«Momento morre» говорили древние – помни о смерти. Но зачем? Момент смерти – сам по себе, не самый приятный. А если о нем думать всю свою сознательную жизнь, это же кошмар, ведь ожидание боли страшнее самой боли. Ожидание смерти будет хуже самой смерти.

На этот весьма важный вопрос отвечает владыка Кирилл Гундяев.

Кирилл Гундяев:

- Память смертная это, конечно, способность человека удерживать в своём сознании мысли о смерти, и аскетическая традиция церковная, что такое памятование жизненно важное для человека. Оно помогает человеку поддерживать определённое качество жизни. Оно помогает человеку не падать нравственно и духовно, а удерживать себя на определённом уровне. А почему так происходит? А потому, что со смертью связана другая очень важная часть человеческого бытия – жизнь загробная вечная, которая начинается Божьим судом. Совершенно очевидно, что человеческая жизнь (очевидно, потому что сам Бог об этом говорил) не ограничивается нашим земным бытием. А потому смерть – это не конец жизни, а это конец определённого периода жизни. Если бы смерть означала конец жизни, то тогда наше бытие было бы лишено всякого смысла. И тогда особенно было бы непонятно, что, собственно говоря, со всеми нами происходит, тогда невозможно было бы объяснить смерти детей в младенческом возрасте, гибель людей в катастрофах или от природной стихии. Тогда такого рода смерти свидетельствовали бы о каком-то вселенском беспорядке, хаосе и, конечно, напрочь бы исключали идею Бога. Вот некоторые люди говорят: «Где же Бог, если невинные люди умирают?» А ответ прост: «Люди не умирают, человек вечен». И если мы посмотрим на нашу земную жизнь сквозь призму вечности, то поймём, что смерть – это никакой не конец, а смерть – это завершение очень важного как-бы первого периода нашего бытия. И очень многое зависит от этого первого периода бытия. Во время земной жизни мы закладываем определённые силы, которые должны раскрыться в жизни людей. Если человек помнит о смерти как о моменте перехода из земной жизни в жизнь вечную, то он помнит, конечно, и о суде. И памятование о суде Божьем может помочь нам и помогает нам воздерживаться от злых поступков. Хорошо известна такая пословица: Бог всё видит. Правильно. Но, а если бы Бог всё видел, а за этим видением ничего бы не последовало, то какая разница видит Он или не видит? Но Бог видит, и за этим видением последует суд. И от Бога не уйдёт незамеченным ни одно наше деяние, ни одна наша мысль. И поэтому когда мы замышляем дурное, или когда мы совершаем плохое, мы должны помнить, что Бог это всё видит и в день суда над нами спросит нас об этом. И от того, чем закончится этот Божественный суд, будет зависеть наше вечное бытие. Память о смерти – является очень важным фактором духовной жизни человека. Это же не значит, что мы должны, памятуя о смерти, жить в некоем постоянном страхе, в некоем постоянном пессимизме. Страх смерти и память о смерти – это разные вещи. Память о смерти – это духовно-положительное явление, которое никак не отражается на человеческом самочувствии, напротив, побуждает человека к духовному росту, совершенству, развитию. А вот страх смерти, который чаще всего сопровождается отсутствием всякой религиозной веры, вот страх, животный страх пред смертью, он и пугает человека, он и вносит пессимизм, он и порождает часто чувство безысходности, отчаяния, потери всякой надежды. Зачем бороться? Зачем что-то делать? Зачем что-то менять? Всё равно все помрём, и я тоже, и не известно когда. Очень важно помнить, что христианское послание, христианская вера даёт человеку возможность быть оптимистом, не прекраснодушным, а имеющим для своего оптимизма совершенно достаточные основания и в этом смысле, и в этом контексте. Память смертная никоим образом не может омрачать этого оптимизма. Дай Бог нам всем сохранять память о смертном часе. Дай Бог нам всем, памятуя об этом часе,  размышлять о своей собственной жизни, повергать строгому суду своей совести всё, что мы говорим, всё, что мы делаем, а также - и мысли наши, тогда жизнь станет иной, тогда в нашей жизни будет больше добра, правды и света. 

По обыкновению, давайте послушаем с Вами несколько слов блаженной памяти митрополита Антония Блума.

Антоний Блум:

- Мы все знаем икону Рождества Христова, но есть икона, которая нам говорит о том, что тогда случилось - древнегреческая икона. Вместо яслей стоит алтарь, сложенный из розовых камней, алтарь, на котором должна быть принесена жертва, на котором должен умереть кто-то, и на этом алтаре лежит Сын Божий. Это уже прозрение, это прозрение позднее, когда люди уже знали о том, что родившийся от Божьей Матери ребёнок это Сын Божий, пришедший в мир на смерть. Мы это можем видеть, тогда никто этого видеть не мог. Эти ясли невидимо были именно этим алтарём. Христос был положен в ясли и окружён дыханием этих животных, которые видели в Нём бессильного, незащищённого ребёнка, и Его согревали, и Божья Матерь, и Иосиф. 

Далее в нашей телепрограмме Отец Андрей Кураев рассуждает о вопросах веры.

Андрей Кураев:

- Вера – это верность. Дело в том, что жизнь человека не только разнообразна, жизнь человека ещё пестра, в том смысле, что человек меняется в течении своей жизни, переживает разные состояния. И бывает у человека, когда действительно, помните по Лермонтову, «Тогда расходятся морщины на челе, и в небесах я вижу Бога». Бывает минута какого-то душевного подъёма и духовного подъёма, просветлённости, а бывают минуты отупения. Минуты какой-то даже нравственной бездарности, душевной чёрствости, то, что называется на церковном языке «окамененное нечувствие». И вот вера это умение выжить вопреки дурной очевидности. Вопреки очевидности бесталанного моего нынешнего периода жизни, религиозно бесталанного. Ну что бы это было понятно, представьте себе, светский пример приведём. Вы у себя дома, и вдруг в двенадцать часов ночи вторгается к вам группа папарацци с программы «Сегоднячко», и говорят: вы знаете, мы тут делаем репортаж о жизни москвичей, вот в обычную семью пришли поинтересоваться, что вы делаете, скажите, пожалуйста, какие чувства вы сейчас вот в эту минуту испытываете к вашим детям, вы любите ваших детей? Знаете, если эта женщина ответит им честно, какие чувства она испытывает к своим мужикам, потому что они, мерзавцы, там уже храпят, а ей ещё нужно стирку докончить, да потом ещё добрести бы до постели, да ещё и встать раньше всех, завтрак приготовить, растолкать, в школу проводить. Да, то есть, в общем-то, ничего особо ласкового, сентиментально-эмоционально розового она к своим детям в эту секунду не питает, стирая их носки грязные. Поэтому, если она скажет им честно, просканировав своё сердце: вот я сейчас к ним так отношусь, то это будет одно. Но если эту женщину спросить иначе: скажите, а вот если возникла такая ситуация, что вам бы сказали что или-или. Или вот эту тяжёлую болезнь перенесёшь ты, или твой ребёнок, что бы вы выбрали? И даже эта смертельно уставшая женщина, вроде бы с потухшим сейчас эмоциональным  спектром своей жизни, в эту минуту она всё равно сказала бы: нет, лучше я, чем мой малыш, пусть лучше я переболею. Вы же понимаете, точно так же и в супружеской жизни, любовь супругов это отнюдь это не бесконечные розовые отношения. Это и охлаждения, это и скандалы, но любовь это любовь, и вера это верность самым светлым минутам своей жизни, вопреки той серости, тому туману, который наполз сейчас, после. И так христианин тоже бывает в ситуациях окамененного нечувствия. Как тогда себя вести? Но здесь у святых отцов всегда ответ какой, вот, скажем, есть удивительный такой совет, который не только монахам стоит помнить. Спрашивает один послушник старца: отче, как мне спастись? Тот отвечает: веди себя так, как если бы это был твой первый день в нашем монастыре. Понимаете, человек который в первые в монастыре, вот он же всех считает выше себя, он вглядывается, учиться, он вообще сам не верит себе, неужели  меня, мерзавца этакого, и вот сюда пустили! Так вот, конечно, первые минуты в монастыре или, может быть, в браке, первые минуты со своим рождённым младенчиком и прочим. Вот эти первые минуты совершенно особые, и затем важно прожить жизнь под цветом этих минут, самых светлых, сохранить им верность. Вот так же и в духовной жизни. Может быть, минута духовного просветления была в жизни этого человека только однажды. Может только однажды он понял, что такое причастие, понял не умом, а понял всем естеством своим, что он из этой Чаши испил. Может только однажды ему было дано пережить, что такое, вот, скажем, настоящая исповедь, что такое подлинная молитва, что значит приложиться к святым мощам, или ещё что-то. Может, только однажды вот это светлое, потрясающее прикосновение было в его жизни, а вот всю остальную жизнь надо жить так, как если бы это была та самая минута.        

Что есть духовное просвещение? Отец Виктор Веряскин, наш православный миссионер, размышляет над вопросами связанными с этим понятием. 

Андрей Кураев:

- Как шутят сейчас на Украине: «От Ивана до Йордана - українська ромодана». Праздник сплошной - старый Новый Год, новый Новый Год, Рождество, Крещение - праздновали и по старому стилю, и по новому, везде отпраздновали и, в итоге, только сейчас начинают задумываться, что осталось на жизнь, чем похмелится и что делать дальше. И в итоге получается что цикл праздников может пройти с призывами к духовности, но не всегда в общем-то духовно, к великому сожалению. Это одна из причин, почему мы стараемся при нашем общении продраться, даже грубо говоря, сквозь все эти внешние факторы к внутреннему смыслу. Время это подвижный образ вечности, по определению Платона. Подвижный образ вечности, он не устойчивый, и поэтому время колеблется по способам его исчисления. Двадцать пятого декабря по старому стилю соединилось с праздником Рождества Христова по механизму наложения, синхронизации, действительно, это правда. Двадцать пятое декабря было праздником и до христианства, только в Римской империи это был праздник так называемого непобедимого Солнца, это был момент солнцестояния. И действительно, тогда люди считали, что где-то там в Китае какой-то дракон чёрный наступает, ну, проглатывает его светлый, и получается тогда, что свет победил, момент зимнего равноденствия физически ощущался, и, видимо, ощущался и праздновался всеми в восточной культуре и на Западе. Точно также было и в Римской империи. И когда христиане стали задумываться о том, как влиять на окружающие общества и окружающую культуру, не без задней мысли, поставили праздник Рождества Христова на день непобедимого Солнца, чтобы он наложился на этот праздник, попытался затмить его и вытеснить его. Серьёзный вопрос, потому что это тоже была попытка, может быть, поставить на место второстепенное, а первостепенное поставить на высоту и на настоящее положение. Потому что Христос назывался в Святом Писании как? «Солнце правды». «Солнце правды» это духовное понятие с большой буквы, метафорическое такое, а физическое солнце, солнце с маленькой буквы. И на солнце с маленькой буквы - физическое солнце - наложили образ Солнца правды, Творца этого физического солнца, Создателя этого солнца. Физическое солнце это творение, а Солнце правды Христос это Творец. И так возникла иерархия ценности и попытка вытеснить первостепенным второстепенное. Единственная поправка, о чём мы сегодня говорим, что мало родиться, надо, оказывается, ещё и возрастать, а потом и креститься. Кондак праздника Крещения я хочу вам напомнить, я выписал специально и читаю для вас: кондак, глас четвёртый, «Явился еси днесь вселенней, и свет Твой, Господи, знаменася на нас, в разуме поющих Тя, пришел еси и явился еси, Свет непреступный». Вот так, кондак праздника Крещения, омовение в проруби или в купели это ещё пока один из самых внешних признаков нашего приобщения к празднику, тем более, к его сути. А из-за этого некоторые такие вот осуществления якобы традиции, возвращение к истокам, воспоминание наших обычаев и культуры, ещё не гарантируют фактически духовного возрождения. Внешним образом нас это касается, мы этого касаемся внешним образом, а внутренне оно, оказывается, может нас не затрагивать, и в итоге не преображать к лучшему нашу жизнь и окружение, и всё остальное. Церковь в календаре не случайно пишет три слова подряд: Крещение Господне, Богоявление, Просвещение. Один и тот же праздник носит три названия минимум, очень интересный вопрос. Но, а в народе ещё добавят: Иордань, Прорубь или что-нибудь ещё. И куча названий одного и того же события, а, оказывается, каждое название действительно, только отражает разный уровень смысла. Самый поверхностный или самый грубый уровень обычая, более тонкий или более глубокий, как угодно можно назвать, это уже крещение самого Господа Иисуса Христа, а не только твоё купание в проруби, оказывается. А ещё более высокий уровень, что через крещение Иисуса Христа, оказывается, мы услышали голос с неба, голос Отца, мы увидели в подобии голубя Духа Святого, сходящего с неба на Иисуса Христа, а Иисус Христос открылся как Сын Божий, то мы в итоге увидели проявление Самого Бога в Его трояком проявлении, нам открылся Бог, это было Богоявление, это уже более высокий уровень смысла этого праздника. Но мало того, Он не просто открылся в образах, Он нам ещё дал понятие, вот тут разница перехода к ещё одному уровню - более глубокому и более высокому. Потому что, когда мы рисуем Бога Отца в виде дедушки, читая в Библии слова «Ветхий днями», ну как представить себе ветхого днями? - в виде дедушки седого, и рисуем: Бог Саваоф, там, в куполе где-нибудь или где-то нарисован - это называется образ, картинка, представление. Как мы рисуем Духа Святого? Чаще всего, в виде голубя, и мы забываем очень часто, что это наглядность. А мы же с вами даже в миру, когда говорим о любимом человеке, то мы можем петь или говорить: ненаглядный мой. Не в том смысле, что он невидимый, ненаглядный, а в том смысле, что он какой-то для меня идеальный, более лучший, чем другие, ненаглядный мой. Так вот, Бог тем более ненаглядный, оказывается, потому что Он есть идеал и идея всего. И поэтому, чем глубже и выше ты хочешь и можешь понимать Бога, тем ты должен преодолеть уровень наглядности, уровень видимого образа, и перейти от видимого к невидимому, от видимых проявлений к невидимой сущности, и тогда для этого нужно быть посвященным. Надо уразуметь не просто невидимый образ, но и невидимую суть, надо проникнуть к Логосу, мы просвещаемся Логосом, логикой его понимания, и тогда праздник называется «Просвещение». В богослужебной книге можно по-славянски увидеть напечатанный заголовок: «Неделя по Просвещении», а не просто так. Просветился еси? Нет, я только опохмелился еси. Как провёл праздник, тоже интересный вопрос. Что этот праздник мне дал, и что он во мне оставил, кроме похмелья? Если оставил новое понимание глубины бытия, его сложности, но одновременно иерархичности устроения - это низшее, это среднее, это высшее - я начал понимать разницу между ними, тогда у меня не просто хаос, а логос уже, упорядоченность, устройство какое-то, и тогда я не просто праздник провёл и прошёл мимо него, а я просветился, прикоснувшись к этому празднику, и тогда праздник для меня имел более серьёзное значение, чем просто покупаться в проруби. 

И последняя, богословская часть нашей телепрограммы.

прот. Иоанн Замараев:

 В одном из своих богословских трудов православный светила протопресвитер Иоанн Мейендорф с ехидцей пишет, что для западных христиан, в особенности для протестантов, Троица есть некий отвлеченный тезис, совершенно неприложимый к реальной духовной жизни, потому что в реальности протестантам достаточно веры в Единого Бога. То есть большинство из протестантов, это такие скрытые унитарии, не различающие в жизни этой самой троичности Бога. Но тут мы должны сказать «большой пардон». Потому что, вообще-то говоря, с 5-го века, со времен, когда православным богословием просто завладела мистика Дионисия Ареопагита, в которой, по уверению того же пресвитера Иоанна Мейендорфа, места Христу не находится, и Христос присутствует в этой Божественной иерархии исключительно декларативно, а Духу Святому, надо полагать, там находится места еще меньше. Напомним, что Дионисий Ареопагит (его еще называют Псевдо-Дионисием, потому что настоящий Дионисий Ареопагит это ученик апостола Павла, а Псевдо-Дионисий – это автор, в частности, дошедшей до нас богословской книги «О Божественной иерархии», живший в конце 5-го, начале 6-го веков). Этот его труд «О Божественной иерархии» в свое время оказал очень большое влияние на тогдашнее богословие. Дионисий пишет, что «Божественный Свет, струящийся от трансцендентного Творца, проходящий иерархические ангельские ступени, и наполняет человека, который очищает себя и обращается к нему через соответствующих посланников…» Вот этот Божественный Свет, вообще-то говоря, все собою исчерпывает.

Звучит замечательно, но, спрашивается, в рамках таких отношений между человеком и Богом зачем нужен Христос, и что Ему с нами делать? Свет исходит-то от Единого Творца неба и земли.

Это дионисиево веяние было в определенном смысле отступлением от Евангелия. В Священном Писании предполагается то, что Новый Завет заключен для того, чтобы люди стали жить по-новому, жизнью в Духе, с устроением нового мира, в котором все совершается действием Духа Святого.

А вот с Псевдо-Дионисием уже в 5-м веке в христианскую Церковь проникает учение, прямо не вытекающее из Откровения Нового Завета, а являющееся такой вот оторванной от Евангелия философской интерпретацией христианского вероучения. В этой трактовке, конечно, уделяется некоторое, даже почетное место присутствию Христа и Святого Духа, но реально философия Псевдо-Дионисия в них не нуждается – ни во Христе, ни в Духе Святом.

Один из отцов в свое время ехидно заметил, что Христос вам не лекарь, не плотник, не сапожник и не мореплаватель. Поэтому православные под все эти функции уже давно святых приспособили, кто плавать помогает, кто головную боль лечит, а Христа как-то даже и не беспокоят по таким вопросам, неудобно как-то. А что делать Христу в таких условиях? Ну, тут есть только одно место. Это когда Он претворяет хлеб и вино. Но и это, опять же, следуя логике Псевдо-Дионисия, некоторое излишество, потому что если благодать человека может затрагивать и без всякой Евхаристии, если благодатной может быть и простая молитва, я уж помолчу про святую воду и освященные яблоки, то Евхаристия в этом искривленном сознании оказывается всего лишь одним из средств для обретения благодати. Ну, говорят, самое сильное почему-то. Ну ладно, пусть будет сильное… Такая вот, сильно действующая «микстура». И всё, что ли?!

К сожалению, с такими взглядами можно встретиться и сегодня в среде рядовых прихожан православной Церкви, и не только прихожан. И это, безусловно, следствие угасания живого богословия, которое должно быть и должно выполнять свои весьма важные функции.  

 Ну и на этом давайте с Вами остановимся и, если даст Бог, продолжим наш богословский разговор в следующий четверг. Всего Вам доброго.