Многих современных людей, особенно интеллигентных, образованных отталкивает от Церкви ее категоричность и прямолинейность в решении многих проблем. Придешь, бывало, к священнику, а он – и то – нельзя, и это не можно. Например, разводиться нельзя - и все тут. Или, сходиться до брака не положено - и точка. И тому подобное. Часто спрашивают -  а вот такими своими установлениями Церковь не слишком ли давит на человека? Ведь душа и жизнь гораздо сложнее. Отвечает на этот вопрос святейший Владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев:

- А что Церковь должна делать? Она призвана продолжать то, что делал Христос, Христос учил, и учил тому, о чём Вы говорите. Церковь не призвана учить от мудрости человеческой, она призвана передавать каждому последующему поколению людей ту весть, которую принёс миру Спаситель. Конечно, когда церковь осуществляет эту передачу Евангельской вести каждому последующему поколению людей, равно, когда осуществляет передачу этой Евангельской вести в разных культурных условиях, разных странах, среди разных народов, она должна находить язык, который был бы людям понятный. Язык, на котором мы сегодня с вами говорим посредством телевидения, отличается от языка, на котором говорила церковь сто, двести, триста лет тому назад. Когда церковь обращается к людям иных культур, она использует язык, понятный для этих людей. Больше того, если церковь отказывается от того, чтобы быть понятной и убедительной для каждого последующего поколения, она отказывается от своего миссионерского служения, от самой своей миссии. И вот в этом смысле к церкви могут быть поставлены вопросы: а правильно ли вы говорите, правильно ли вы предаёте суть того, что принёс Христос, убедительна ли ваша проповедь, доходит ли она до сознания людей, будит ли она совесть? И этот вопрос правомерен. А вот того, что касается существа проповеди, то менять её никто не вправе, никто не может вносить такую коррекцию к Евангельскому посланию, которая изменяла бы саму суть этого послания. Если Господь ясно говорит о прелюбодеянии как о грехе, то никогда - ни сегодня, ни через сто лет, ни через тысячу, если род человеческий существовать будет, христианская церковь не сможет сказать другого, а если она скажет, она престанет быть церковью. Вот, собственно говоря, сегодняшний разлад в христианском мире, он как раз и обусловлен этим разным пониманием того, что означает Слово Божье. И некоторые конфессии христианские считают, что возможно интерпретировать Священное Писание, изменяя его суть и содержание с целью приближения, адаптации этого послания к культурным историческим особенностям времени. Вот в русской церкви есть среди церковных людей, церковной общественности, есть такое понятие - обновленчество. В своё время обновленчество явилось нашему народу как некий страшный раскол, в основе которого лежала идея сделать церковь более понятной и убедительной, но осуществляя это обновление, люди греховные и нечестные извратили саму суть церковной жизни, и народ не принял этого обновления. Вот то же самое - и в отношении Слова Божьего, нужно учиться излагать это слово языком и категориях мышления, понятных людям каждой последующей эпохи. Но, желая быть понятным и убедительным, никогда нельзя идти так далеко, чтобы вносить коррективу, а, тем более, извращать смысл Евангельского послания. Обвинение в адрес церкви, что она категорична, что она консервативна, в данном случае не очень церковь волнует. Потому что за две тысячи лет церковного бытия, наверное, не было ни одного дня, чтобы кто-то не обвинял церковь в том, что она поступает не в полном соответствии с его вкусами, с его пониманием жизни и так далее. Вот здесь следует сказать о том, что церковь, призвана поступать не в соответствии со вкусами и настроением людей, потому что часто эти вкусы и настроения обусловлены нашим грехом, нашей внутренней человеческой неправдой, а церковь призвана свидетельствовать правду Божью, даже в том случае, когда это свидетельство требует движения против общего движения. В этом смысле мы и говорим о том, что церковь всегда продолжает совершать то деяние,  которое Господь совершил, продолжает Его служение.

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум: 

- Распятие. Голгофа - небольшой холм от Иерусалима, у самого Креста - Пречистая Дева Богородица, и толпа, страшная толпа, которая пришла посмотреть, как умирают люди. Мы этого не знаем. Но я помню, как во Франции, когда я был ещё юношей, когда совершалась смертная казнь, двери тюрьмы открывались, и народ имел право присутствовать на казни и наблюдать, как под гильотиной умирал преступник. Люди приходили посмотреть, пережить то, чего они себе представить не могли. Так и в этой толпе - были люди, которые пришли посмотреть, как умирает человек, что значит собой умирание, каково ему будет умирать в какой-то день. Были и другие люди, которые радовались о том, что сейчас Христос погибнет, умрёт. Не потому, что они Его лично ненавидели, а потому, что Его проповедь для них была слишком страшна. Да, проповедь о той любви, о которой говорил Христос, о любви, в которой человек себя отдаёт, всю жизнь и всю смерть свою отдаёт за любого ближнего, которая является абсолютным требованием Евангелия, как она страшна и нам страшна. А люди, которые ещё не познали Христа как своего учителя, наставника, Спасителя, Бога, как это было страшно. И сколько приходило людей, думая: Его распяли, если Он умрёт, то значит, был не прав, это Его проповедь о беспощадной любви, о любви, которая пощады не знает по отношению к тому, кто любит, эта проповедь сгинет. Мы её можем забыть, мы можем вернуться к обычной жизни… А другие радовались, что умирает преступник. Божья Матерь стоит в этой страшной толпе, шумной, взволнованной, а у самого подножья Креста совершенная тишина - безмолвного внутреннего молчания Божьей Матери и ученика. Она не борется, Она не кричит о помощи, Она безмолвствует в единой воле с Ним, Он Себя отдаёт по воле Отца, Она отдаёт Его как мать, в единстве воли с Ним и с Небесным Отцом.

Далее в нашей телепрограмме отец Андрей Кураев размышляет о человеке.  

Андрей Кураев:

- Ведь смысл религии не в том, чтобы сказать человеку что-то о Боге, смысл религии, может быть, в том, чтобы сказать человеку что-то о нём самом, о том, что человек без Бога не сможет существовать,  о том, почему душа человеческая без неба начинает задыхаться, помочь человеку ощутить в себе этот призыв к небу. Помочь осмыслить его и реализовать, вот это, в конце концов, и есть задача всякого богословия. Поэтому, конечно, понять, что такое человек, это означает понять и суть христианства. В основе Библии человек стоит дважды, дважды спрашивают священные авторы, что есть человек, Господи, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Один раз этот вопрос ставит Давид в псалмах, именно в этих словах, которые я сказал. И для Давида этот вопрос очень радостен, это крик радости. Господи, вот я - человек, я так ничтожен, так мал на этой земле, не велик, не гигант, а Ты помнишь меня, посещаешь меня, беседуешь со мной, наставляешь меня, спасаешь меня! Что же есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? – это радостный вопрос Давида. Но за несколько веков до Давида, праведник Иов ставит тот же самый вопрос и в тех же словах: что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? А Иов говорит эти слова совсем в другой интонации, его книга это книга страданий, Господь любит Иова, но эта любовь оказывается обжигающей, дыхание Божьей любви по сути сожгло всё вокруг Иова - его семью, его имение, его богатство, его славу, всё. И по сути, Иов говорит: отстань, зачем, дай мне умереть спокойно, зачем Ты вновь и вновь пристаёшь ко мне, почему Ты не дашь спокойно умереть? Мне от Тебя ничего не надо, я даже не требую ни возращения богатства, сыновей - ничего, ну почему Ты вновь и вновь посещаешь меня? Вот это тот вопрос, который задаётся в одних и тех же словах.  И вот в промежутке между двумя этими вопросами, задаваемыми в Священном Писании и находится христианский ответ на то, что такое человек. Ну, конечно, прежде мы должны обратится к началу Откровению Божьего. И вот, первая глава книги Бытия - первой книги Моисея, она говорит о том, что в конце шестого дня Господь создаёт человека. И посмотрите, как Он его создаёт. И сказал Бог: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и создал Бог человека по образу Своему». Человек, который читает внимательно Священное Писание, и читает его с первой странички, вот не просто откроет какие-то стишки, которые я назвал, а сначала будет читать, он заметит, что в этом рассказе есть уже странность. Дело в том, что это шестой день творения, конец шестого дня, и до этого уже семь раз звучал во вселенной голос Божий, созидающий мироздание, оформляющий мир. И за этот момент образовался, если хотите, творческий ритм, и он очень виден в шести днях творения. Смотрите, там раз за разом повторяется такая структура: «И сказал Бог: да будет так, и стало так, и был вечер, и было утро - день такой-то».

------  

И последняя, богословская часть нашей телепрограммы.

Каковым был западный мир ко времени церковного раскола и протестантского движения в 16-м веке – тема наших последних бесед.

Надо сказать, что ко времени Реформации мы имеем уже сложившуюся сеть университетов, которые пользуются покровительством то императоров, то пап.

Феномен университета, между прочим, довольно интересен – до сих пор не очень понятно, откуда взялась в них потребность. Вот что существуют школы, и вообще, что люди чему-то учатся с детства, - на это никакой монополии - ни у западного христианства, ни у Европы вообще, нет. Везде известно, что маленькие учатся, они растут под руководством учителей и так далее. Но вот феномен университета?.. Вдумайтесь в название – что оно значит? Университет. Да, это попытка понять, охватить универсум, вселенную, все, что есть, все, что видно и не видно, в идеале – все, что сотворено Богом. Весь мир! Ну, а поскольку универсум – это Божий мир по определению, то путем изучения этого Божьего мира, понять и действия Божии. Конечно, подспудно здесь мы наблюдаем борьбу двух тенденций – то ли Богопознания, то ли миропознания. Так до конца эти тенденции на Западе и не примирятся никогда. Далеко не всегда мы находим с Вами желание охватить весь мир, в первую очередь, как свидетельство единого целостного Божиего действия, постичь Божественный промысл, особенно в поздние времена В большинстве случаев, вопрос ставится односторонне - либо о Богопознании, как отвлеченном схоластическом богословии, либо об изучении материального мира вне Бога.

И, тем не менее, вот эти попытки целостно освоить окружающий мир, понять его, осмыслить, устроить и так далее, - они, вероятно, способствует тому, что на Западе развивается особенный тип учености.

А люди, которые много понимают, бывают в цене. Если это их многое понимание правильно направить. Если они много понимают, но неадекватно направлены, это опасно для государства: еще начнут болтать, чего не надо… А так, ученость – это явление вполне полезное. Приблизительно так же, как устанавливающаяся императорская власть в свое время покровительствовала городам, автономии городов и городских уставов в противовес своим конкурентам, крупным феодалам… Ну, вы понимаете. Вот – земля феодала, и посреди этой земли – город. А город живет по своему уставу, и это право гарантирует монарх. Вот точно так же - университеты, очаги какой-то такой особенной жизни.

Изначально в этих университетах пытаются сложить воедино таким образом наличный миропорядок с Богом. Вы хорошо знаете, что существует даже художественное воплощение этой идеи в виде средневековых соборов. Есть даже специальные монографии в 20-м веке, посвященные вот этому феномену. Крупные городские соборы – собор Парижской Богоматери, или там Рейнский, Амьенский, Кёльнский, наконец… Собор, который одновременно в себе соединяет все свойства мира. В этом мире - все на месте, все имеет какое-то свое пространственно-временное расположение, даже грехи и добродетели, которые существуют отдельно от их носителей, просто как некоторые элементы мироздания.

Но спрашивается, чего, в таком случае, людям не хватает, в этом контексте? Во-первых, все нарастающая тенденция к конкуренции между светским и церковным властным началом, между двумя мечами. Они приводят к тому, что борьба за влияние приобретает все более острый и открытый характер. Папы, и вообще в целом духовенство, часто бывает слишком озабочено тем, насколько оно влиятельно, в ущерб тому, насколько оно духовно. Народ мыслится все-таки как категория людей, которыми надо управлять. Идея, принципиально чуждая Евангелию, но тем не менее она владеет умами тех, кто управляет. Поскольку это управление предполагает все большие и большие средства, вот эти противоречия между духовным началом христианства и мирскими задачами усиливаются. Усиливаются до того, что все, что упирается в управление, очень легко формализуется. Если добрый католик – это человек, который охотно подчиняется духовной власти, а тебе важно, чтобы он просто хорошо управлялся и исправно приносил в церковную кассу свою десятину, то все остальное как-то мало интересно. При этом и тому, кто является управляемым лицом, тоже мало интересно, что происходит в Церкви, в этой могучей организации. Во-первых, потому, что он не может принимать близко к сердцу все, что там происходит. Ибо язык он слышит такой, в котором просто не понимает ни одного слова, это не церковнославянский, это латынь. Представьте себе германоязычного человека, который слышит текст на латыни. А он специально ее не учил. Что ему делать? А делать ему нечего. Он должен придти, отбыть, получить свою облатку и уйти с миром.