всё человечество и весь живой мир познают и приобщаются к смерти. Это очень страшно. Но если мы вспоминаем то, что обо всём этом сказал святой Ириней, это не абсолютно безнадёжно.  

Далее в нашей телепрограмме отец Андрей Кураев размышляет о человеке.

Андрей Кураев:

- Библия предупреждает, не угрожает, а предупреждает: есть законы духовного бытия. Если человек не исполняет этих законов, его никто не оштрафует, потому что если закон осторожности я нарушил в гололёд, я упал, сломал ногу, если я нарушу закон целомудрия, я упал, сломал душу, а если я ещё после этого не покаялся, душа неправильно срослась. И с этим переломом я буду хромать и впредь. Так вот, есть в законах бытия: мол каждому из нас предстоит последнее путешествие, каждому из нас. Мы все – пассажиры поезда, который однажды придёт на конечную остановку. Это радикальная перемена, это - не путешествовать из Петербурга в Москву. Мы едем за границу, нам надо узнать, а что за обычай в этой стране, как там принято? Я, например, приезжаю в Иерусалим, иду, вижу здание, явно сакрального характера, храм какой-то стоит. Дай, думаю, зайду. Захожу туда, по привычке снимаю шляпу. Меня вдруг хватают, обзывают нехорошими словами, бьют, выгоняют вон. В чём дело? А я, оказывается, в мечеть зашёл. А в мечети снимать обувь надо. Я этого не знал, получил. Иду дальше. Ещё какое-то такое здание стоит, ну, я снял шляпу, снял обувь, захожу, опять скандал, опять меня бьют, опять выгоняют. В чём дело? А это синагога. В синагоге надо с покрытой головой, оказывается, быть мужчине. Не как в христианском храме. Вот понимаете, едем мы в другой город, в другую страну, так надо хоть несколько слов на этом языке выучить, узнать, какие законы там, что можно, чего нельзя. Если этого не знаешь, действительно, просто на скандал нарываешься. Я, слава Богу, хоть не один был, а то едва на такой скандал не попал. В Берлине надо было взять билеты, ехать в другой город, прихожу на вокзал, пустой зал, смотрю, народу нет, у каждого окошка - по одному человеку, я бегом добираюсь до ближайшей кассы. Слава Богу, меня священник провожал, останавливает, говорит: «Нет, отец Андрей, вон видите, в центре зала люди стоят, толпятся, вот это и есть очередь. А чтобы не мешать работать, ближе, чем на 3 метра, к каждому окошку нельзя подходить». А если б я прямо рванулся, что бы люди подумали? О, рвется без очереди, да еще какой-то в странной одежде! Эти русские – варвары! Так вот, нам предстоит такое пересечение самой радикальной границы, которая более охраняемая, чем границы Советского Союза или России. Там - другой мир. В этом мире есть своя валюта. Это валюта любви. Там есть свои законы, более того, в этих законах нам сказано, что мы сами их можем составить: каким судом судишь, таким и будешь судим, за что вы осуждали людей, за то будут осуждать и вас. Нам всё сказано. Нам дарована не то, что виза, нам здесь даётся уже вкусить этой жизни, соединится с ней. «Верующий в меня не увидит смерти вовек», - вот слова Христа. Вот Его неложное обетование. Значит, таким образом, видение человека в христианстве глубочайшим образом связано с самой сутью нашей евангельской веры. Человек создан так, что он задыхается без Бога. А там вы уж сами считайте, является ли это выдуманным догматом, зачем-то навязанным вам, или же это является просто фактом человеческой жизни. Человек задыхается без Бога, и чтобы он не задохнулся сам в себе в самопоклонении, в самообожествлении, Господь призывает его: «Придите ко мне, все труждающиеся и обременении, и Аз упокою вас». 

Православный миссионер отец Виктор Веряскин рассуждает о духовном вознесении христианина.

Виктор Веряскин:

- Первая проблема, которая перед нами встаёт, это проблема буквы и текста, потому что в Евангелии от Луки евангелист пишет, что они пошли в сторону Вифании, взошли на гору Елеонскую, и это сразу было после Воскресения Иисуса Христа. А в Деяниях Апостолов говорится, что это было на сороковой день после Воскресения Иисуса Христа. И некоторые исследователи и толкователи, говорят: не много ли это - два Вознесения на одно повествование одного евангелиста Луки? Я хочу сказать, что первая проблема, которая перед нами встаёт, это проблема буквы, текста, исторического смысла, так называемая гармонизация событий, чтоб мы в своём восприятии сознания не видели противоречий - действительных или мнимых - в повествовании, а научились понимать, почему так написано. В книге Бытия тоже написано 2 раза: в первой главе и во второй - о сотворении человека. Некоторые говорят: зачем надо было 2 раза упоминать? Но в 1-й главе упомянуто кратко, одним стихом: сотворил Бог человека. А во 2-й главе подробно: как он сотворил Адама, как Он из Адама вывел Еву. И там уже с деталями написано. Точно так же приблизительно и в Евангелии от Иоанна: написано одним стихом, что Он вознёсся на небо, и больше ничего, а в Деяниях, с 9-го стиха 1-й главы по 12-й, более подробно описано, с большими деталями, поэтому они не противоречат друг другу, а дополняют. Это очень важный принцип, потому что наше мышление формально-логическое часто способно натыкаться на противоречия в тексте и в букве. Вот почему написано: «Буква может убивать, а дух может животворить». И когда мы смотрим на это целостным духом, то мы даже реальные противоречия способны примирять, гармонизировать и видеть как взаимодополняющие, а не как взаимоисключающие. И тогда гражданское, земное, физическое не противоречит духовному и небесному, а взаимодополняет друг друга в правильной пропорции. И тогда мы не противопоставляем активную деятельность пассивному созерцанию, а находим между ними правильную пропорцию, правильно их сочетаем. Второй вопрос, который к этому же относится, вопрос как бы историко-фактологический – могло ли вообще быть описано евангелистом Вознесение как перемещение а пространстве, как поднятие снизу вверх, потому что вообще-то это как бы противоречит законам притяжения и гравитации? Очень серьёзный вопрос, потому что из-за этого говорят: «Это ж чудесное событие, мы его не наблюдаем в реальной действительности», и некоторые говорят: «Я в это не верю, что это так было, так вот взял и полетел…». И они воспринимают Иисуса Христа, грубо говоря, как первого лётчика космонавта, который преодолел земное притяжение, гравитацию, и просто в пространстве переместился снизу вверх. Но митрополит Ерофей Влахос, богослов греческий и иерарх, пишет в своей книге «Праздники Господни», что православное богословие призывает понимать Вознесение Иисуса Христа не просто как физическое перемещение в пространстве, а как возвышение Его в наших глазах, для возвышения нашего духа и сознания. Он говорит: «Сошествие с небес на землю – это снисхождение Бога к немощи человеческой, а не просто перемещение в пространстве, а Вознесение Иисуса Христа – это пример для того, чтобы мы могли возвышать наши чувства, наши волевые побуждения и наши мысли к горнему. Горе имеем сердца – вот для чего Вознесение было зрительно предоставлено ученикам. Очень интересный вопрос, потому что мы иногда хотим повторить Вознесение и думаем, что так будет при Втором Пришествии, учат иногда о восхищении церкви с земли на небо физически. И серьёзный вопрос: как это согласовать? Я тоже считаю, что могло быть и было физическое перемещение в пространстве, но не в этом главный смысл Вознесения Христова. Как пишет апостол Павел по отношению к Ветхозаветным событиям, всё, что происходило с ними в Ветхом завете, в истории, есть образы для нас, и написаны в назидание нам. Мы могли бы сказать: а всё, что происходило со Христом и первыми христианами, тоже есть образы для нас священной истории, и написаны в назидание нам. И главное, какое назидание взять, какой урок, чему из этого научиться. Вот главный вопрос, а не спорить о том, как Христос преодолел земное притяжение. А, оказывается, вопрос чуда перемещения в пространстве мы иногда не совмещаем с молитвами, которые каждый день читаем и поём. Мы о Боге думаем и говорим, что Он везде сый и вся исполняяй, а раз Он везде сый и вся исполняяй, то Ему и нет нужды перемещаться в пространстве, ни сверху вниз, ни снизу вверх. Он – везде сый и вся исполняй, независимо от этого, но для нас, написано: это было показано и произведено. Вот почему в Новом Завете есть такие слова, что Христос не имел нужды в том, например, чтобы сказать что-то или заплакать, но ради народа Он это делал. Помните, такие слова в Новом Завете несколько раз написаны? Конечно, Он мог спокойно преодолевать земное притяжение силой Своего Божественного могущества. Это выглядело внешне, как чудо, но мы с вами иногда забываем, что чудо на самом деле это не нарушение законов природы или законов гравитации, или движения. Внимание! Чудо – это встреча двух законов разного иерархического порядка: закон низшего порядка, физический, вступает в содействие с законом высшего порядка и подчиняется закону высшего порядка. Если камень летит сверху, брошенный кем-то, к земле под действием закона гравитации, а вы или я подбегаем и ловим этот камень, и он не падает на землю, мы не нарушили закон гравитации, мы просто вмешались действием более высокого разума и свободы в действие механических законов, и этим иерархически подчинили закон низшего уровня закону высшего уровня. И ни один закон не нарушили. Поэтому так называемое чудо – это не нарушение законов природы, а это субординация и иерархическое сопоставление разных законов бытия – высших, средних и низших.  

-------

И последняя - богословская часть нашей телепрограммы.

15-й и 16-й век в жизни Римо-Католической Церкви, как мы говорили с Вами, это времена переосмысления, переоценки ценностей. Все большая и большая часть прогрессивно мыслящих людей стали сомневаться в роли духовенства – клерикалов - как посредников между Богом и человеком. Люди начинали понимать, что церковная жизнь должна быть не такой, как принято было считать ранее, а совсем другой. Что человек сам несет за себя ответственность перед Богом, а не римский папа с епископами и кардиналами, что человек должен иметь личные отношения со Христом. Стремительно нарастал ветер перемен, который официальным церковным структурам был не по душе; клерикалы, безусловно, были ошеломлены таким прорывом.

И поэтому для борьбы с Реформацией, как мы говорили с Вами, потребовалась Контрреформация - коренная перестройка самой Церкви, то есть пришлось реформировать, так или иначе, и саму Римо-Католическую Церковь. И это был плюс. Но вместе с тем, как мы упоминали с Вами, в 1618 году разразилась тридцатилетняя война, опустошившая Европу, в период которой население германских областей сократилось вдвое. Причем, это было хуже, чем гражданская война. Это религиозная война, конечно, за территории. Но война, в общем, на полное физическое уничтожение другой стороны во имя торжества собственного порядка. Дело в том, что Реформация привела к тому, что появились целые области и даже государства, отторгнутые от Церкви, а Церковь – это же одновременно еще и империя. То есть, оказывается, помимо христианских монархий, появились еще какие-то образования, княжества или, майораты, самоуправляющиеся города и так далее, которые в старый порядок не вписываются никак. И тут уже одно из двух: или надо с ними покончить, или наступит конец света. Не произошло, правда, ни того, ни другого, но тенденции были вот таковы.

На последующих наших телевизионных встречах мы уже будем подробнее рассматривать доктринальные вопросы, которые были поставлены во главу угла отцами-реформаторами. Но одну особенность можно было бы отметить прямо сейчас. Преддверие Реформации показало еще одну вещь - общее падение духа церковности. В воздухе витало то, что сложившийся порядок безнадежно устарел, но его как-то было не слишком жалко. В том смысле не жалко, что им можно было просто взять и пожертвовать. Взять и отменить. Просто все перестроить. Считалось, что это довольно просто сделать. Достаточно взять и восстановить какие-то хорошо известные нормы, ну, скажем, легко вычитываемые из текста Библии. Что людям с мозгами, с головой, - а я напомню, что это все-таки уже веяния Ренессанса, это уже раскрепощение человека, это уже способность многих вещей достигать самому, - что людям это не так трудно. И такое желание преобразования путем последовательных решительных шагов завладело умами очень многих людей. Даже в тех братствах, в которых культивировалась, скажем, новая мистика, скажем, подражание Христу, новая духовность, интерес к Августину, - это все проходило под общим лозунгом альтернативности. Альтернативности тому, что сложилось. Это не просто возникший интерес к иным сторонам духовной жизни. Это был интерес в пику тому, что существует в официальной Церкви.

Ну, вот на этом, давайте, остановимся с Вами, и, если даст Бог, продолжим наши богословско-исторические размышления в следующий четверг. Всего доброго.